Под звездами - Александр Шевченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда солдаты увидели алый флаг, много разных чувств разом всколыхнулось в их душах. Одни остановились лишь вследствие замешательства после внезапного залпа немецких батарей и только ждали команды, чтобы подняться, — развевающийся флаг явился для них сигналом; другие, при виде бесстрашно идущего под огнем человека, устыдились своего малодушия; наконец, третьи поднялись вслед за товарищами, потому что боялись отстать от них и прослыть трусами. Несколько шагов Пылаев сделал один, а затем третий взвод бросился за своим командиром, и тут с криком «ура» поднялся весь полк и пошел вперед широким живым клином вслед за алым флагом, который развевался в руках Пылаева.
Услышав крики «ура», Пылаев оглянулся: склон высоты был усеян множеством бегущих солдат. Он поднял флаг, лишь повинуясь внутреннему чувству долга, а теперь, когда за ним двинулись сотни людей, весь полк, он почувствовал великую ответственность за то, что делал сейчас. Он понял, что идет впереди полка не сам по себе, не как младший лейтенант Юрий Пылаев — один он был ничто перед стеной немецкой обороны — а как посланный вперед огромной, ревущей позади людской массой. Он был как капля на гребне вздыбленной волны. Теперь он уже не имеет права ни отступать, ни останавливаться. Одно желание вело его: донести флаг до вершины. Он старался выше держать винтовку в руках, чтобы все видели флаг. Рядом с Пылаевым бежали Чуприна и Ваня Ивлев, бросивший свою катушку с проводом в траншее; они сразили автоматным огнем нескольких немцев, пытавшихся напасть на Пылаева.
Неудержимой лавиной полк обрушился на немецкие позиции и после получасового боя овладел высотой. Батальон Арефьева сразу же занял круговую оборону, остальными силами полка Густомесов ударил в тыл немецким частям, которые еще удерживали позиции севернее высоты, и соединился с нашими частями, наступавшими с фронта.
Взвод Пылаева первым добежал до вершины и гранатами уничтожил находившийся там наблюдательный пункт.
Отсюда было видно всю высоту — изрезанную ломаными линиями траншей, изрытую воронками, опутанную проволочными заграждениями.
«Вот она какая... эта высота... 198,5», — подумал Пылаев и сразу весь обмяк: огромная усталость разлилась по телу.
К Пылаеву со всех сторон бежали солдаты; они размахивали автоматами, бросали шапки вверх и кричали. Пожилой смуглолицый сержант с жесткими черными усами обнял Пылаева:
— Спасибо, товарищ младший лейтенант! Флаг весь полк поднял!
Пылаев смущенно ответил:
— Кто-то должен был подняться первым!
Ваня Ивлев ваял у Пылаева флаг и укрепил его на тригонометрической вышке. Пылаев стоял, устало опершись на винтовку, и со слабой улыбкой глядел на развевающееся над ним алое полотнище. Только тут увидел он, что оно в нескольких местах пробито пулями и осколками.
Вскоре немцы предприняли ожесточенную контратаку, двинув против наступающих танки, за которыми густыми цепями шла пехота. Произошел короткий, но кровопролитный бой. Левофланговый батальон был смят. Танки прорвались через фронт наших войск. С огромным усилием полку все же удалось восстановить положение, прорвавшиеся немецкие танки были уничтожены на тыловых рубежах.
Наши части предприняли еще одну атаку, но безуспешно.
Наступление остановилось.
Длинным узким языком — его немцы насквозь простреливали артиллерийским огнем — вдавался клин наших войск в немецкую оборону. Где-то на правом обводе этого клина, на высоте 198,5, заняла оборону стрелковая рота Шпагина.
Высота 198,5 была ничем не примечательным местом: голое поле, покрытое глубоким снегом, с торчащими кое-где редкими кустами можжевельника. Но это место было на несколько метров выше окружающей его плоской равнины, и потому оно получило название командной высоты. В штабах удержанию этой высоты придавали важное значение. Если бы немцы отбили ее, они могли бы просматривать весь участок, занятый нашими частями, и обстреливать большую дугу нашего фронта. В кодах эта высота была засекречена под названием «Длинной», а солдаты попросту называли ее «Огурец» — на карте она действительно была походила на длинный, несколько изогнутый огурец. К югу и западу от высоты лежала низменная равнина, а за ней темнел редкий кривой сосняк, росший по болоту, куда наши части загнали немцев.
Фронт немецких укреплений проходил по северо-восточным скатам высоты и был направлен против наших частей, поэтому окопы пришлось рыть заново. Шпагин, низко согнувшись, перебегал от одного взвода к другому, намечал места окопов, торопил солдат: в любое время можно было ждать повой контратаки. Закоченевшими, негнущимися пальцами наносил он схему обороны на карту — ветер рвал ее, засыпал снегом — и беспокойно раздумывал, как лучше расставить силы: участок роты был растянут, людей не хватало, и огневые точки были разбросаны далеко одна от другой.
