Обитель духа - Ольга Погодина

Это все, что он успел увидеть. В следующее мгновение его лопатки и ягодицы ощутили холод каменной плиты, и свет стал исчезать вместе с удаляющимися шагами. Илуге охватил страх – самый настоящий, некрасивый ужас. Плача от беспомощности, он попытался хотя бы закричать, но из горла вырвалось только слабое сипение.

А потом свет погас, шаги затихли, и он оказался один.

Все еще не веря в происходящее, Илуге долго извивался на холодном полу, отчаянно вслушиваясь. Ему даже почудилось, что он улавливает чьи-то голоса. Темнота была полной. Какое-то время он до боли всматривался в нее, пытаясь уловить хотя бы проблеск света. Потом в отчаянии закрыл глаза: так было привычнее и легче, не так страшно.

В голове все еще шумело, но действие парализующего напитка уже проходило. Он почувствовал связанные руки и ноги – они сильно затекли и их неприятно покалывало. Илуге принялся изо всех сил вертеться, дергаться и вырываться – он приблизительно помнил направление выхода и подумал, что если сможет найти выход, то сможет и убежать. Эти вонючие хорьки еще пожалеют, что оставили его здесь! Надо только найти подходящий камень с острым краем, чтобы перетереть ремни из сыромятной кожи, стягивающие ему конечности. Катаясь взад-вперед, натыкаясь на какие-то предметы, – должно быть, приношения, – Илуге наконец наткнулся на нечто, подходившее его целям. Довольно острый каменный угол какого-то выступа или ступени. Ремни перетирались медленно, немилосердно раздирая кожу, но Илуге был терпелив. Время в этой темноте потеряло всякий смысл, – его отрезвляла и вела за собой только боль. Он равномерно двигал руками, думая о том, что воины, должно быть, уже вернулись, и праздник начался. Хотя у кого-то (например, у Хорага и Хурде, подумал он не без злорадства) этот Йом Тыгыз, конечно, отравлен. Нет никаких сомнений, что Хурде во всем обвинил его – например, соврал, что Илуге украл напиток. Да только какая ему-то разница? Даже если он выберется отсюда – обратного хода ему нет. Придется в одиночку идти по голой, замерзающей степи, без воды, еды, одежды и оружия. Или подобраться к лагерю и выкрасть коней, запас еды – и сестру? Знает ли она, что случилось? Не отдал ли Хораг ее своему сыну в качестве утешения, наплевав на свою выгоду от предложения Эрулена и гнев борган-гэгэ? Люди в ярости способны на что угодно…

В ладонь стекло несколько капель крови, и Илуге уловил ее густой запах в холодном мертвом воздухе пещеры. Он ощупал ремни: проклятая кожа поддалась только наполовину. Эдак он скорее протрет себе руки до кости. Однако от нажима ремни немного растянулись, и к рукам хотя бы вернулась чувствительность.

Илуге решил еще раз обследовать пол пещеры. Откатившись вправо от своего выступа, он наткнулся на что-то, с шумом обрушившееся на него. Предмет был каким-то неприятно шершавым и пыльным, и пах чем-то вроде давно обгоревшей земли. Но одновременно рядом глухо звякнуло, и Илуге затаил дыхание: быть может, в числе приношений окажется оружие? Хотя бы нож… Он на ощупь принялся обследовать пол, и – о чудо! – его пальцы соприкоснулись с металлом. Точнее даже – он порезал пальцы! Илуге засмеялся от радости, и его смех гулким эхом разнесся по пещере. Подтянув к тебе оружие – на ощупь оно казалось широким кривым мечом странной формы, – он быстро перерезал ремни на руках и ногах и в следующее мгновение уже стоял на ногах.

И сразу же темнота ожила. Сначала слух Илуге уловил будто бы неясный шелест. После долгой и абсолютной тишины, нарушаемой только его собственными звуками, сердце само собой заколотилось. Илуге вдруг осознал, где именно он находится. Суеверный страх охватил его – вдруг духи разгневались на того, кто так непочтительно обошелся с принесенными им дарами?

