Тайна древнего саркофага - Елена Басманова

Ипполит Прынцаев нетерпеливо переступал ногами, стоя рядом со своим железным конем – велосипедом фирмы «Энфильд». Он ощущал необыкновенный подъем сил: невдалеке улыбалась – только ему! – старшая дочь профессора Муромцева, она даже приветливо и по-особенному ласково помахала ему рукой в ажурной перчатке. Все остальные прынцаевские болельщики тоже пытались подбодрить его: и улыбками, и приветственными жестами. Особенно смешила его Зизи. До него доносились отдельные ее выкрики:

– Ипполит! Ваш велосипед лучше автомобиля! Ваши соперники – слабаки. Покажите им, где раки зимуют! У них колеса восьмерками! Да и шины плохо накачаны!

Зизи смеялась и отвечала довольно фривольными репликами на шутки других велосипедистов. Среди них почти затерялся и распаренный Петя Родосский, тоже собиравшийся попробовать свои силы на спортивном поприще. Он крепко сжимал обеими руками руль своего велосипеда и явно волновался. Мура решила подойти к нему поближе, чтобы морально поддержать. Он увидел ее и попытался достать из кармана трико платок, чтобы отереть руки и лоб. В этот момент раздалась команда на старт.

– Петя, не волнуйтесь, вы справитесь, – успела сказать Мура и увидела, как тот, криво улыбнувшись, засовывает платок в карман, а на придорожную пыль падает маленький белый квадратик.

Стартовавшие велосипедисты устремились вперед по трассе, и взметнувшаяся песчаная пыль отбросила к ногам Муры упавшую бумагу.

Она наклонилась и развернула грязный листок Там было написано: «Товар получен. Вес – 1 фунт Химический состав проверен. При транспортировке безопасен. Инструкция прилагается. Срок – 3 дня феодор Сигизмунд Дюпре».

Глава 14

Доктор Коровкин, конечно, мог поехать в Петербург и позднее – определенной договоренности с княгиней Татищевой у него не существовало. Старушка ничем особенным не страдала, для своих лет выглядела превосходно. Сердце имела крепкое, а ум – ясный и цепкий. Что же касается суставных болей, то они – закономерное следствие возраста, и избавиться от подобных неприятных изменений в организме не удавалось еще никому. Он даже не был уверен, что в настоящее время княгиня пребывает в городе, а не на своей стрельнинской даче.

Но доктор чувствовал, что не может более находиться на «Вилле Сирень», хотя еще три дня назад ему так хотелось побыть в приятном обществе, в новой обстановке, отдохнуть, подышать воздухом. Да разве те дни, которые он провел на даче, назовешь отдыхом?

Доктор жил с убеждением, что в мире все детерминировано, что всегда есть какая-то исходная причина, не правильное действие, влекущее сбой в запланированной жизни. Иногда очень трудно определить, где же ты сделал неверный шаг. Но необходимо найти его и непременно пытаться исправить создавшуюся ситуацию. К такому выводу доктор пришел давно. Ибо заметил одну странную закономерность: предоставленные сами себе, события имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему. Он не знал, что через несколько десятилетий эту закономерность назовут пятым законом Мэрфи, но ощущал ее универсальное значение. Так происходило и с его пациентами, если не находилась причина заболевания или не делалось попыток устранить ее. Так происходило и в жизненных обстоятельствах.

Доктор Коровкин отдавал себе отчет, что причина неудачного отдыха коренится в том самом вечернем столкновении с жалким попиком, который всучил ему Псалтырь. Но не исключено, что во всем виноват Вересаев, этот «медицинский нигилист», с его возмутительными «Записками врача». Кто знает, если бы он не вспомнил о них в последнюю минуту и не стал перекладывать свой багаж, чтобы поудобнее разместить пять номеров «Русского богатства», – может быть, он приехал бы на дачу часом раньше и никакой встречи и Псалтыри не было бы...

А дальше уже все покатилось, как снежный ком. Доктор невольно передернулся, вспомнив сцену самоубийства пьяного морского офицера перед муромцевской дачей. Мертвое тело стояло у него перед глазами, и в ушах проносились бессвязные выкрики... Он вспомнил и ожидание скандала, который могли раздуть газетчики, и неожиданное облегчение при известии о том, что, оказывается, никакого самоубийства не было, если верить полицейской хронике. Вопреки ожиданиям никто не приглашал к следователю ни Клима Кирилловича, ни Николая Николаевича. Ленсман не объявлялся. Как обстоят дела с опросом остальных свидетелей, доктор не только не интересовался, он не знал и не хотел знать. Да за дачной суетой и некогда было.

