Сражаясь с летающим цирком (Главы 1-14) - Эдвард Рикенбэкер

Куртц как раз завершал последний круг и находился над примыкавшим полем, готовясь к посадке, как вдруг, к моему неизъяснимому ужасу, его "Ньюпор", сорвавшись в штопор, врезался в землю и машину быстро охватил яростное пламя. Что там могло произойти?

Если бы у меня была возможность оказаться рядом с ним в то мгновение и вытащить товарища из обломков до того, как пламя поглотило его. Но я не мог добраться до него, так как то место, где упала машина было настолько плотно окружено проволочными заграждениями и траншеями, что о посадке нечего было и думать. Всего в 50 ярдах от горящего самолёта проходила дорога, на которой стоял французский грузовик. Я снизился, выключил мотор и жестами и окриками пытался принудить водителя к оказанию помощи. Однако он только стоял как вкопанный и смотрел. Позже я понял, что он понимал всю бессмысленность подобной затеи - ведь в разрушенном самолёте рвался боекомплект, и приближение к нему означало почти верную смерть

Лишённый возможности приземлиться неподалёку, я поспешил на наш аэродром, где выпрыгнул из аэроплана ещё до того, как он остановился. Оседлав мотоцикл, я помчался к месту крушения, лелея смутную надежду, что в моих силах сделать ещё хоть что-нибудь. Даже если мне доведётся прожить миллион лет, я не смогу забыть ужасный вид обуглившихся останков человека, который был моим товарищем по учёбе, и который ещё какой-то час назад был полон жизни и надежды.

Загадка той катастрофы развеялась через несколько часов. Как я уже упоминал, перед вылетом лейтенант Куртц выглядел нервозным, но старался не привлекать к этому внимания. Объяснения были получены от сослуживца, который прибыл в эскадрилью вместе с лейтенантом. Перед тем вылетом Куртц признался ему, что он был подвержен внезапным обморокам на больших высотах, и подобный приступ в воздухе - единственное, чего он опасался. Увы, эти опасения оказались слишком небезосновательными. Какая досада, что Куртц не поведал о своих страхах мне, своему командиру!

На следующее утро скромная похоронная процессия брела по дорожкам, усыпанным листьями, а в небе диссонансом свистели снаряды. По возращении со скорбной церемонии я обнаружил официальное донесение от французского командира. Он кратко сообщил, что пехотный офицер, находясь на аванпосту на нейтральной территории, видел, что немец, с которым я вёл бой, разбился. Я достал того боша, но потерял друга, причём он погиб самой страшной смертью, которая может настичь авиатора: уничтожен в огне.

Глава 10. Лафбери убит

Лейтенант Уолтер Смит (Walter Smyth) из Нью-Йорка заглянул ко мне утром 10 мая 1918 года и спросил: "Рик, где ты находишь всех этих бошей над линией фронта?" Я поинтересовался, что он подразумевает под "всеми". "Ну как же, ответил тот, - я был там уже два или три раза, но не видел вражеской машины даже краем глаза. Мне хотелось бы полететь туда с кем-нибудь вроде тебя и как следует развлечься. Возьмешь меня с собой в свободное патрулирование?"

Мне нравилось видеть в пилоте подобное настроение, и я сразу сообщил Смиту, что прихвачу его в девять часов этим же утром, если он будет готов. Мой очередной вылет был запланирован около полудня, так что всё утро я был предоставлен самому себе. Смит, польщённый приглашением, немедленно подготовился к вылазке.

Мы вместе взлетели с аэродрома и устремились к Сен-Мийелю. Наши альтиметры находились на отметке 17 000 футов к тому времени, когда патрулирование завершилось, а мы переместились к Понт-а-Мусону. Ни одной вражеской машины встречено не было.

Полагая вполне возможным, что какой-нибудь "Румплер" способен предпринять таким чудесным утром фоторейд, я решил "срезать угол" над немецкой территорией и от Понт-а-Мусона направился к Вердену. Смит при этом держался неподалёку от правого крыла моей машины. Лёгкий северный ветер пригнал нас прямо к Марс-ла-Туру (Mars-la-Tour), где, как я знал, базировалась немецкая эскадрилья. Любопытство Смита следовало удовлетворить, даже если бы нашей паре пришлось спуститься к гансам на аэродром.

Как только мы пересекли маленький город Марс-ла-Тур, я заметил немецкий двухместник, направлявшийся от Вердена едва ли не прямо на нас. Это был "Альбатрос", находившийся в нескольких тысячах футов ниже нас и на расстоянии около двух миль впереди. Мы были в превосходной позиции не только потому, что противник не ожидал нападения с тыла, но и в силу того, что солнце оставалось позади нас; к тому же мы обладали количественным преимуществом и превышением по высоте. Я чувствовал уверенность в исходе предстоящего боя и мысленно от всей души поздравил Смита с тем, что он сделал хороший выбор, предложив мне стать его ведущим в сегодняшней экспедиции. Покачиваниями я просигналил ему и стал пристраиваться по солнцу. К тому времени, когда наша пара достигла Конфланза (Conflans), я занял прекрасную позицию прямо над хвостом вражеской машины. Мы же по-прежнему оставались незамеченными.

Я бросил "Ньюпор" в пике. Для испуганного наблюдателя первым признаком моего присутствия стали трассирющие пули, пронёсшиеся рядом с ним. Немецкий пилот также наверняка заметил огненные трассы. Затем каким-то образом я проскочил мимо "Альбатроса", продолжая остервенело стрелять в пустоту, в то время как двухместная машина противника уклонилась одним искусным маневром и теперь находилась надо мной. Оппонент несомненно был весьма опытен в этой игре и мне следовало быть с ним осторожным.

Я снова набрал высоту. Но на этот раз было невероятно сложно занять позицию для прицельной стрельбы. Пилот швырял хвост машины с такой изворотливостью, что каждый раз, когда я намеревался спикировать на него, то находил наблюдателя, хладнокровно наводящим ствол пулемёта точно мне в лицо. Более того, обнаружилось, что на такой большой высоте "Альбатрос" маневрирует столь же хорошо и даже чуть лучше, нежели мой более лёгкий "Ньюпор". Так, я бросил машину в правый вираж со значительным креном, но при этом совершенно забыл о разреженности воздуха и, в результате, вместо виража вогнал самолёт в штопор. Аэроплан выполнил два полных оборота прежде, чем мне удалось выровнять его. Осмотревшись в поисках противника, я увидел "Альбатрос" почти в миле от меня, задавшим стрекача домой. Одинокий Смит невозмутимо летел выше меня; казалось, он был совершенно очарован зрелищем.

Я столкнулся с опытной парой воздушных бойцов, пилотировавших "Альбатрос", и потому смотрел им вслед с определённым восхищением, смешанным с разочарованием. Однако это ощущение быстро покинуло меня, едва лишь я осознал, что мы со Смитом углубились на немецкую территорию более чем на двадцать пять миль. Вполне удовлетворённый тем, что мне удалось показать Смиту нечто вроде первого шоу на "все его деньги", я решил убраться восвояси, пока отступление возможно,