Укрывшись за насыпью из снега, солдаты лопатами, кирками, ломами, топорами долбили мерзлую, неподатливую землю. Работа продвигалась медленно, и Шпагину казалось, что солдаты работают неохотно, без напряжения. Он злился, и ругался, но дело было не только в том, что люди медленно рыли окопы, а и в том, что наступление задержалось, что Арефьев отвел его роте слишком большой участок.
Только в третьем взводе Шпагин немного успокоился: здесь дела шли успешнее. Пылаев подавал пример — он с такой силой опускал тяжелую кирку, что из-под нее брызгами летели искры, когда она попадала на камень; и солдаты работали дружно и споро, часть окопов была уже отрыта. Шпагин был рад, что не ошибся в Пылаеве — он все больше нравился ему.
— Высоту взял, — сказал он Пылаеву, — теперь крепко ее держи!
Тот откинул со лба мокрые волосы, устало улыбнулся:
— Удержать легче, чем взять!
Рядом со взводом Пылаева окапывался первый взвод. Шпагин заметил, что Мосолов то и дело бросает работу и, сгорбившись, беспокойно оглядывается по Сторонам.
— Ты что, Мосолов?
— «Костыль» вылетел, видите?
Мосолов поднял вверх указательный палец. В чистом бледно-голубом небе высоко кружил едва заметной сверкающей точкой немецкий самолет-разведчик, самый ненавистный солдатам. Замирающий, вкрадчивый рокот его мотора был еле слышен.
Шпагин следил сощуренными глазами за медленно летящим самолетом, который беспрерывно петлял, пырял и кружил в воздухе, спасаясь от разрывов зенитных снарядов, густо обложивших его со всех сторон.
— А как урчит-то: ласково, приветливо, словно кот мурлычет... — говорит Береснёв, поглядывая вверх из-под насупленных бровей. — Тут живо перестанешь хорошую погоду любить. То ли дело, когда метель кружит или дождь хлещет — ходи себе гоголем!
Вдруг Мосолов пригнулся еще ниже и замер, настороженно прислушиваясь:
— Тише... тише... летят!
Береснёв насмешливо поднял брови:
— Это тебе со страху показалось, солдат!
Однако вскоре и все услышали далекое, ровное, похожее на жужжание пчелиного роя, гудение большого числа самолетов и увидели на горизонте множество маленьких черточек, быстро увеличивающихся в размерах.
— Самолеты!
— «Юнкерсы» летят!
— С полсотни будет! — закричали солдаты.
Застучали зенитные пушки; небо, словно серым горохом, покрылось круглыми облачками разрывов зенитных снарядов.
— По самолетам — огонь! — скомандовал Шпагин, Команду подхватили, и по цепи покатилось:
— Огонь!
— Огонь!
— Огонь!
В траншеях поднялась оглушительная ружейная пальба. Выстроившись в огромную карусель, самолеты кружились над полем сражения, выбирая цель.
Один самолет вдруг стал падать, беспомощно вращаясь, и штопором врезался в землю на «ничейной» полосе. Трудно было определить, кто именно сбил самолет — зенитчики или пехотинцы, — но обрадовались все, и огонь стал еще ожесточеннее. Только когда головные самолеты перешли в пикирование, с вибрирующим свистом ныряя вниз, и первые бомбы, сотрясая землю, стали рваться неподалеку, солдаты укрылись в окопах и немецких блиндажах, а многие просто легли на землю.
Хлудов с солдатами бросился в землянку. В узкий проход, цепляясь оружием, протискивались все новые и новые солдаты, и скоро маленькая землянка оказалась забитой до отказа.
— Ах ты... «сидора» в окопе забыл! — выругался Ахутин и хотел было пойти назад, но солдаты его удержали.
— Брось, еще неизвестно, где целее будет!
— И то правда... — неохотно согласился Ахутин.
«Сумасшедший, — подумал Хлудов об Ахутине, — настоящий сумасшедший!»
Самолеты пикировали над высотой 198,5 с пронзительным, нарастающим визгом. В землянке наступили секунды напряженной тишины ожидания. Хлудов, стиснув зубы, слушал вой бомб, пытаясь отгадать, где они упадут. Раздался страшный грохот, земля содрогнулась, со стен посыпалась глина, угол землянки обвалился и присыпал солдат, все попадали, наваливаясь друг на друга, и молча лежали, прижавшись к земле.
«Мимо», — с облегчением выдохнул Хлудов, когда разрывы наконец прекратились и в наступившей тишине слышно было только шумное дыхание людей да шорох сыплющегося за деревянной обшивкой песка. Но вот опять рокот самолетов перешел в завывание, снова над самой головой засвистели бомбы, казалось, эти уже наверняка упадут на землянку. Взрыв, грохот, треск дерева, острый, колючий песок набивается в нос, в волосы, забивается за ворот, неприятно колет и раздражает потноё тело.
