Воины преисподней - Олег Авраменко

И поскольку князь замешкался с ответом, из среды городских старшин, столпившихся на другом конце помоста, выступил посадник Олекса, откашлялся, степенно разгладил бороду и заговорил:

— Ты, Андрей Ярославич, на людей не серчай. Люди, они завсегда дело говорят. Вот как сейчас. Ну, подумай сам: кого нам теперь бояться? Шведам да немецким рыцарям наши дружины, возглавляемые твоим почившим братом (вечная наша благодарность и светлая память покойнику), наподдали знатно, ты сам о том сказал. Вряд ли они вдругорядь сюда сунутся. Югра да поморы — то данники наши, и мы что-то не слыхали, чтоб они бунтовать супротив нас вздумали. На юге у нас Киев с Данилой Романовичем. Спору нет, мощная то держава, да только разве Данила Романович не призывал тебя и дядю твоего Святослава Всеволодовича… — посадник сделал едва уловимую паузу, но претендент всё же уловил её, — …к миру? Разве не заставил вас клясться в том на могиле отца и брата? Разве сам Данила Романович не обещал уважать свободу северных земель? Да оно и понятно: ему требуется время, дабы укрепить собранное недавно королевство. Ну, и кроме того, Данила Романович расширяет свои владения на юг, это ни для кого не секрет. А татарва… Что ж, эти действительно не прочь пожировать за наш счёт. Да только путь в нашу землю лежит для них через Киев, а южане показали уже, что берут за право прохода слишком высокую пошлину, которую собака Бату был не в силах заплатить.

Посадник гордо поднял голову, скрестил на груди руки. В толпе послышались одобрительные возгласы.

— Так что не взыщи, Андрей Ярославич, но мы не видим, какая такая угроза нависла нынче над Великим Новгородом, а значит не понимаем причины, по которой ты так торопишься занять опустевший со смертью брата престол, — докончил он.

— А ведь Олекса Игоревич дело говорит, — подал голос архиепископ Спиридон, подходя к посаднику. — Так что объясни, Андрей Ярославич, почто порешь горячку, да смотри, не увиливай.

— А чего ж я буду объяснять… — начал тот, пытаясь на ходу подыскать ещё какой-нибудь убедительный аргумент, но в голову не приходило ничего путного. Князя сильно раздражала и даже бесила отвратительная манера здешних людей величать друг друга по имени-отчеству, словно все они были князьями. И когда Спиридон назвал посадника Олексой Игоревичем, Андрей едва сумел подавить инстинктивное негодование.

— Ты настоял, дабы мы скликали вече, тебе и ответ держать, — с лёгким нетерпением заметил архиепископ.

Андрей почувствовал, что всё идёт не совсем так, как надо… то есть совсем даже не так, как он ожидал! Если в головы новгородцам втемяшилось, что опасность им не грозит…

Да нет, не может того быть! Никак не может.

— Если король Данила расширяет свою державу на юг, то рано или поздно он позарится также на северные земли, — Андрей решил стоять на своём до конца.

— Сейчас Данила Романович занимается ордынцами, и ему лучше обеспечить покой на своей северной границе. Так что войной на нас он пойдёт скорее поздно, чем рано. А раз так, то рано и говорить о том. Разве я не прав, Спиридон Фомич? — И посадник выразительно посмотрел на Спиридона.

Архиепископ с важным видом кивнул:

— Правда твоя, Олекса Игоревич.

Новгородцы одобрительно загудели. Силясь перекрыть всеобщий гам, Андрей громко спросил:

— А рыцари?!

— Ты это серьёзно, княже? — вступил в спор тысяцкий Сбыслав. — Четыре сотни знатных немцев полегло на льду Чудского озера, ещё полсотни у нас в плену. Кто ж теперь к нам сунется?

— Когда мой покойный брат разгромил шведов, никто и помыслить не мог, что вслед за ними здесь объявятся крестоносцы.

— И этих мы разбили, слава Богу, — парировал тысяцкий.

— Не вы, а мой брат, князь Александр! — негодующе воскликнул Андрей.

— Да, твой брат, княже, — спокойно подтвердил посадник. — Только ведь у него под рукой стояли наши дружины, и многие новгородцы отличились в этой славной битве. Да и не в одной этой битве. Взять хотя бы Гаврилу Олексича или кого другого, — он кивнул в сторону городской знати и, расплывшись в улыбке, докончил:

— Эти не подведут. Так-то!

— Во всяком случае, пока немцы развернулись, мы успели призвать Александра Ярославича, — подытожил архиепископ. — Тебе ли этого не знать, княже! Ведь в то время на нашем престоле сидел именно ты. И уж не взыщи за неприятное напоминание, однако как раз ты и не смог ничего поделать с супостатами, при тебе они захватили и Изборск, и Псков. Зачем же предлагаешь своё покровительство теперь? Не насмешка ли это, а, Ярославич?

Андрей всё ещё надеялся добиться своего, хотя успел уже десять раз мысленно проклясть себя за то, что не послушался своих советников и ввязался в такое, без сомнения неприятное и почти гиблое дело, как борьба за новгородский престол. А потому крикнул в отчаянии:

— Но с тех пор я успел набраться опыта! Отсюда я отправился под Киев, где участвовал в победной битве с татарами…

— Участвовал, как же! — Сбыслав скептически хмыкнул и покачал головой. — Ты ехал вместе с отцом и дядей в хвосте татарского войска, подобно ягнёнку, послушно идущему на заклание. И мятеж поднял не ты, а дядя твой Святослав Всеволодович. А победу над татарвой одержал Данила Романович. В чём же твоя заслуга? Неужели в том, что ты вовремя присоединился к победителю? Объяснись, Андрей Ярославович, если можешь.

Надо ли говорить, что после этих оскорбительных слов молодой князь совсем вышел из себя и запальчиво крикнул:

— Зато и вы, вольные торговые люди, сами хороши! Вон псковитянин Твердила только и сподобился на то, чтобы открыть ворота родного города перед захватчиками!

Андрей уже потерял всяческую надежду на успех своего предприятия. Из речей архиепископа, посадника и тысяцкого он наконец понял: упоённые блестящей победой новгородцы не верят, что в ближайшем будущем их городу может угрожать опасность. А значит, не захотят иметь над собой князя. И напоминанием о псковском боярине Твердиле Андрей Ярославович стремился лишь побольнее задеть беспечное стадо скота, громко именуемое вольными господами новгородцами.

И уж на этот раз князь своего добился! Народ заволновался, зароптал, а из теснившейся вокруг помоста толпы послышались даже угрозы.

— Ты, княже, вот что, — глядя ему прямо в глаза, угрюмо пробасил архиепископ. — Ты Твердилу Иванковича не трогай. Во-первых, он всё же псковской, а не новгородский, хотя и у нас тут не все святы. А во-вторых, если я сейчас начну при всём честном народе высказывать подозрения насчёт сокрытых деяний иных князей, неизвестно ещё, кто честней окажется, вольные люди или же князья, в борьбе за стол не брезгующие никакими средствами, противными не только человекам, но и Богу.