История Рай-авеню - Дороти Уннак

Впоследствии Меган не могла говорить об этом и не рассказывала Пэтси, что она думает по этому поводу. Она испытывала стыд, чувство вины, как будто сама совершила какой-то неприличный поступок. Почему они делают такое? Что они хотели этим сказать? Что хотят от нее и Пэтси? Почему они просто не могут быть хорошими ребятами, с которыми можно дружить? Зачем им нужно обязательно дразнить девочек и насмехаться над ними и шокировать их?

— Пошли они к черту, — сказала Пэтси. — Они думают, что какие-то особенные, потому что у них есть эти штучки. Подумаешь, член, ну и что?

Пэтси говорила, что мальчишки и мужчины просто помешаны на своих половых органах — они всегда сравнивают, у кого член больше. Пэтси рассказала ей, что такое эрекция. Вот почему мужчины, сидящие рядом с ними в кинотеатрах, держат в руках что-то похожее на дубину.

— Они играют с членом, понимаешь? — объясняла Пэтси. — Когда он твердеет, они могут вонзить его в тебя. Сама знаешь, куда.

— Даже у мальчиков твердеет член?

— А то нет.

Меган не имела возможности проверить слова подруги. Она носила это все в себе и злилась на себя за то, что думает о таких вещах. Она думала о том, стоит ли ей признаться в этом на исповеди, но не видела тут никакого греха. Разве что грязные мысли? Она чувствовала, что скорее умрет, чем исповедуется в этом отцу Мерфи или отцу Келли. Она утешала себя тем, что, может быть, Бог не сочтет это виной, и ее не собьет грузовик, неожиданно появившийся из-за угла, после чего она, грешное создание, будет обречена на вечные муки ада.

Кэтлин неожиданно схватила подушку и швырнула в Меган. Та перехватила подушку на лету и хотела запустить ею в Кэтлин, но она выпала из рук девочки. Все ее тело пронзила страшная боль, и она упала на койку, ударившись головой о железную спинку. Ее руки свело судорогой.

Кэтлин подумала, что Меган притворяется, и стала готовиться к нападению.

Но Меган не двигалась. На ее лице застыла маска удивления — она не понимала, как ее тело могло вдруг предать ее. Она даже пальцем не могла пошевелить.

Последнее, что она видела перед тем как потерять сознание, было склонившееся над ней лицо Кэтлин, на котором игривое, насмешливое выражение вдруг сменилось выражением ужаса.

Последней мыслью Меган была та, что с ней происходит нечто страшное.

Меган Маги стала первой девочкой в лагере Ковентри, заболевшей полиомиелитом. В течение двух недель здесь заболели еще четыре девочки, и еще девять человек в других лагерях, расположенных на берегу озера.

Во всем штате закрывались лагеря, бассейны и запрещалось купание в озерах, а людям рекомендовалось избегать мест большого скопления народа. Лето 1936 года стало началом самой страшной эпидемии, которая когда-либо поражала США.

Сначала никому не разрешалось видеть Меган, кроме родителей, которых пускали к ней всего на несколько минут с условием, что они не будут подходить близко и разговаривать с ней. Мать плакала, медсестра уводила ее из палаты. Отец с печальным выражением лица смотрел на девочку. Меган казалось, что он злится на нее, как будто это была ее вина. Как он злился, когда она сломала правую руку, потом левую и два пальца. Ты неосторожна, говорил он ей. Он гордился тем, что она была хорошей спортсменкой. Но говорил, что цена, которую он платит за это, слишком высока. Ей нужно научиться быть более осторожной.

Но теперь не тот случай.

Однажды, когда на улице шел дождь, ее пришла навестить сестра Мэри Франсез. У нее было печальное, бледное лицо, а глаза походили на серые камни. Она молилась у кровати Меган до тех пор, пока Фрэнки Маги не выставил ее вон самым бесцеремонным образом.

Господи, сестра, ведь ребенок еще не умер, вы же видите.

Вот какой у меня отец, подумала Меган, видя, как опешившая от неожиданности монашка вырывается из рук отца. Она больше не молилась, но уходить не хотела. Хорошо хоть все это не случилось во время учебного года. Тогда ей пришлось бы опять ходить в класс этой сумасшедшей сестры Мэри Франсез.

Что ж, хоть и небольшая, но удача.

Перед тем как покинуть больницу, сестра Мэри Франсез вновь подошла к кровати Меган и сунула ей в руку медальон. Она нагнулась к ней и сказала голосом учительницы, которая знает про тебя все: «Бог знает все, что ты совершила и совершишь в этой жизни, Меган. Он награждает и Он наказывает. Не думай, будто что-то может сойти тебе с рук. К счастью, Бог милостив. Никогда не забывай об этом».

