Конторщица (СИ) - Фонд А.

Я глянула: в квартире N 21 в доме 14 по улице Ворошилова были прописаны два человека — Никанорова Зинаида Валерьяновна (зачеркнуто) и Скобелева Лидия Степановна (бинго!). Возле фамилии тетушки стояла отметка в виде невнятной закорючки и треугольный штампик.

Ну, с закорючкой и штампиком понятно — отметка о смерти тетушки, а вот дата прописки Лидочки интересная — тетушка прописала ее четыре с половиной года назад. И она до сих пор не выписана. Любопытненько. А в моем паспорте — прописка в общаге, чуть больше месяца назад. Получается, что паспорт Лидочке как-то подменили, причем недавно, прописку подделали, а в домовой книге выписать или не успели, или не смогли, или фиг его знает. Причем Лидочка здесь прописана как Скобелева, а не Горшкова.

— Посмотрели? — недовольно напомнила о себе мышь. — У нас технический перерыв вообще-то.

— Сделайте мне выписку, пожалуйста, — попросила я.

— За выписками по четвергам с десяти до двенадцати, — злорадно сообщила мышь.

— Мне сейчас надо, — настойчиво потребовала я.

— У нас инструкция, — еще более злорадно отчеканила мышь.

— Очень надо, — проникновенно сказала я, и брусок импортно-диковинного на вид мыла-скраба материализовался из моей сумки на столе.

— Шоколадно-скрабовое с овсяным абразивом, — заманчиво пропиарила презентик я, — импортный дефицит, из горной Шотландии. Омолаживающий эффект. Всего после трех раз использования кожа становится как у младенца. Гарантированно минус пять лет всего за неделю регулярного использования.

У мыши сверкнули глаза, и она потянулась загребущими ручонками через стол.

— У нас инструкция, — обиженно-завистливым голосом возмутилась блондинка. Второй кусочек мыла моментально примирил ее с необходимостью поработать. И уже через пятнадцать минут я выходила под осуждающими взглядами граждан в коридоре, сжимая в руке заветную бумажку.

Надо еще мыла наварить, и то срочно, продавать не вышло, зато мышь настолько возрадовалась возможности моментально сбросить лишние годы, что лично сбегала в бухгалтерию и быстренько заверила все печатью. К сожалению, обе девушки работали здесь не так давно, поэтому выяснить обстоятельства лидочкиной прописки не вышло. Почерк принадлежал некой Вере Ивановне, которая раньше работала в ЖЕКе, а потом вышла на пенсию и сын-военный забрал ее нянчить внуков куда-то аж в Забайкалье.

В общем, концов мне уже не найти.

Получается, согласно домовой книге, именно я являюсь владелицей квартиры на Ворошилова, а вот по паспорту — живу в общаге на Октября. Значит, нужно "потерять" паспорт, получить новый и восстановить правильную прописку. Выписка из домовой книги для подтверждения есть.

Но отсюда возникает еще один вопрос — когда это лучше сделать, после развода или до? И что творится в записях в паспортном столе?

Крепко задумавшись над этими вопросами, я нечаянно с кем-то столкнулась.

— Лидка! Горшкова!

Подняв глаза увидела небритое, опухшее, но очень радостное лицо.

— Привет, Федя, — почему-то я тоже обрадовалась, увидев бывшего соседа по коммуналке.

— Куда это ты пропала? — не унимался Петров, как обычно он был чуть поддатый, — Пару дней всего прошло, а без тебя плохо. Горшок занудный сам теперь живет, а мамашка евонная совсем жизни не дает нам.

Я хмыкнула.

— Лыбишься? — упрекнул Петров и тут же наябедничал, — каждый вечер, крыса старая, приходит, Горшку жрать приносит и меня уже совсем задолбала, зудит и зудит. А я что? Ну, было дело, случайно холодильник перепутал… а вчера ко мне гости приходили, так бедному Горшку, видите ли, спать помешали. Я до одиннадцати имею право принимать гостей! Имею! А Элеонора такой хай с Клавдией Брониславовной устроили, что хоть вешайся.

Я сочувственно вздохнула.

Подбодренный, Петров горячо затараторил:

— Возвращайся, Лидка! Ты знаешь, Горшок тебя примет обратно. Вот ей-богу, примет. Мамашка-то его хоть интеллигенция, а жрать готовит хреновастенько, а ты его жратвой-то разбаловала. Возвращайся, Лидка! И нам всем жить спокойнее будет.

