Сексуальная жизнь сиамских близнецов - Ирвин Уэлш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, назад дороги нет. Я произношу по слогам:
– Расскажи. Про свой. Первый. Поцелуй. – И изображаю большую улыбку. – Лина!
Соренсон смотрит на меня с вызовом:
– Нет! – И снова фыркает от смеха. – В смысле, ты первая.
Внезапно у меня начинает звенеть в ушах. Нихуя не слышу. Первый поцелуй, блядь…
– Люси, ты в порядке?
– Просто плохо переношу алкоголь.
– А я подумала, ты боишься рассказать мне про свой первый поцелуй!
Я втягиваю воздух. Надо перестать о нем думать, забыть про этого мудака Клинта и перейти на безобидного Уоррена.
– Окей, там ничего особенного. Был парень по имени Уоррен Норкин. У него были огромные зубы, они торчали, знаешь, как у кролика, и фамилия, получается, очень подходящая тоже. Но каждый раз, когда я его видела, я вся становилась мокрой. Все мысли – только об этих зубах, как он ими чешет мне клитор.
Соренсон прикрывает рукой рот:
– Господи, Люси, – она как бы смущается, – ты напоминаешь мне Аманду, мою подругу из колледжа!
Где она училась, блядь, в арт-школе или в монастыре? Я поднимаю взгляд и замечаю, что на меня лениво смотрит какая-то телка у барной стойки – невысокая брюнетка с короткой стрижкой, стройная фигура, бордовый топ и, кажется, желтые, обтягивающие жопу штаны. Она видит Соренсон и демонстративно отворачивается. С ней поезд, похоже, ушел: наверняка отметила себе, что я люблю толстых. Снова поворачиваюсь к Соренсон:
– С друзьями по институту поддерживаешь контакт?
– Да, хотя видимся нечасто, я же теперь здесь живу… – Соренсон снова начинает трепаться. Она свернулась на диване как кошка – большая, толстая, как будто плюшевая, но все же кошка, то есть понятно, что жирной она была не всегда. Мышечную память не обманешь. – Ким работает в галерее, Аманда уехала обратно на Восток и собирается замуж за своего биржевого брокера, он очень классный. «Брокер» звучит тупо и скучно, но…
Хочу видеть, как твои синие вены снова проступают сквозь кожу на груди. Хочу смотреть, как твоя кожа вспыхивает и загорается от моих прикосновений, как изначально и должно было быть, пока ты не превратила ее в тесто для пончиков. Хочу все это вернуть.
– …там из парней многие были скорее друзья Джерри, это стало понятно, когда мы расстались. В этих обстоятельствах всегда видно, кто твои настоящие друзья…
Но сначала я хочу привязать тебя к своей кровати, моя маленькая толстая сучка, подложить резиновую клеенку и щекотать тебя, пока не обоссышься. Так, нельзя, чтобы она мне тут сдохла от жажды. Обезвоживание вредно.
– Давай воды возьмем, – предлагаю я.
– Давай…
Лина худая, Лина, худей.
Лина худая, Лина, худей.
Блин, чего-то я того, схожу с ума от этой водки. Лина же клиент. Остынь. Я сдерживаю себя, снова откидываюсь на диване и наблюдаю нарастающее безумие вокруг. Ну все, кранты: теперь Соренсон хочет танцевать. Я не настолько пьяная, но мы все равно идем на танцпол, и она начинает танцевать какой-то неловкий, артритный вальс, как в доме престарелых. Я чувствую, что все смотрят на нас; адски хочется поскорее отсюда сбежать, пока эта сука не угробила весь мой светский имидж и не превратила меня в объект насмешек для всего Майами-Бич.
Я предлагаю валить, мы выходим и едем к ней. Там я ее уговорила показать мне еще что-нибудь в мастерской. Покрывало снято: стоит скелет в натуральную величину. Кости скреплены проволокой – ноги, руки, хребет, ребра; Соренсон объясняет, что заново сделаны только литой пластмассовый таз и череп, которые немного отличаются по цвету и текстуре.
– Не закончила еще, – говорит Лина. – Не знаю, это еще я или уже не я. Все эти кости, звери… Джерри говорил… – Она осеклась и прикрыла рукой рот.
Я подзуживаю:
– Что Джерри говорил? Что он говорил, этот бездарный мудак, который сломал тебе жизнь?
– Он говорил, что эти штуки какие-то нездоровые. Что я вгоняю себя в депрессию. Что надо работать над какими-нибудь более светлыми, более жизнеутверждающими темами. Что мрачное – это не мое.
– Собственно, это все, что тебе надо о нем знать, так ведь? – Став к ней вплотную, я хватаю ее за руку и шепчу на ухо: – Забудь про него. А завтра начинай писать Утренние страницы. Они помогут. У тебя какой-то блок стоит, как будто огромная пробка в жопе… – Я начинаю ржать навзрыд над выражением ее лица. – Пробка, да…
И Лина тоже заржала, чуть не складываясь пополам, я смотрю на нее: какая же она отвратная и в то же время охуенно красивая.
