Румо и чудеса в темноте. Книга 1 - Вальтер Моэрс

— Нет, — ответил Смайк, — этого я не знал.

— А то, что я могу видеть чувства? Бешенство? Страх? Любовь? Ненависть? А запахи? Их тоже можно увидеть. Вы представляете каким невероятно красивым выглядит аромат розы? И как отвратительна вонь сточной канавы? Можете ли вы себе представить, какие формы может принимать звук? Если бы вы знали как восхитительно выглядит хорошая музыка — и как ужасающе плохая! О, вы не поверите, но у микрокосмоса имеются свои тёмные стороны! Да, да — это всё то же самое, только меньше, многограннее и сложнее, — Колибрил снял очки.

— Должен признать, что у меня развилась зависимость от моего изобретения. Везде, где бы я не находился, я проводил оцтаскопические исследования, днём и ночью, я переворачивал каждый камень, каждый листок, каждую песчинку. И затем в один, особо прекрасный день, я сделал это — открытие моей жизни.

Слова Колибрила продолжали звучать над поляной. Он стоял, как-будто забыл зачем он здесь, и, кажется, с восторгом предавался своим воспоминаниям.

— Профессор, ну не тяните вы больше!

— Итак, — продолжил Колибрил и прищёлкнул языком, — это произошло у подножия древнего дуба. Я начал систематично миниатюрным пинцетом переворачивать каждый листок, каждую крупинку земли и обследовать их с помощью моего оцтаскопа. Я никогда не забуду этого мгновения: я приподнял пинцетом один старый дубовый лист, а под ним я увидел…., — Колибрил остановился.

— Что? — нетерпеливо воскликнул Смайк. — Что было под ним?

— Под этим листком был город.

— Город? — переспросил Смайк. — Вы имеете ввиду муравейник?

— Нет, я имею ввиду настоящий город. Точнее говоря — большой город, метрополию, возведённую определённо высокоразвитыми существами, с десятками тысяч строений, клубком улиц, переулков и аллей. С башнями и дворцами, с трущобами и высоченными домами, с магазинами и заводами. Он был размером примерно с грецкий орех и зарос высокой травой.

— Невероятно.

— Конечно. Я был ошеломлён. Я протёр глаза, проверил пульс, ущипнул себя, протёр пару линз и посмотрел снова. И снова. Но сомнений не было: я открыл миниатюрную, да, микроскопически маленькую цивилизацию. Археологическая находка ничтожного размера, но имеющая бесценное значение. Это были самые маленькие и одновременно с этим самые большие руины в истории замонийской археологии!

Доктор на минуту закрыл глаза, помассировал пальцами веки и продолжил.

— Сначала я провёл первое микроскопическое общее обследование города. Как я уже сказал, там были строения — жилые дома, общественные сооружения, заводы, — всё, что имеется в обычном большом городе, но всё это было построено в неизвестном мне стиле. У зданий были стены, крыши, окна и двери, но всё было — прошу прощения за научно неточную формулировку — каким-то странным. Здания не были по-настоящему причудливыми, но меня не покидало ощущение, что строители этих домов были совершенно не в курсе наших обычных привычек. Круглые ступеньки, например. Или экстремально узкие и высокие дверные и оконные проёмы. Если это вообще двери и окна были. Сплошные сбивающие с толку детали. Не было никаких признаков жизни. И никаких признаков смерти. Никаких кладбищ. Никаких скелетов или останков прошлой жизни. Я назвал строителей этого города из-за их микроскопического размера и их ещё более микроскопического присутствия Несуществующими крошками.

— Теперь я начинаю понимать, — сказал Смайк.

Несуществующие крошки

Для начала я перенёс мою находку в безопасное место. Я очень осторожно выкопал его из земли и перенёс в свою лабораторию, где я много месяцев подряд изучал его под микроскопом. Я смонтировал три оцтаскопа и закрепил их друг за другом на штативе, чтобы изучить каждый уголок города. У меня не было таких маленьких инструментов, которыми я бы мог дотронутся до чего-нибудь в этом городе. Но я мог рассматривать его во всех немыслимых ракурсах, — Колибрил вздохнул.