А потом она добавила: «Ты должна пострадать во имя Божье».

Мать тоже говорила ей об этом, когда в самом начале болезни она с ума сходила от боли, лежа на постели, завернутая в горячую влажную простыню.

— Надо пострадать во имя Божье, — шептала мать Меган, лицо которой было искажено гримасой боли. — Это не напрасная жертва, Меган. Ты страдаешь ради Иисуса.

Наконец Меган разозлилась на мать и закричала:

— А на кой черт ему мои страдания? Если ему это так нужно, ну хорошо, пусть получит всю мою боль и подавится, — она ударилась головой в подушку и закричала, глядя в потолок: — Давай, Иисус, забирай к черту всю мою боль и оставь меня в покое!

Мать схватила голову Меган и заставила посмотреть ей в глаза. Меган еще никогда не видела такого выражения на лице матери. Это было нечто большее, чем просто злость или гнев. Казалось, на нее смотрит незнакомый человек, лицо которого жестоко и безразлично.

— Никогда, никогда больше не смей так говорить. Никогда не произноси такие слова, Меган Маги, что бы с тобой ни случилось. Запомни, что ты сказала и расскажи об этом священнику, когда он придет исповедовать тебя, ибо ты только что совершила самый страшный грех в своей жизни, и я после этого знать тебя не хочу.

Слова матери испугали Меган, и она попросила, чтобы к ней вызвали священника, сразу же после того как ушли ее родители. Священник — пожилой, лысоватый, толстый, говорящий тихим голосом человек — спокойно выслушал Меган, утешил ее и отпустил ей ее грех, так что до конца дня она могла пребывать в благодати Божьей. Она так легко отделалась от своего греха, что подумала: или этот священник дурак или, может, она слушала его не совсем внимательно. Но все это не играло большой роли. Он был священник, и он отпустил ей грехи.

Все же она не могла понять, зачем Иисусу ее страдания. Меган казалось, что Ему хватало его собственных страданий и в чужих он не нуждался.

Когда она впервые увидела специальный корсет, у нее сердце забилось так, что чуть не выпрыгнуло из груди. У нее перехватило дыхание. Она не слышала, что говорит врач, до нее доносилось лишь приятное гудение его голоса. Он объяснял, как нужно пользоваться корсетом. Она понимала это, потому что он показывал, как нужно застегивать и расстегивать ремни.

— Хорошо, Меган, давай-ка примерим его. Сначала тебе будет в нем не совсем удобно.

Врач был совсем еще молодой, скорее всего ровесник ее старшего брата. Он был высокий, худой, нос у него похож на клюв, тонкие губы, маленькие глаза под толстыми стеклами очков. Длинной белой рукой он скинул одеяло с ног Меган и опустился на колени возле инвалидного кресла, дотрагиваясь до ее высохшей бесформенной ноги.

— Смотри и запоминай, потому что тебе придется заниматься этим каждый день…

Не задумываясь о том, что делает, Меган неожиданно ударила врача в подбородок. Застигнутый врасплох, тот упал на спину. Корсет выпал из его рук. Она подхватила его, занесла над головой и, теперь уже изо всех сил, швырнула через всю комнату, чуть не попав в сестру, которая как раз появилась в дверях.

Гладкое лицо доктора побледнело. Он осторожно поднялся с пола, согнул плечи, оправил одежду. Он стоял перед Меган, которая тяжело и прерывисто дышала. Молчал и ждал, что будет дальше, с трудом сдерживая свой гнев.

— Хорошо, злюка. Я так понимаю, что корсет тебе не нужен.

Она пристально смотрела на него, плотно сжав губы.

— Ну что ж. Пусть будет так. Но ты могла бы просто сказать, что он тебе не нужен, — он направился к двери, подав знак сестре, чтобы взяла корсет и подождала его в коридоре. Потом повернулся и посмотрел на Меган:

— Запомни, детка. Если бы ты не сидела в этом кресле с такой вот ногой, я бы из тебя душу вынул за твой поступок.

Он не стал ждать, что она ответит ему. Не увидел испуганного выражения ее лица, не понял, что его слова произвели на нее впечатление. Впервые за все время болезни кто-то разговаривал с ней так, как будто она была прежней Меган, озорным подростком, а не Меган с больной ногой.

В течение нескольких дней ей больше не приносили корсет. Все это время никто не догадывался, что Меган отказалась от еды. Она прятала пищу в бумажные салфетки и спускала их в унитаз. Она пила только воду, и вид у нее был истощенный. Тогда послали за ее отцом.

Фрэнки Маги никогда не суетился и не ходил вокруг да около. Он сразу же перешел к делу.