Берия, последний рыцарь Сталина - Елена Прудникова

– Что за чепуха? Откуда ты можешь это знать? – удивился Берия. – Ведь ты же сидишь около года.

Я ответил, что эту телеграмму мне показывал на допросе начальник следственной части Ивановского НКВД Рязанцев.

Берия рассвирепел. Он начал ругаться по-грузински и стал что-то возбужденно и со злобой говорить Кобулову. А затем по-русски спросил про кого-то, взяты ли эти, на что Кобулов, кивнув утвердительно, сказал: “Взяты!” И снова оба они заговорили по-грузински…

Допрос у Берии продолжался несколько часов. Все, что я рассказывал, стенографистка записывала, и протокол должен был быть огромным… Когда допрос закончился, Берия сказал:

– Ну иди, разберемся. Преступников накажем».

Кстати, через несколько дней Шрейдера вызвали к следователю; тот еще раз выслушал все, о чем он говорил на встрече с Берией, и оформил в протоколе.

В судьбе Шрейдера отразилась внутренняя борьба в НКВД, между новым наркомом и старым аппаратом. Оказалось, начальник УНКВД Московской области Журавлев, узнав, что ставится вопрос об освобождении Шрейдера, убедил Берию, что того надо этапировать в Иваново, где на него есть показания. Нарком согласился, и там за арестованного взялись всерьез. Хитрый чекист и опытный оперативник Шрейдер, оговорив собственных следователей и самого Журавлева, добился того, что его вернули в Москву, и снова попал в поле зрения Берии. К тому времени, повидимому, дело о теплой компании ивановских следователей уже шло вовсю, и эти показания пришлись весьма кстати.

Через некоторое время политическое дело против Шрейдера было прекращено. Осужден он был по другой статье, предусматривавшей наказание за преступную халатность и злоупотребление властью. Но это уже к делу не относится…

Так что, как видим, несмотря на душераздирающие описания пыток, о которых автору мемуаров рассказывали соседи по камере, лично со Шрейдером нарком был предельно корректен. Кстати, довольно типичная ситуация для мемуаров: рассказы о жутких зверствах с чужих слов, и никакого собственного опыта по этой части. Это не значит, что при Берии в органах не били – в подобных местах били, бьют и будут бить. И нет никакой гарантии, что в отдельных случаях сам нарком не закрывал на это глаза. Но фальсификация дел и пытки как система, управляемая «сверху», с приходом нового наркома прекратились.

Трудности обуздания

Даже из воспоминаний Шрейдера видно, что реформирование органов шло трудно, «ежовщина» сопротивлялась изо всех сил. На самом деле эта система, конечно, была не ежовской, беспредел в ЧК начался еще при Дзержинском и не прекращался в течение двадцати лет. А в одночасье такую структуру не реформируешь.

В этом смысле очень показательны воспоминания Павла Судоплатова. Если читать их внимательно, то сразу заметно, сколь непросто шел процесс реформации на Лубянке и какими методами действовал Берия.

Итак, осень 1938 года. В НКВД работает специальная проверочная комиссия ЦК. В воздухе пахнет грозой. Чекисты, напуганные предшествующими репрессиями, притихли и ждут, на кого теперь обрушится карающий меч. В начале ноября 1938 года последовала резолюция Политбюро о политическом недоверии и аресты руководителей. Судоплатов тогда работал в Иностранном отделе.

«Наступил ноябрь, канун октябрьских торжеств, – вспоминает он. – В 4 часа утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок: звонил Козлов, начальник секретариата Иностранного отдела. Голос звучал официально, но в нем угадывалось необычайное волнение.

– Павел Анатольевич, – услышал я, – вас срочно вызывает к себе заместитель начальника управления госбезопасности товарищ Меркулов. Машина уже ждет вас. Приезжайте как можно скорее. Только что арестованы Шпигельглаз и Пассов. (Руководители внешней разведки ОГПУ. – Е. П.)

Жена крайне встревожилась. Я решил, что настала моя очередь.

На Лубянке меня встретил сам Козлов и проводил в кабинет Меркулова. Тот приветствовал меня в своей обычной вежливой, спокойной манере и предложил пройти к Лаврентию Павловичу. Нервы мои были напряжены до предела. Я представил, как меня будут допрашивать о моих связях со Шпигельглазом. Но, как ни поразительно, никакого допроса Берия учинять мне не стал. Весьма официальным тоном он объявил, что Пассов и Шпигельглаз арестованы за обман партии и что мне надлежит немедленно приступить к исполнению обязанностей начальника Иностранного отдела, то есть, отдела закордонной разведки. Я должен буду докладывать непосредственно ему по всем наиболее срочным вопросам. На это я ответил, что кабинет Пассова опечатан и войти туда я не могу.

