Герда - Эдуард Веркин

– В ФСБ, – повторила Саша. – У нас с ними тесное сотрудничество. Это ведь только так кажется, что можно болтать что угодно и где угодно, свобода слова, то, се. А это не так. На всех…

Саша оглядела нас по очереди. С прищуром.

– На всех ведется досье, – сказала она негромко и страшно. – С двенадцати лет. Современные технические средства это позволяют. Ну, а работа с контингентом…

Саша кивнула на Симбирцева.

– Это, конечно, тоже. Кто что говорил, над кем и как надсмехался, какие анекдоты рассказывал. Так что вот, Леха. Ты булькнул, я записала. Кому надо, услышит.

Саша подмигнула Симбирцеву.

Симбирцев, кажется, подавился. Во всяком случае, он замолчал и не знал, что ответить. И шутить ему не хотелось.

– Она врет, – попыталась успокоить Аделина. – Это шутки такие дурацкие.

– Ага, шутки, – теперь улыбалась Саша. – Когда будешь визу в Америку обновлять, узнаешь.

– Да я совсем не то хотел сказать… – начал оправдываться Симбирцев.

– Все совсем не то хотят сказать, – Саша еще раз подмигнула Симбирцеву. – Все хотят сказать «не надо рая, дайте родину мою»…

– Это Есенин, – определила Алька.

– А получается «прощай немытая Россия», – закончила Саша.

– Это Лермонтов, – опять определила Алька.

– Да нет, вы меня неправильно поняли… – продолжал оправдываться Симбирцев.

– Где надо, тебя правильно поймут, – пообещала Саша.

Симбирцев взял вилку.

Аделина побледнела.

– Я… – Симбирцев огляделся. – Я просто…

Аделина выскочила из-за стола и выдернула из-за него Симбирцева.

– Вы все не так поняли… – продолжал он.

Но Саша уже захлопнула блокнотик и убрала его в сумочку.

– Винтокрылые ифриты-расчленители, – мрачно произнесла Алька. – Уже взлетели с зловещих палуб.

– Прекратите этот балаган, – взвизгнула Аделина.

– Застрели нас из арбалета, – посоветовала Алька.

– Быстро домой, – рыкнула на нее Аделина.

Одной рукой она схватила своего Алексиса, другой Альку, поволокла их к выходу. Алька смеялась и говорила, что хочет остаться, но Аделина впала в ярость, пнула подвернувшийся стул.

Ушли.

Саша принялась смеяться. До слез. Платочек даже вытащила, стала вытирать глаза.

– Ты что? – спросил я.

– Ничего. Обожаю просто такие моменты. На…

Саша подвинула мне по столу блокнот. Я взял черную книжицу, осторожно открыл на первой странице, прочитал.

«Блинчики с куриной печенью. Куриную печень вымочить, затем взбить в блендере со скисшим молоком, кефиром или сливками…»

– Это что? – не понял я.

– Это? Списки врагов, конечно.

Я стал листать дальше. Пироги с брусникой, плов по-македонски, минтай в маринаде, компот из вишни, варенье из ревеня. Рецепты. Пирожные, заготовки, закуски, печенье.

– Это…

– Любимые рецепты, – сказала Саша. – Чтобы не забыть. Мама много знает, я храню…

Я долистал до странички, на которой Саша записала про Симбирцева. Там было написано просто.

«Придурок».

– Эти дураки свято верят, что они интересны спецслужбам, – Саша вытерла слезу. – Это так трогательно.

– А разве не интересны? – спросил я.

– Нет, конечно, – отмахнулась Саша. – Такие, как Лешик, точно не интересны.

– Почему?

– А зачем? Он же ничего из себя не представляет. А если вдруг от него что понадобится, так ему только подмигни – тут же сам прибежит на задних ножках.

Саша зевнула.

Люди из буфета постепенно рассеивались, нам, наверное, тоже было пора. Я расплатился и проводил Сашу до трамвая. Хотел до дома, но она запретила. Сказала, что ей скоро бухучет пересдавать, и она думает в трамвае поповторять.

Мы сидели на остановке и ждали трамвая. Саша рассказывала какую-то историю, кажется про Юлю, Юля пошла в магазин за морковью и кабачками, но поскольку кабачков не было, Юля купила только морковь, а на обратном пути, само собой, застряла в лифте, ну, и конечно, стала от безысходности грызть морковь. Я иногда слушал, а иногда нет, то есть слушал, а в смысл Юлиных приключений в лифте не вникал, просто мне нравился Сашин голос.

Глава 10

Головы в траве

Выгулял с утра Герду.

