Зона Тьмы. 1000 рентген в час - Артем Рыбаков

— И нечего смеяться, я не ожидал просто, что так громко получится! Милослав, чем издеваться, лучше бы рассказал, какая тут у вас обстановка!

— Да нормальная, какая же ещё, — продолжая смеяться, ответил монах. — Если только за три дня, что мы здесь не были, ничего не поменялось. А ты этих мест вообще не знаешь, что ли?

— Нет, не знаю. Откуда мне знать, я и не бывал в этих краях никогда. И вообще дальше Бронниц в эту сторону не ходил.

— А… — протянул начальник поезда, — ну слушай тогда… С каширскими мы договорились, и теперь ветку к ним ремонтируем, собираемся у них генераторы покупать, а там и по Оке вверх можно двинуть, в Муром там или ещё куда.

— Это вы молодцы! А чем ещё торгуете с ними?

— Торф возим, но мало пока. Они там у себя один энергоблок на станции восстановили, не без нашей помощи. А то в Электрогорске и Шатуре всё на ладан дышит, а электричество, сам понимаешь, всем нужно, а нам — в особенности.

Я покивал, демонстрируя, что понимаю всю глубину проблемы.

— А банды заходят?

— Сюда — нет, им и в Рязани с Тулой добычи хватает, ну и мы не спим.

— А вы что же, в Тулу не катаетесь?

— Катались раньше, но мы из Климовска много чего в своё время забрали, да так и не смогли освоить…

Я сделал себе зарубку в памяти, поскольку в ЦНИИТОЧМАШ[97] мы организовали не меньше чем пять рейдов, вывезли часть оборудования, много запасных частей и готовых «стволов», но явно не всё. А тут раз — и недостающая часть обнаружилась! Этим мне, кстати, посадские и нравятся — открытые (для тех, кого они считают своими, естественно) и честные люди, а что у них в голове тараканы с наперсными крестами ползают, так это сугубо их личное дело, меня нисколько не напрягающее.

За всеми этими шутками, гудками и разговорами мы доехали до Клязьмы. Ажурные фермы моста, точнее — мостов, поскольку их в наличии оказалось целых два, видны были издалека. Борисыч повернул окрашенную красным рукоятку, и поезд начал сбавлять ход.

— Осмотреть путь надо, — пояснил мне брат Милослав. — Вдруг какая железка отвалилась или ещё что. Это у нас правило такое — пока постоянного поста на мосту нет, всегда проверять.

Поезд остановился, и инок вместе с давешним часовым спустился на насыпь. Я последовал за ними. Берега реки густо заросли ивняком, но метров на пятьдесят в каждую сторону от мостов он был вырублен, причём относительно недавно, о чём свидетельствовали не успевшие потемнеть на срезах пеньки. Вода в реке стояла довольно высоко после весеннего паводка, но всё равно не скрывала нескольких остовов грузовиков, заметных ближе к середине реки.

— Следопыт, обожди пока тут, — приказал мне Милослав, и монахи не спеша двинулись по правому из двух мостов. Шли они хорошо, и, хотя оружие ни один из двоих не поднимал, опытному человеку было хорошо заметно, что мужики готовы открыть огонь в любой момент. Может, насчёт банд они лукавили, а может — это просто привычка такая. Я вон тоже, когда с Псковщины вернулся, в сортир на своём дворе шёл, останавливаясь и заглядывая предварительно за угол, причём совершенно неосознанно, то есть не как больной на голову параноик, а по привычке.

Не обнаружив на мосту каких бы то ни было неправильностей, монахи спустя короткое время вернулись назад, и наш состав, дав гудок, покатил дальше.

Я с интересом разглядывал проплывавшие мимо рыжие от многолетней ржавчины внушительного вида фермы, реку, неспешно несущую свои потоки к Оке в нескольких метрах подо мной, а потом переключился на противоположный берег. Деревья и кустарник здесь тоже были вырублены, но больше ничего интересного я не разглядел.

Через полкилометра рельсы довольно резко повернули направо, описав широченную дугу, и вдалеке показался небольшой мостик над железной дорогой.

— Это что там, впереди? — спросил я Милослава, как и я сидевшего по-турецки на балкончике перед кабиной.

— Платформа «Крутое». Ничего интересного там нет, мы даже рельсы с подъездных путей поснимали.

Я встал и, пройдя вперёд, посмотрел на левую от дороги сторону. «То же, что и везде в Подмосковье», — отметил я про себя, увидев остатки полуразвалившихся дачных домиков. В большинстве таких строений после Тьмы жить было нельзя, и потому их либо разобрали на дрова и стройматериалы, либо они сами разрушались со временем. Отец мне ещё в детстве объяснил, что подавляющая часть так называемых «дач» ну совершенно не подходили для жизни «после Тьмы». «Сборно-щелевые» халупы для бедняков продувались ветром насквозь и зачастую вообще никак не отапливались, а кирпичные хоромы богатеев требовали электричества и газа. Иногда и того и другого, и много. Попробуй протопи комнату в сто квадратов, у которой одна стена стеклянная!