— Как там Римма Марковна? — не удержалась я, пряча улыбку.

— Да что говорить, — посмурнел Петров, — пропала старуха. После Пасхи не вернулась. Участковый приходил, опрос делал; комнату опечатали пока. Неизвестно, что там. Грубякины уже к ее комнате примеряются.

— Да ты что! — ахнула я, — неужели умерла? Вроде и не старая.

— Да кто ж знает? — пожал плечами Петров, засунул руки в карманы. — Ищут. Ты возвращайся, Лидка, я серьезно говорю. И письмо тебе, кстати, пришло. Я у себя дома храню. А то Горшок увидит, заберет. Так что с тебя магар! За хранение.

— Согласна, — кивнула я. — А откуда письмо?

— Да не знаю, штамп там какой-то вроде, — отмахнулся Петров. — А давай, пошли прямо сейчас, я отдам? А ты по дороге клопомор мне купишь. Или хоть пива.

— Сейчас не могу, Федя, — вздохнула я, — работать идти надо. А вот завтра днем обязательно заскочу. Когда Горшка дома не будет… И клопомор возьму.

— Эх, мировая ты баба, Лидка, — восхитился Петров. — Ладно, приходи завтра.

Я не успела ответить — Петров вдруг ловко пнул носком давно нечищеного ботинка булыжник. Булыжник угодил в переполненную урну, урна с грохотом перевернулась, мусор веером рассыпался по тротуару.

— Зачем вы девочки красивых любите…? — отчаянно фальшивя, запел Петров, с независимым видом удаляясь по улице…

В разговоре с Петровым я не сказала, что перед тем, как вернуться на работу, сперва-таки решила заскочить в парикмахерскую (после работы нужно же было бежать в профилакторий на очередную лекцию).

В переполненной клиентами душной парикмахерской густо пахло смесью тухлых яиц и одеколона "Саша". Через открытые настежь двери женского зала виднелись ряды яйцеголовых фенов, накрытые застиранными сероватыми простынями, испещренными разноцветными разводами и пятнами. Под эти простыни периодически ныряли очередные жертвы красоты.

Вздохнув, я повернула в длинный мрачный коридор, который освещался лишь с одной стороны — сквозь два мутно-белых стеклянных плафона свет пробивался едва-едва. В женском зале очередь была громадной, но привычные к этому женщины спокойно занимались своими делами — болтали, сплетничали, читали книжки и журналы, вязали. Одна дама принесла затертый журнал "Бурда" и все наперебой увлеченно рассматривали картинки, ахая и охая в нужных местах. Периодически кто-нибудь из них проходил в зал вместо очередной свежеподстриженной и причесанной дамы, которая гордо несла пергидрольные кудри или башню завитушек в большой мир.

Я заняла очередь, уселась подальше от всех и стала планировать свою дальнейшую стратегию в этом мире.

Итак, здесь я уже прожила чуть больше недели. Из плюсов у меня отдельный кабинет на работе (некомфортный, зато я там одна), более-менее знакомая по прошлой жизни работа и главное — поддержка Ивана Аркадьевича.

Из минусов — возненавидевшая Лидочку Щука, крошечный оклад, невыносимо скучная работа и отсутствие каких-либо внятных перспектив. А еще в лидочкиной квартире живет посторонний человек, и кто-то из близких знакомых исподтишка гадит.

Мда-с, баланс вырисовывается с явным перекосом "в минус".

Дальше я задумалась о грядущем: хочу спокойно жить в квартире на Ворошилова, обеспечить себе максимально комфортную жизнь, обновить гардероб, привести Лидочкину тушку в адекватный внешний вид. А еще очень хочется проснуться в нашем номере с видом на море в объятиях Жорки. Но это уже так, из области мифологии.

Сердце на миг ёкнуло тихой щекочущей болью.

Я тяжко вздохнула.

Как ни странно, но очередь двигалась достаточно скоро: ушлые парикмахерши организовали целый людской конвейер — пока одна клиентка в бигудях сидит под пышущим жаром феном, голову второй густо намазывают тухлопахнущей дрянью на тонкие алюминиевые "косточки", которые она держит в коробке на коленях и передает, предварительно намотав бумажку.