Опознание (главы из романа) - Николай Сергеевич Оганесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернувшись в отдел, она лезет в сумку за записной книжкой и поднимает с пола выпавший оттуда глянцевый картонный прямоугольник. Визитная карточка. Незнакомая фамилия: «Афонин Степан Леонидович, член Союза журналистов СССР». Домашний адрес, телефон. Она не сразу припоминает попутчика в мягкой фетровой шляпе, а вспомнив, удивляется («Неужели сегодня») и, сунув визитку обратно в сумку, упрекает себя, что до сих пор не позвонила домой, Жене, не узнала, как Димка. Но это терпит, подождет, сначала на завод. У нее возникает неожиданная идея — воспользоваться журналистской карточкой: прием, конечно, запрещенный, но ведь и против нее играют, не считаясь с правилами.
«Надо попробовать, — уговаривает она себя. — Пресса — великая сила. Рискни!» И набирает код.
На втором гудке трубку снимают:
«Директор занят, у него совещание».
Опять стандартная ситуация, но она тут же находит противоядие. Ссылка на междугородный из Москвы не сразу, но все же действует, и через несколько секунд ее соединяют. Директор на проводе, спрашивает, кто с ним говорит. Дверь к Светлане Васильевне закрыта (девушки, сидящие за столами, не в счет, если даже слушают, все равно шила в мешке не утаишь), и она представляется:
«Это из главка. У нас здесь возникли сомнения в целесообразности строительства вашего цеха».
«Какие сомнения? — удивляется директор. — Вопрос давно решен, нам отпущены средства».
«Знаю, знаю. Вот тут рядом со мной сидит корреспондент центральной газеты Афонин Степан Леонидович. — Кто-то за спиной прыскает, но она продолжает, как ни в чем не бывало: — Вам знакома эта фамилия?»
«Первый раз слышу».
«Я вам завидую, — многозначительно говорит она, и на секунду ей кажется, что корреспондент действительно сидит рядом, по другую сторону стола. — Степан Леонидович принес нам письмо вашего поставщика, послушайте… — она кладет перед собой телетайпограмму и зачитывает ответ из «почтового ящика». — Обстоятельства, как видите, складываются неблагоприятные».
«Ерунда какая-то, — директор заметно нервничает. — Как оно к нему попало? Неужели непонятно, что когда придет оборудование, строить будет уже поздно!»
«Вы по-прежнему уверены, что оно придет?»
«Конечно, уверен».
«А вот журналист сомневается, да и мы тоже».
«Это вопрос времени. Ваше дело построить цех, а оборудование — моя забота. Будет оборудование».
«Когда? Через три года? Через пять?! — она не выдерживает заданного тона: — Его же еще в чертежах нет! Что вы будете делать с пустой коробкой? Расселять в ней своих очередников? Каток на зиму заливать? Или огороды разводить?! Вы вообще-то в газеты заглядываете?!»
«Ну, знаете! — в свою очередь взрывается он. — Вы меня не учите! В конце концов это не мое решение, так и передайте своему корреспонденту. Если так рассуждать, мы сорвем государственное задание!»
Она берет себя в руки и уже спокойно предлагает:
«Я вот что думаю: может, выйти с этим вопросом на ваше министерство? Как вы считаете? Журналист мне подсказывает, что готов нам помочь».
«Ни в коем случае!» — мгновенно реагирует директор.
«Как же быть? Не вижу выхода».
«Хорошо, — после непродолжительной заминки отвечает он. — Передайте ему, что мы еще раз взвесим, прикинем…»
Пожалуй, это максимум, что можно из него выжать, но она доводит разговор до логического конца:
«Значит, вы не настаиваете на подрядном договоре с трестом, я правильно вас поняла?»
Он молчит, тянет, выгадывая время, потом вдруг жалуется на плохую слышимость, дует в трубку, имитирует борьбу с несуществующими помехами и дает отбой…
Без четверти три она входит в приемную.
Эмма встречает ее мягкой, почти ласковой улыбкой, говорит, что Климов уже на пути в главк и будет ждать ее в машине у входа.
«Это ваш крем, — выкладывает она коробки, — я взяла на все, три баночки, не возражаете?.. Командировочное отметила, вызов тоже оформила. Это телефонограмма, — она протягивает лист с отпечатанным на машинке текстом. — Передали из вашего горисполкома, я на всякий случай сняла копию… Кажется, все, ничего не забыла».
«Спасибо за хлопоты».
«Не за что… Хотите совет, Александра Игнатьевна?» «Конечно».
«Я знаю, что с вами говорили, пытались влиять… Не обращайте внимания на все это. Вы же учились вместе с Виктором Алексеевичем, я проверила. Вот и держитесь за него, он не подведет… — и уже совсем интимно закончила: — Приезжайте еще, вы нам понравились».
Я благодарю, забираю свои трофеи и, зная, что поступаю глупо, вопреки всем неписаным законам и правилам, спрашиваю:
«Скажите, Климов действительно карьерист?»
Она удивленно морщит лоб, смотрит недоуменно, думая, что ослышалась. Это первая линия защиты. Я не надеюсь на успех и все же повторяю вопрос — мне просто любопытно, как устроена эта система, что у них там, внутри, за маской, которая настолько срослась с кожей, что уже неотличима от живого лица, что под ней: страх потерять место, преданность, глупость, равнодушие? На чем держатся эти надолбы и дзоты, окопы и минные поля, спрятанные за пригорком батареи?
Как и следовало ожидать, покушение на тайны служебных бастионов заканчивается полным провалом. Эмма меня разгадала и смотрит уже не растерянно, а холодно, отчужденно, ощетинившись, словно колючая проволока.
«Спросите об этом у Виктора Алексеевича, — жалит она вслед, — он вам скажет».
Наверно, я бы последовала ее совету. Но когда вышла из главка и встретила подъехавшего в черной «Волге» Климова, он сообщил, что в его распоряжении всего несколько минут, что его срочно вызвали к замминистра и что обед в связи с этим отменяется. К сожалению, конечно.
«Я человек подневольный, — добавил он и предложил отвезти в центр. Потом он отпустит машину, и меня доставят в аэропорт. — Садись, Александра, в дороге поговорим. А пообедаем в следующий раз».
Мы едем по Лесной, сворачиваем на улицу Горького, потом у площади Маяковского — на Садовое кольцо.
Пока он читает приготовленные мной документы, я пытаюсь определить, летная ли в Москве погода. Дождь уже прошел, но кусок неба, который виден мне с заднего сиденья, затянут тучами. «Как бы не пришлось застрять в аэропорту». — Настроение от этой мысли портится еще больше. Только теперь