Поезд пробирался сквозь заброшенный город со скоростью пешехода, и я, достав из кармана разгрузки карандаш и блокнот, принялся записывать кроки, периодически спрашивая у монаха то про одно, то про другое здание.

Наконец поезд выбрался из города и поехал быстрее.

— Милослав, а ты не в курсе, отчего в Орехово-Зуеве никто не живёт? Я не заметил, чтобы его бомбили…

Инок почесал бороду:

— Дак завод химический здесь был. Как ток подавать перестали, так он и накрылся… Доподлинно не известно, что да как, но говорили, что емкости с какой-то гадостью крякнулись, ну народ и рванул в тёплые края. Мы поэтому тут ничего и не осваиваем, так — по мелочи собираем, что осталось. А в Ликино народ живёт, тысячи три там осталось после Беды, а как мы сюда добрались и завод автобусный стали восстанавливать, так даже и переезжать сюда из Посада народишко стал, особенно те, кто в Вере не сильно крепок. Уже за десять тысяч жителей перевалило. А ты иди, своих собирай, через полчаса уже на месте будем.

Глава 15

Город с двойным именем действительно если не процветал, то жил полноценной жизнью. Над трубами промзоны поднимались столбы дыма, на небольшом торжище, раскинувшемся прямо у железнодорожной станции, толпилось около сотни человек.

— Да, людно у вас тут! — сказал я, повернувшись к Милославу.

— Это они к поезду собрались. Думаешь, зачем мы всю дорогу гудели? Вот за этим самым. Многие тутошние или сами на юг ходят, или через калужан торгуют, а мы у них кое-чего закупаем.

— И что, если не секрет?

— Фрукты всякие, зерно. Золото югоросское, опять же.

Откровенность монаха меня немного удивляла, и я спросил:

— Слушай, Милослав, а что это ты так откровенен со мной?

— Господь велел делиться! — последовал неожиданный ответ.

— Гкхм! — я даже поперхнулся куском посадской булки из сухого пайка, выданного нам по приказу отца Владимира.

Милослав, в полном соответствии со своим именем, поступил по-христиански милосердно — от всей души похлопал меня по спине широкой ладонью:

— Экий ты чувствительный, брат! — и с улыбкой добавил: — На самом деле это отец Владимир распорядился вам препон не чинить и рассказывать о нашем житье-бытье без утайки.

Мысленно поблагодарив отца Владимира и вслух — Милослава, я призадумался:

«Ответный жест доброй воли — безусловно хорошо, но и миссия у нас не самая простая. А ну как монахи за нами увяжутся, что тогда делать будем? Не являться же на сверхсекретную встречу с „врагами рода человеческого“ с почётным эскортом из благолепных, но временами весьма суровых боевых иноков? Так что провериться на предмет хвоста не помешает».

— Эй, православные! — громко крикнул начальник поезда, обращаясь к группе мужчин, топтавшихся под синей вывеской с белой надписью «Дулёво». — Идите сюда! Поможете сходни поставить, ну и товар потом загрузите.

Мужики ещё немного помялись в смущении, но подошли.

— Сколько за работу положишь, батюшка? — спросил, очевидно, старший ватаги, высокий, но узкоплечий мужчина лет пятидесяти, с длинными грязными волосами, собранными в хвост на затылке.

— Три «пятёрки».

«Три калашовских патрона на восемь человек? Не то что не щедро, а просто-таки сквалыжно!» — оценил я предложенную плату и собрался было надбавить, но Милослав, аккуратно тронув меня за локоть, глазами показал: отойдём, мол.

— Ты, Илья Васильевич, не чуди! — тихо, но грозно начал инок. — Контингент нам не порть!

— Какой «контингент», Милослав? Людей на работу нанимаешь, а цены справедливой не даёшь!

— Это не люди, а «кон-тин-гент»! — раздельно, по слогам произнёс монах. — И ещё лет пять им в таком состоянии пребывать. Сатанисты это бывшие. Епитимья[98] на них наложена. А эти наглые вдобавок, ты на рожи смиренные не смотри, не смотри… Ишь, каковы! «Сколько положишь?» Пять плетей надо было дать, да тебя, чужака, постеснялся!

— А откуда у вас сатанисты? — изумился я. — Они же городские, из Столицы все были!

— Не всех, как видишь, кара постигла, Следопыт, не всех. Часть в банды сбилась. Чего они творили — лучше тебе того не знать, человече…