Бывший Булка и его дочь - Сергей Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Дядь, дай собачку!» — просила она.
Обладать одной собакой — конечно, большая радость. Но иметь их штук шесть или семь сразу! Теперь такого чуда не испытать уже, наверно, никому. Не те времена!
В месяц раза два они водили собак на прогулку в Сокольники, по Яузе, по заросшим бурьяном, неухоженным её берегам. На каждой собаке был ошейник — пусть и самодельный, но всё же гарантия от ловцов из душегубки.
Собаки трусили с холма на холм, трогая друг друга носами, повиливая хвостами. А Булка, Володя и Женька шли сзади, разговаривая о том о сём.
Конечно, на эту экспедицию уходил целый день — уроки оставались в абсолютно нетронутом состоянии. Но почему-то обычно везло. Или просто Бывший Булка забыл: мама его за отметки не ругала.
Лишь однажды, помнится, ему после экспедиции влепили громаднейшую двойку. И на той же неделе замечание.
Вот тогда уж нагорело — запомнил!
Причём замечание запало ему в душу своей несуразностью: «Смеялся на уроке географии. Срочно примите меры!»
Какие ж в таких случаях можно меры принять?..
Нынешней зимой Бывший Булка на антресолях откопал дневник с этим замечанием и долго хихикал, сидя на шаткой стремянке, под самым потолком. Хотел Лидке показать, потом воздержался. Из педагогических соображений.
Был он тогда ещё совершенно здоров…
* * *А в Женьку он влюбился после вот какого случая. У них украли одну собачару.
Была она не сказать что сказочной красоты. Как теперь мог понять Бывший Булка, это была помесь пуделя и фокстерьера. На самом деле её, наверно, не украли — кому она сдалась, такая роскошь. Сама небось дезертировала при удачном случае.
Прошло недели две. И вдруг дворовые агенты донесли Володе Терешкову, что Шарика видели с каким-то дядькой. На поводке… Где?! В парке.
Выследить дядьку было делом двух дней. Но конечно, пришлось работать на совесть! Посмотрели, проверили — точно, Шарик. Он послушно бежал за тем дядькой и с поводка вовсе не рвался.
Женька крикнула: «Шарик! Шарик! На, на, на!» (тогда собаки, не то что теперь, были голодноватыми). Шарик обернулся. И дядька обернулся. Постоял секунду и спокойно повёл Шарика дальше.
Наверно, это был совершенно нормальный работяга, какой-нибудь бухгалтер или цеховой мастер. Но тогда он казался им жутко зловещим и даже подлым: собак ворует — гад!..
Проследили, где он живёт. В здоровенном семиэтажном доме, но в полуподвале. Были раньше такие помещения — окна их лежали прямо на земле.
Утром дядька уходил на работу и возвращался часа в четыре или в полпятого. Шарик это время сидел один. Всё было ясно: надо залезть в окно, в форточку. Мысль о том, что можно просто прийти и потребовать, им даже в голову не приходила. Это теперешние ребята — Лидка, например! — они тебе со взрослыми о чём хочешь и своё докажут — будьте любезны! А тогда всё было другое.
Короче говоря, украсть!
На следующее утро они оставили портфели под лестницей в Володином доме и отправились «на дело»… И вот он, тот дом, и вот оно, то окно. В две-три минуты раз из парадных выходили жильцы. Страшно! Однако ждать и того хуже!
Где бы ни стала их троица в том чужом огромном дворе, везде они простреливались взглядами — из любого окна, из каждой приоткрытой двери.
«Я пошёл, вы на атасе», — сказал Володя. И Бывшему Булке не хватило духа поспорить, что, мол, почему ты, а не я.
Они уже заметили, что форточку тот дядька всегда оставляет приоткрытой. Теперь Володя быстро распахнул её. И, не оглядываясь, стал протискиваться внутрь.
И не протиснулся… Не пролезал он в эту проклятую форточку. Булка, который был Булкой не только за фамилию и хороший характер, но немного ещё и за комплекцию, не пролез бы тем более!
И тогда Женька похлопала Володю по спине. Он вылез из форточки, посмотрел на Женьку и, ничего не сказав, отступил от окна.
Теперь стала завинчиваться Женька. Она тоже не была очень уж худенькой. Но бог её знает, как это у неё! Она туда влезла, как бы проскользнула… На мгновение мелькнула трусиками, чулками… Незнакомое волнение охватило Булку, он густо покраснел. Он прямо чувствовал, что именно густо!
Очень скоро на свет божий появился Шарик, и Булка, прицепив поводок, бросился вон со двора. Раньше это поручение казалось ему таким важным и почётным (считалось, что он лучше всех бегает), теперь ему жаль было оставлять Женьку наедине с Володей, не быть защитником её у вражеского каземата.