Он вспомнил миг, когда младшая профессорская дочь с округлившимися от ужаса глазами прошептала ему, что Псалтырь исчезла... Ну и хорошо, что исчезла. Валяется где-нибудь у Глаши под подушкой, не хочет горничная с ней расставаться... Разгадывать каракули на Псалтыри, хотя бы и связанной с таинственным самоубийством, он считал делом бессмысленным. Скорее всего, случайная запись. Вот и вся история... Никакой мистики. Посторонних в доме не появлялось, кроме крысолова-мышемора, но ему-то зачем красть грошовую книжку?

Неприятный осадок остался и от муромцевского ассистента с его неуместными шутками на пляже, да и поездка в Строгановский сад тоже тревожила: неужели Брунгильда влюбится в мотор? И зачем взяли с собой собаку? Вытащила какую-то дрянь из крапивных зарослей возле саркофага, едва не потерялась. Их маленькая компания с беспородным псом выглядела в увеселительном саду, по крайней мере, странно. Мытье пошло Пузику на пользу, и раны, кажется, заживают, но дворняга остается дворнягой, да и отпущено ей от силы три месяца собачьего счастья в семье Муромцевых. Утверждению Муры, что по собаке кто-то стрелял, – доктор не верил. Он не слышал выстрела и никого с пистолетом в руках не видел. Кроме того, он не находил причины, по которой следовало бы отправить на тот свет бездомную дворнягу или кого-то из них, пассажиров автомобиля.

Климу Кирилловичу Коровкину не слишком нравилось и то, что муромцевские барышни не отказались от общества странных соседей и проводят с ними очень много времени. Рене Сантамери, впрочем, не так раздражал доктора – разве что было немного неприятно, что графский титул может настроить на лирический лад старшую дочь профессора. Но Зизи! Пустышка, бабочка-однодневка, явная кокаинистка, вульгарная и плохо образованная певичка – она с самого начала вызывала настороженность, хотя при первом взгляде приятно волновала, что греха таить, обворожительное создание! Ну а когда профессор Муромцев по дороге на железнодорожную станцию рассказал ему о том, что милое создание принесло книгу Фрейда «Толкование сновидений», доктор укрепился в своей неприязни. Книгу Фрейда он знал. И считал позором для всякого владеющего искусством врачевания человека всерьез относиться к подобной писанине.

Клим Кириллович Коровкин вспомнил неожиданно и свое первое посещение взморья – когда ему показалось, что за экзотической парочкой следует соглядатай. Филер? Тайный воздыхатель? Скорее, все-таки последнее. Спесивый французский аристократ никак не обнаруживал склонности к революционной или шпионской деятельности. А если он помешан на своем саркофаге, какое до этого дело полиции? Нет, серый субъект на пляже – скорее всего, отвергнутый любовник взбалмошной певички... Слава Богу, возле дачи его не видно...

Доктор не стал сообщать профессору о неожиданном поручении его младшей дочери. Мура ухитрилась вручить ему бумажку с изображением трех длинных рядов цифр и латинских знаков – доктор ничего не понимал в формулах. Она просила его узнать у кого-нибудь, что означает запись, но ни единой душе не говорить о ее просьбе.

Клим Кириллович еще в поезде решил придумать что-нибудь, что успокоит Муру. В самом деле, не ходить же с бумажкой, чтобы выполнить девичьи прихоти. Да и к кому идти – к математикам, к химикам, к инженерам? Доктор не имел представления.

Однако уже в Петербурге, когда он вышел из дому, направляясь к княгине Татищевой на Караванной, и встретил следователя Вирхова, он поступил вопреки своему решению.

– Дорогой Клим Кириллович, – удивился Вирхов, – значит, не только я поджариваюсь на каменной сковородке, но и вы здесь мучаетесь!

– Я-то здесь не мучаюсь, – доктор Коровкин улыбнулся и пожал руку Карла Ивановича, – дачные прелести не по мне.

– А где вы изволите снимать дачу?

– Вместе с профессором Муромцевым и его семейством нашли на лето на северном взморье, уютный домик, принадлежащий вдове купца Коноплянко – невдалеке от загородной усадьбы нашего конфетного барона Жоржа Бормана.

– А, знаю, знаю, – Карл Иванович с видимым удовлетворением расправил плоские белесые брови, – там и купальни хорошие есть. И что ж вы не на природе?

– Визиты, господин Вирхов, заставили прибыть сюда. Должен навестить престарелую княгиню Татищеву – не сидится ей в летней резиденции. И еще одно маленькое дельце есть.