Они освобождали Молдавию, они штурмовали Берлин - Ариосто

Что еще добавить? В подобной ситуации подполковнику не приходилось быть. Да и времени нет на обдумывание. Ясно одно — безоговорочная капитуляция.

— Напишите, пожалуйста, это на бумаге, — попросил гауптман.

— Ничего писать не буду, — отрицательно покачал головой Литвинов. — И напоминаю: это не условия сдачи гарнизона, а общепринятая форма капитуляции. Если гарнизон согласен капитулировать, то не позже чем через двадцать минут надо вывесить белые флаги. Везде, где можно. Это будет сигнал прекращения сопротивления гарнизона.

В это время в помещение зашел Николай Фарбман — помощник начальника разведки дивизии. Он свободно владел немецким языком и в нужный момент заменял переводчика. Очень кстати оказался он и сейчас. Через него Литвинов уточнил:

— Под командой офицеров необходимо направить личный состав гарнизона повзводно на площадь. Она отсюда видна. Там сложить оружие. Потом — по дороге в тыл.

Теперь все. Парламентеру можно было идти. Но тот стоял в нерешительности.

— Я доложу коменданту крепости полковнику Крюгеру, — неуверенно произнес он. — Но у нас там есть личный представитель Геббельса. Он — фанатик. Он может помешать…

Подполковник улыбнулся.

— Если вы готовы капитулировать, то найдете, как поступить с представителем Геббельса.

Парламентер щелкнул каблуками и в сопровождении тех же автоматчиков направился в сторону крепости. Бросившись к телефону, Литвинов разыскал командира дивизии. Тот выслушал его, ничего не сказал и лишь велел немедленно сообщить Дмитрию Сергеевичу Жеребину.

— Спасибо, Литвинов! Молодец! — так реагировал на доклад подполковника Литвинова командир корпуса. — Наблюдайте за противником и о дальнейших событиях немедленно докладывайте. А пока я отдам команду артиллерийскую подготовку не начинать.

У Василия Панкратьевича — гора с плеч… Он тут же приказал комбату Михаилу Насонову выставить противотанковые орудия у дороги на прямую наводку и взять под прицел здание школы, где в подвале, как сказал парламентер, находится комендант крепости.

Потянулись томительные минуты. Но вот над высоким домом в расположении гитлеровцев появилось белое полотнище. Потом — еще и еще.

— А что им оставалось делать! — радостно воскликнул капитан Михаил Степанов, начальник штаба батальона. — Приперли их к стенке, вот и сдаются.

Литвинов доложил о наблюдениях генералу Жеребину. На запрос начальника штаба дивизии полковника Свиридова сообщил:

— Вижу, как первая группа солдат противника складывает на площади оружие.

—, Не притупляйте бдительности, — предупредил Иван Константинович. — И подберите людей для сопровождения пленных.

Василий Панкратьевич радовался. Как-никак окончательного штурма, а с ним и новых жертв удалось избежать. Ну что же, теперь можно идти и в расположение противника.

Перепрыгивая через воронки от снарядов, обходя развалины, подполковник удивлялся внезапно наступившей непривычной тишине. Ему показалось странным, что бойцы могут не прячась стоять там, где только полчаса назад были безраздельные владения смерти.

— Чудно! — будто угадывая настроение старшего товарища, произнес шедший с ним Николай Фарбман.

Они уже были у школы. На лицах застывших у кучи оружия немецких солдат видели растерянность и подавленность. Мордастый седой полковник высунулся из двери школы и сказал, что он — комендант крепости и что его войска сдают оружие.

— Продолжайте. Вы лично…

Фраза осталась оборванной. С чердака дома, что напротив школы, прозвучали три одиночных выстрела. Литвинов был впереди и успел заскочить в дверь. Фарбман упал на пороге.

— Помогите затащить раненого! — по-русски обратился Литвинов к молодому мужчине в белом халате. — Да скорее же. Скорее!

Тем временем на площади короткая перестрелка оборвалась. С теми, кто нс хотел капитулировать, расправился сам комендант крепости.

В тот же день многие офицеры, находясь в штабе дивизии, наблюдали заключительный эпизод героической борьбы за Кюстрин. Полковник Свиридов передал генералу Дорофееву ключи от главного северного форта: один ключ — большой, красноватый, с кольцом; другой — серый, поменьше.

12 марта в 23 часа героям штурма Кюстрина салютовала Москва. В боях за город и крепость было взято в плен более трех тысяч солдат и офицеров противника. Захвачены были большие трофеи, в том числе около 500 орудий.

Сотни отличившихся в боях советских воинов получили правительственные награды, а командирам полков подполковникам Козлову Ивану Семеновичу, Чайке Федору Васильевичу и заместителю командира батальона майору Марчукову Николаю Мироновичу присвоено звание Героя Советского Союза. Такого высокого звания был посмертно удостоен и начальник штаба 1042-го стрелкового полка майор Белодедов Александр Иванович, погибший в ночь на 12 марта.

Особое воодушевление у бойцов вызвало известие о награждении частей: 1038-й стрелковый Кишиневский полк удостоился ордена Красного Знамени, 1040-й стрелковый Померанский полк — ордена Кутузова III-й степени, 1042-й стрелковый полк — ордена Суворова III-й степени, 819-й артиллерийский полк — ордена Богдана Хмельницкого II-й степени. Орденом Красной Звезды были награждены 333-й отдельный самоходно-артиллерийский дивизион, 588-й отдельный саперный батальон и 753-й отдельный батальон связи.

Парторг батальона

Он был выше среднего роста, прямые широкие плечи, простодушное лицо — типичный сибиряк. Вот он в предвечерних февральских сумерках приотстал от строя, свернул с разбитого шоссе и гвоздем приколотил к дорожному столбу дощечку с надписью: «До Берлина осталось 70 километров».

— Дойдем? — кивнул он проходившим мимо бойцам.

— Дойдем, товарищ майор! — дружно ответили ему. Майор Николай Марчуков был молод. В 1940 году, в девятнадцать, он надел военную форму. На фронте стал членом партии, а в 295-ю стрелковую дивизию прибыл в начале 1943 года уже зрелым политработником.

На Кубани он шел в атаку на высоту 205 с автоматом в руках, не оглядываясь. Его поддержали все. Высота пала. Парторга наградили орденом Красной Звезды.

Вечером Николай Марчуков пришел в свою землянку вместе с молодым бойцом.

— Тут нам будет спокойно, — сказал он, устало опустившись на земляной топчан, и жестом пригласил сесть бойца. — Поговорим без свидетелей.

Боец сел и застыл в ожидании.

— Да, трусость на фронте, — начал Марчуков после паузы, — страшное дело. За это сурово карают.

— Я же говорил, — заерзал боец, — случайно получилось, с непривычки.

— Верю, что струсил с непривычки. И ваше счастье, что товарищи все же увлекли вас вперед. Умирать, конечно, никому не хочется. Но люди рискуют жизйью, идут на смерть, понимая, что должны защищать Родину, свой народ от фашистской нечисти.

Боец спросил:

— Ну, а какое чувство в бою у вас? Неужто не страшно?

— Я люблю жизнь, очень люблю детей. Хочу жениться… И чтобы у меня были дети. Но за победу пойду даже на смерть. Пусть мечты мои не сбудутся. У других сбудутся. И они нам с вами спасибо скажут. Так?

— Так, товарищ старший лейтенант. Только так!

Из очередной атаки Николая Марчукова вынесли тяжелораненым. Возвратился он в родной батальон уже в Донбассе.

— Наконец-то нашел вас, — обнимал он заместителя командира батальона по политчасти капитана Дмитрия