– Снимите печати немедленно, а на будущее запомните: не морочьте мне голову такой ерундой. Вы не школьник, чтобы задавать детские вопросы.

Через десять минут я уже разбирал документы в сейфе Пассова».

Там Судоплатов нашел представление о собственном награждении орденом Красной Звезды, а также неподписанный приказ о его назначении помощником начальника ИНО.

«Я отнес эти документы Меркулову. Улыбнувшись, он, к моему немалому удивлению, разорвал их прямо у меня на глазах и выкинул в корзину для бумаг, предназначенных к уничтожению. Я молчал, но в душе было чувство обиды – ведь меня представляли к награде за то, что я, действительно рискуя жизнью, выполнил опасное задание. В тот момент я не понимал, насколько мне повезло: если бы был подписан приказ о моем назначении, то я автоматически, согласно Постановлению ЦК ВКП(б), подлежал бы аресту как руководящий оперативный работник аппарата НКВД, которому было выражено политическое недоверие…»

Но самое интересное – то, что было дальше. Начальником ИНО Судоплатов пробыл около месяца, а позднее стал заместителем начальника испанского отделения. С приходом в НКВД новых людей «стариков» значительно понижали в должности – впрочем, некоторые потом снова быстро шли вверх, и Павел Анатольевич в их числе.

Затем на партсобрании один из сослуживцев Судоплатова, Гукасов, предложил рассмотреть его «подозрительные связи». (К слову: Павел Анатольевич сам писал, что репрессии в органах были обусловлены не столько неким политическим заказом, сколько внутренними счетами и завистью сослуживцев.)

Партбюро создало комиссию под руководством другого его близкого знакомого, Гессельберга, комиссия подготовила соответствующий доклад, а партбюро, в лучших традициях отстраненного наркома, приняло решение исключить Судоплатова из партии за «связь с врагами народа» (а у кого, спрашивается, не было этих «связей»?!). Решение должно было утверждаться на общем собрании, а до тех пор Судоплатов ежедневно приходил на службу и сидел в кабинете, ничего не делая – ждал исключения и неизбежного ареста.

Но собрание все откладывалось и откладывалось, и вот однажды в марте его вызвал Берия.

«Неожиданно для себя я услышал упрек, что последние два месяца я бездельничаю. “Я выполняю приказ, полученный от начальника отделения”, – сказал я. Берия не посчитал нужным как-либо прокомментировать мои слова и приказал сопровождать его на важную, по его словам, встречу».

Они приехали в Кремль к Сталину, и Судоплатов получил новое задание – ликвидировать Троцкого.

Тут мы совершенно четко видим стиль работы Берии! Он не размахивал револьвером, не клеймил никого на собраниях, не грозил стереть всех «ежовцев» в лагерную пыль. Он просто оттягивал собрание (если не он – то кто?), а потом доверил Судоплатову важнейшую операцию. И процесс осуждения увял сам собой. Берия, кстати, прекрасно понимая его состояние, не сказал потом ни слова упрека за вынужденное безделье…

Показательна также история Петра Зубова, резидента в Праге. В 1938 году президент Чехословакии Бенеш через Зубова сделал предложение Сталину финансировать военный переворот в Югославии. Советское правительство решило, что сие есть дело полезное, и отправило группе сербских офицеров-заговорщиков деньги с тем же Зубовым. Однако, встретившись с офицерами, наш разведчик счел их ненадежными авантюристами и деньги не передал. Взбешенный подобной самодеятельностью, Сталин приказал Зубова арестовать. Сказано – сделано: в январе 1939 года Петра арестовали, и он попадает в еще не остановленную ежовскую мясорубку. (Кстати, Зубов был старым знакомым многих из бериевской команды, а Кобулов, бывая в Москве, останавливался у него. Но, естественно, тут Зубову помочь никто не мог: против Сталина нет приема…)

Так вот. Судоплатов, в полном соответствии с «легендой о бесчеловечной бериевской машине, утверждает, будто Зубова избивали по приказу Кобулова – и действительно, Кобулов был тогда начальником следственной части НКВД. Однако в другом месте тот же Павел Анатольевич пишет: „В 1946 году, когда министром госбезопасности стал Абакумов, Зубову пришлось срочно выйти в отставку. В свое время именно Абакумов был причастен к делу Зубова и отдавал приказы жестоко избивать его“.