Пошел подальше, к реке, чтобы никого не было, чтобы побродить спокойно, на солнышке пощуриться. Утром – самое приятное солнце, не жаркое, не пыльное, а самое главное – утром кажется, что оно светит только для тебя, это мне больше всего и нравится.

За границей поселка отстегнул Герду с поводка, но она особо и не рвалась. Отпустилась метра на три, сделала круг, понюхала воздух, послушала воздух. Ничего интересного не нашла и равнодушно села на подвернутую лапу.

– Гулять, – шепнул я. – Гулять-гулять!

Но гулять ей особо не хотелось, это по морде было видно. Герда громко зевнула и лениво потрусила за мной. Она вообще ленива, может целый день валяться на диване, лишь иногда шастая к холодильнику. Или к Альке. Забавно, лежит, дрыхнет, потом раз – и во сне у нее поднимаются торчком уши, а после этого и остальная она вся просыпается, начинает нюхать воздух, а потом отправляется в Алькину комнату. Кажется, она ее охраняет. До сих пор. Странно.

От поселка до реки недалеко, меньше километра, это удобно. Летом можно купаться, зимой каток хороший и прорубь, некоторые ныряют. Рыбу можно удить, она тоже водится. Да и просто красивые места, Торфяного не видно. Одним словом, от реки сплошные плюсы, и все бесплатно.

Выяснилось, что Герда купаться тоже любит, особенно по утрам.

По утрам в траве вдоль берега прятались утки, и их можно было пугать громким лаем.

По утрам из глубин поднимались жемчужницы, и их можно было ловить зубами.

Утром на траве еще оставалась роса, холодная и вкусная, ее можно было собирать языком, фыркая от цветочной пыльцы.

Вода по утрам, конечно, холодная, но при этом какая-то мягкая и спокойная, лучше, чем днем, можно бухнуться сразу, почти с разбега. Я забирался по шею, упирался пятками в дно и ложился на течение, погружаясь в невесомость и глядя в небо, на еще не погасшую бледную луну. Смотреть на луну из текущей воды – совсем особая штука, неожиданно начинаешь чувствовать расстояние и пространство, и бег планет, и притяжение, и еще что-то непонятное, наверное, то, что ощущают настоящие лунатики.

Герда поступала по-другому – забегала вверх по течению, входила в воду, выгребала на несколько метров от берега, после чего замирала, задрав морду к небу. Медленная вода плавно закручивала ее по часовой стрелке, а Герда смотрела на луну, и плыла, не шевелясь, как неживая.

Мне кажется, она тоже любила луну.

Мы купались, наверное, час, пока я не почувствовал холод в ногах. Вылез на песок. Он был холодный, я сел на бревно, стал дышать в ладони. Герда, видимо, тоже замерзла, выскочила из воды и стала бродить вдоль берега, вылавливая из воды камни, коряги, и в, конце концов, выловила сеть. Толстый капроновый шнур, Герда вцепилась в него и потянула, и из воды тут же полезла сеть, довольно крупноячеистая такая.

Сеть шла не очень. То есть, она выбиралась на определенное расстояние, метра на два, после чего течение начинало уводить ее обратно в глубину. Герда упиралась лапами, тянула на себя, рычала, снова тянула. Но сеть была сильнее, и заканчивалось все одинаково – Герда оступалась, плюхалась в реку, тонула, всплывала, выбиралась на берег со шнуром в зубах, отряхивалась, начинала сначала. С тупым упорством. Раз за разом.

Не представляю, сколько бы это продолжалось, если бы не появились коровы. Стадо. А я и не знал, что у нас тут коровы водятся… то есть пасутся, конечно. И стадо такое приличное, видимо, с нескольких окрестных деревень сразу собранное, это стадо упрямо продвинулось сквозь кусты, высыпало на берег, потянулось к водопою.

И тут коров увидела Герда.

Герда бросила сеть и через пять минут все коровы оказались в воде. Сбились в кучу на отмели, мычали и вертели головами в поисках спасения. А Герда победоносно на них порыкивала и скалила зубы.

Пастух заорал. Матом, само собой. Кто слышал, как ругаются матом прорабы, – тот ничего не слышал. Пастухи ругаются в четыре раза круче, видимо, только так можно направить крупный рогатый скот в правильную сторону. А еще он выволок из-за плеча кнут и шагнул было ко мне, намереваясь, видимо, сказать мне все, что он думает… Но тут вступила Герда. Она поднялась от воды, отряхивая лапы, привлеченная новым запахом, мокрая и хмурая.

Пастух остановился. На лице у него промелькнуло странное выражение, испуг, даже нет, пожалуй, что ужас. Пастух перестал пялиться на меня, забыл о кнуте, теперь он смотрел только на Герду, а Герда шагала к нему…