15
Контакты 6
Кому: [email protected]
От: [email protected]
Тема: Ты права, подруга!
Ты во всем права! Только что видела тебя по ТВ! Мишель, ты лучше всех! Если я скажу «крутая сучка», я надеюсь, ты поймешь меня правильно!
Я заставила свою дряблую сцучку начать писать Утренние страницы! Посмотрим, как пойдет.
Как ты там говорила: не попробуешь и т. д., верно?!
Лю
16
«Арт-дефиле»
По Линкольн-стрит взад-вперед дефилируют толпы народа. Местные понтуются, позируют, катаются на скейтах. Туристы на расслабоне, сорят деньгами. В дверях магазинов следят за процессом придурковатые бомжи или карманники, не слишком скрытое наблюдение за ними иногда ведет какой-нибудь коренастый коп.
Я все думаю про мастерскую Соренсон, про то, насколько там все по-другому, чем у нее дома, где глазу совершенно не за что зацепиться. Там, конечно, невероятный бардак, но, в отличие от логова какого-нибудь полуразложившегося алкоголика, в мастерской у Соренсон во всем видно тяжелый труд, усердие и сосредоточенность. И еще понимание, что отстраненного, холодного планирования мало, хотя оно тоже важно; чтобы чего-то добиться в жизни, надо изваляться в грязи. Соренсон, получается, когда-то понимала это все. Ей придется выучить этот урок заново – взяться за дело и вываляться в грязи. Короче, я выебу эту сучку. Вышибу из нее все ее говно!
Мы обедаем с Майлзом в кафе «Уорлд-ресурс». Я говорю, что заплачу, поэтому Майлз, еще более помятый, чем раньше, с осоловевшими глазами, набрасывается на сэндвич со стейком и жареной картошкой (800–900 ккал). Углеводы в кубе: ад. Тройная норма, если еще посчитать «Перони» (180), которое он пьет. Сожрать четырехзначное число калорий на обед на Саут-Бич! Ты не охуел, чувак? Командир штурману: нужна помощь!
– Да-ай свазу г деву, – говорит, не прожевав, Майлз, – то есть за пятьсот баксов я должен просто выебать какую-то толстуху?
– Ага.
Он качает головой, опускает сэндвич, чтобы соснуть еще пива. Поставив бутылку на стол, прищуривается:
– Это какое-то чисто бостонское извращение, да, Бреннан? Зачем это тебе?
– Хочу, чтобы она похудела. Она депрессует и слишком много жрет. Почему? Потому что ее бросил какой-то мудак, в которого она была влюблена. Надо только ее как следует выебать, чтоб у нее появилась перспектива перед глазами. Лучше один жесткий секс, чем тысяча душеспасительных бесед. У тебя все-таки есть определенный опыт в этой сфере, – игриво льщу я, чтобы подзадорить нашего болвана.
– Полагаю, ты пришла по адресу. – Он ухмыляется и морщит лоб. – А насколько она толстая-то вообще?
– Восемьдесят три кэгэ, – отвечаю я, немного приукрасив действительность, прямо как Соренсон. Но это ради ее же блага.
– Надо собраться с духом, – он делает еще один глоток, – и помочь человечку. Я как-то присунул одной толстухе в Вегасе, убранный был в хлам, на спор с Ларри и Джо после того, как мы сходили на бокс, где Флойд Мейвезер выступал.
– Хорошо, наверно, время провели, – улыбаюсь я и знáком прошу счет.
– А когда… ну, это?
– Авансов не будет, бабки строго по факту.
Майлз собрался возразить, но быстро сник. Спрашивает, постриглась ли я, и говорит, что я теперь похожа на Блейк Лайвли из «Сплетницы». Кто это, понятия не имею.
– Не смотрела.
– Посмотри. Тебе понравится.
– Океюшки, – говорю я, зная, что никогда в жизни не стану теперь смотреть этот сериал.
Лина Соренсон заезжает на своей машине за мной, и мы едем через Татл-Козвей, где, собственно, вся наша история и началась. Я думала, мне станет дурно, когда мы будем проезжать то место, но ничего; единственное, от чего противно, – Линины затравленные глаза, которые ждут от меня какой-то реакции. Я не обращаю внимания, отворачиваюсь и гляжу через мост на залив. Это же просто какие-то точки на карте, в них ничего страшного быть не может. После того случая в веймутском парке я могла прийти на то же место ночью и не почувствовать ничего. Страшными эти места делают люди, вернее, один человек, которого я тогда и ждала. А он, сука, так и не пришел.
Мы едем в Дизайн-Дистрикт на фестиваль «Арт-дефиле». До этого я там была только однажды, с Майлзом кстати; он тогда ужрался бесплатным пивом, которым проставляются галереи, и, бросая косые взгляды на всех баб подряд, пытался подбить меня взять с собой еще одну телочку и устроить секс втроем. Он, когда нажрется, превращается в скота. Вернее, он всегда ведет себя как скот.