— Однажды я обнаружил великолепное здание, общественное здание, судя по всему. Может быть музей или университет. И вы не можете представить то волнение, которое меня охватило, когда я увидел, что крыша верхнего этажа, по счастливому стечению обстоятельств, обвалилась и я могу заглянуть с помощью оцтаскопа вовнутрь! И это было на самом деле что-то типа музея. Помещение полное артефактов! Искусство исчезнувшей цивилизации! Так мне казалось. Тем больше было моё удивление, а также и разочарование, когда я обнаружил, что несуществующие крошки не имели никакого понятия об искусстве, в том смысле, что мы под этим словом подразумеваем. Я тщетно искал картины, скульптуры, книги. То, что я там в конце концов нашёл, были машины. Моя теория состоит в том, что несуществующие крошки преодолели искусство уже тысячи лет назад, а точнее их искусство перетекло в то, что для них было значительно важнее. А именно — в науку.

Колибрил помолчал минуту, затем продолжил.

— Я уверен, что несуществующие крошки дошли до такого уровня цивилизации, до которого нам, надеюсь, только предстоит дойти. Искусство и наука, которые у нас тщательно отделены друг от друга, у них были объединены и это позволило сделать огромный скачок в развитии. Представьте себе научные дисциплины усиленные концентрированной креативностью гениев искусства! Или искусство, основанное на сложнейших научных расчётах! Биология, литература, математика, изобразительное искусство, музыка, астрономия, ваяние скульптур, физика — все эти дисциплины объединены в одну… да, я пока не придумал, как можно было бы её назвать.

— Искука? — предложил Смайк. — Или наусство?

Колибрил проигнорировал его предложения.

— Что отличало эти предметы в музее от предметов искусства, так это то, что они все, судя по всему, имеют практические функции. Они просто выглядят все так, как-будто с ними что-то можно делать. Только я не знал что. — Колибрил возбуждался всё больше. Он размахивал руками и выразительно крутил своими большими светящимися глазами.

— Вы можете поверить, что я практически потерял надежду: технология древней исчезнувшей цивилизации, стоит тут, её можно потрогать, но мои пальцы слишком толсты, чтобы это сделать, — он с презрением посмотрел на свои тощие пальцы.

— У меня не оставалось выбора, кроме как теоретически изучить эти микромашины. Я начал их оптически измерять и производить расчёты. И с их помощью и дедуктивной работы моих четырёх мозгов мне удалось разгадать функции этих машин. Если бы у меня было семь мозгов профессора Соловейчика! — он с отчаянием схватился за голову.

— Благодаря моим расчётам в гипотетической механике, — продолжил Колибрил, — я выяснил, что один из этих приборов являлся доильным аппаратом для инфузорий-туфелек. С помощью другого возможно вводить в транс вирус гриппа. Там же была и бактериальная мельницы, размалывавшая бактерий в мельчайшую бактериальную пыль. Но это были только мелочи — по-настоящему интересные машины могли совершать такие вещи, о которых мы до сих пор только могли мечтать.

— Например?

— Вы мне не поверите. Подумайте о самых невозможных вещах, которые наша наука до настоящего времени не осуществила. Так вот, эти машины могут это!

— Я бы хотел посмотреть эти машины, — вздохнул Смайк.

— Правда? Я могу вам показать несколько.

— На картинке?

— Нет, вживую.

Тело Колибрила слегка заколебалось, его очертания исказились, профессор стал почти полностью прозрачным. От него осталось лишь что-то похожее на фантом. В конце концов он начал парить в воздухе.

— Следуйте за мной, — нетерпеливо приказал он. Даже его дрожащий голос звучал призрачно. — Мы же не можем тут вечно сидеть. Подумайте о вашем бедном друге на поляне.

Лекционный зал свернулся как огромный веер, камень на котором сидел Смайк и пол растворились в воздухе и он снова парил в пустом помещении огромного строения, бывшего докторской диссертацией Колибрила.

Духи исследований

Смайк поспешил за профессором. Они неслись по бесконечно длинным проходам. Доктор постоянно неожиданно поворачивал то направо, то налево, то летел вверх, то вниз. Вдруг навстречу им вылетели маленькие цветные точечки света, сперва лишь несколько, с тихим жужжанием и гудением, поблёскивая и вспыхивая огоньками, затем всё больше и больше, пока они не превратились в ураган цветных светящихся снежинок.

— Это эйдетские духи исследований, — сообщил Колибрил. — Не бойтесь, они не имеют ничего общего со сверхъестественными явлениями. Мы их просто так зовём. Они являются лишь олицетворением стремления к познанию в моих мозгах. То, чем занимаются кровяные клетки в кровеносной системе, тем же занимаются и духи исследования в мыслительной системе. Они — смазывающее средство для идей. Любопытные маленькие существа. Хотят всё знать. Никогда не устают. Тщеславнее чем муравьи. Трудолюбивее чем пчёлы.