Бывший Булка бежал не чуя ног, рядом бежал Шарик, которому, видно, надоели чинные прогулки по парку…
Но когда Булка примчался в Володин двор, к знакомому сараю, он вдруг понял, до ужаса ясно сообразил, что Женька вовсе не нуждается в его так называемой защите. У неё уже есть… Володя.
Он привязал собаку к ручке и пошёл прочь.
Деваться ему было некуда, и он отправился в школу.
Растерянность его и этот поступок, в котором и на волос не было злого умысла, сыграли в его судьбе, как говорится, роковую роль.
Несмотря на то что он прогулял урок, никто этого не заметил. А Володя и Женька пришли только на следующий день. Да так неудачно вышло, что их несколько раз вызывали на советы отряда, родительские собрания. И получилось, что Булка отделался лёгким испугом, струсил, чуть ли не предал, а они пострадали.
Снова Булка подружился с Володей и Женькой только в классе девятом. Но навсегда между ними осталось стоять мнимое его предательство. Хотя оно с высоты сорока лет кажется просто забавной шуткой, воспоминанием детства, но всё равно и теперь стоит! Даже несмотря на то, что Володя погиб, а Женька сто раз позабыла тот случай.
* * *Он проснулся с таким ощущением, словно его разбудили, хотя его никто не будил.
Открыл глаза и сразу встретился с глазами Снегирёва.
— Ну слава тебе господи! — сказал тот. — Всё же не совсем ты конченый человек.
— В каком смысле? — спросил Бывший Булка сонным баском.
— В таком, что, когда на спящего смотришь… на нормального, конечно, он обязан проснуться.
— Ну уж прямо обязан!
— Если у него, конечно, интуиция присутствует хоть на грамм! — Снегирёв помолчал некоторое время, словно раздумывая, говорить или нет. — Я тебя, между прочим, сегодня всю ночь исследовал. Ты как улёгся вечером, так на одном боку и продрых.
Бывший Булка улыбнулся, пожал плечами. Ну и…
— Нервы у тебя, дядя, исключительные! Ты бок-то себе не отоспал?
— Да… нет… — Бывший Булка смутился. — А ты-то чего колобродил?
— Насплюсь ещё! — сказал Снегирёв неожиданно угрюмо. — Насплюсь, не бойся!
Бывший Булка поскорее ушёл умываться, чтобы не начинать с утра пораньше неприятных разговоров.
Настроение у него стало неожиданно хорошее. Разве плохо, когда тебе говорят: «Ну парень! Нервишки у тебя крепкие!» — или что-нибудь в этом роде. Бывший Булка с удовольствием умылся ледяною водой. Она казалась удивительно живой, словно колодезной, словно не прошла двадцать километров по железным трубам, не процедилась через разные там фильтры, хлоры и фторы. Что-то мгновенно припомнилось ему — какой-то поход, Грибачевский, Володя, Лёшка Чичугин… Утро на сеновале, с дырявой, пробитой солнцем крышей, и вода — из речки, не то из колодца…
А вообще-то он был человек сугубо городской. Свободные летние деньки проводил на стадионах да в парках или на знаменитом пляже в Серебряном бору.
Сегодня был приёмный день. И значит, можно ожидать появления Лидочки. Правда, вчера пришла передача и записка от Маринки: «Всё нормально, я чувствую себя неплохо, Лида закончила четверть как обычно. Николай, родной, в записке обязательно скажи, что тебе передать из еды».
Бывший Булка исхитрился — прошиб его пот вдохновения, — и он написал, что, мол, пришлите мне замаринованную Лидку и налидированную Маринку. И был ужасно доволен собой. Может, оттого и проспал всю ночь на одном боку, как святой.
Исключительно для убийства времени он после завтрака пошёл в зимний сад и, конечно, тут же был затянут в доминошную компанию. Он лупил фишками об стол — и, между прочим, всё к месту, к месту, — а сам думал: «Придут сегодня мои бабочки, никуда не денутся!..»
После обеда началась предстартовая лихорадка. Снегирь болтал болты о том, что «все пилюльки сверху помазаны надеждой, а внутри лежит враньё!» (Бывшего Булку облучали, а Снегирёв и Старик глушили лекарства).
Он вышел в коридор и минут сорок ходил взад-вперёд, объясняя себе, что надо двигаться, а то захиреешь. И при этом знал, что в здешнем химично-больничном воздухе что гуляй, что не гуляй.
За пять минут до срока он отправился в палату, сел, весь изнутри напряжённый. Минута в минуту явилась к Снегирю его красавица, потом пришла Старикова старушка.
Бывший Булка понимал, что надо выйти, не мешать людям. Но куда? В коридор? Стыдно. Уйти в зимний сад? А вдруг Лидка с Маринкой не найдут его. И продолжал сидеть — напряжённый, несчастный.