Потом ему показалось, будто пещера наполнилась невнятным многоголосым шепотом. Уши заложило, рот наполнила вязкая слюна. Илуге отчаянно сжал рукоять найденного оружия и выставил его напротив живота, не столько надеясь защититься, сколько приглушить переполняющий его животный ужас, – тот, с которым люди бегут сломя голову или падают наземь и сходят с ума. К шепоту прибавились какие-то непонятные звуки, вроде шуршания сухой травы или тихого шарканья. Звук шел будто бы со всех сторон, и Илуге принялся судорожно вертеться на одном месте, пытаясь защитить спину от невидимой опасности. Никогда в жизни, ни до этого момента, ни после, он не будет больше так бояться. Потому что весь ужас, какой способен испытать человек, уже вошел в него. Он чувствовал, как у него на голове шевелятся волосы.

Шепот и шелест становились отчетливее, словно вокруг него сжималось невидимое кольцо. Он стал ощущать движение воздуха, словно кто-то или что-то кружит над ним на бесшумных крыльях. Илуге вертелся на месте, бешено размахивая мечом, но поверхность клинка по-прежнему не встречала никакого сопротивления. В темноте ему начали мерещиться какие-то тени, красноватое свечение чьих-то глаз. Возможно, это было игрой воображения, но в тот момент Илуге не сомневался, что это духи подземного мира пришли за принесенной им жертвой на запах крови.

Внезапно шелест и шепот стихли. Вновь воцарилась тишина – бездонная, невыносимая. Илуге слышал свое собственное дыхание – неровное, всхлипывающее – и понял, что по его щекам беззвучно текут слезы, слезы страха. Он до хруста сцепил челюсти и крепче перехватил неудобную рукоять: хоть духам, хоть демонам, хоть кому – пока в его руках есть оружие, и он может бороться – он будет бороться! Его затопила ярость, пронзительная и благословенная, ибо, вытесненный ею, страх отступил, съежился, и Илуге почувствовал облегчение. Где-то в сознании неясным воспоминанием мелькнули белые крылья.

По пещере разнесся протяжный вздох. Страх снова пополз по позвоночнику, но теперь Илуге знал, как заставить его отступить. И когда страх неохотно отступил обратно в свое темное логово в тайниках его души, Илуге заставил себя улыбнуться. Хоть углы губ непослушно дергались, он чувствовал себя воином, – а воин встречает смерть с улыбкой!

Шелестящий круг как будто раздвинулся и опять стих. Вздох повторился. Вместе с ним ноздри Илуге уловили затхлый щекочущий запах трухи. Да, так пахнет сердцевина дерева, рассыпавшаяся в пыль. Шелестящий звук возник снова, но теперь, сухой и легкий, он звучал, будто звук шагов человека… или… или не человека. Илуге повернулся на звук, освободив левую руку и выбросив ее вбок, чтобы лучше держать равновесие.

Шаги замерли. Казалось, прошла целая вечность, в течение которой всю пещеру наполнял стук его сердца. Илуге будто бы видел, как оно бьется в его собственной груди, чужими, холодными, жадными глазами. И ярость, и страх ушли, – видимо, человек не в силах испытывать столь сильные эмоции так долго. На смену пришло какое-то неестественное спокойствие. Илуге открыл глаза, которые закрыл машинально, чтобы лучше слышать. И… увидел. Увидел свои руки клубком красных пульсирующих линий, зеленоватое свечение меча. Увидел белые изгибающиеся фигуры призраков, однако не почувствовал ничего, кроме холодной решимости продать свою жизнь подороже. И эта решимость, словно невидимый кокон, укрыла его. Призраки извивались, шелестели, словно натыкаясь на окружавший его невидимый барьер. Илуге медленно водил мечом перед собой, его мышцы сводило от напряжения, живот, казалось, завязался в узел.