Всадник на вороном коне - Николай Егоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В понедельник поеду домой, — сказал Максим маме.
— Чего ж так рано — в понедельник? — ахнула тетя.
А того: в пятницу — стрельбы, в субботу — присяга, в воскресенье — кросс на приз Героя Советского Союза Владимира Михайлова, в понедельник — Юра и его товарищи едут в учебные подразделения, где начнут подготовку по специальности. На полгода уедут.
Но это в понедельник.
А сегодня пятница…
Разумеется, это был тяжелый день, как полагается пятнице. Вступали в этот день на нервах. Еще бы — контрольные стрельбы! Самая серьезная проверка! Всем проверкам проверка!
Юра с утра вел настоящее внутреннее сражение. Сражение с самим собой, сражение того Юрия Козырькова, который неумехой и недотепой прибыл в часть, с тем Юрием Козырьковым, который, пережив, переборов неуверенность в себе, добрался до цели: освоил, что полагалось, изучил, что требовалось, вплоть до песни «Северокавказская походная». Оставалось одно — выйти на огневой рубеж и отстреляться, выполнить упражнения, иного быть не могло! Но мало ли что случается. Ну вдруг?
Вот тут она и появилась, бесплотная и безголосая, но ощутимая. Она тупо толкалась в душе и звучала в нем, постыдная мысль: «Тебе очень хочется, чтобы стрельбы отложили, ну хоть ненамного передвинули, что освободило бы тебя от необходимости выйти на огневой рубеж и потерпеть неудачу». Она эта предательская мысль, выражалась именно так. Самое обидное заключалось в том, что она, эта мучительная мысль, была недалека от истины: Юра опасался, что дрогнет, что рука утратит твердость, а глаз — зоркость, что дыхание собьется — и все насмарку. Юре удалось отогнать ее.
Рота пришла на стрельбище, и лейтенант Чепелин, замещавший командира роты капитана Малиновского, сказал солдатам:
— У вас последний экзамен. Вы готовы к нему, идите спокойно, вы готовы.
Вот здесь та мысль снова и вынырнула. Она сковывала волю, порождала расслабляющее сомнение в своих силах. «Я знаю, я умею, я готов, — сопротивлялся Юра и, ужасаясь, признавался: — Хочется, чтобы случилось что-то такое…»
«Может же лейтенант Чепелин обнаружить, что на стрельбище что-то не так? Например, патронов не хватает. Половину солдат от стрельб отстраняют — завтра отстреляются».
Но отступать было некуда. После стрельб — присяга, после присяги — кросс, после кросса — отъезд в учебную часть. Все расписано. Командиры знали, что делали. Значит, все должно сложиться, как задумано, значит, все обязаны отстреляться — самое малое на «удовлетворительно»…
И вот это позади. Отстрелялись. Те, кто на «отлично» выполнил оба упражнения, получили благодарность.
Юра сам себе не верил — за неделю две благодарности!
Отстрелялись до обеда. После обеда — отдых. Это самое трудное сейчас — на отдых накануне присяги. Солдаты себе места не находят. Командиры озабочены больше обычного. Возле новичков держатся. Хотя и возле бывших новичков.
И подполковник Синев здесь. Пораньше вместе с Максимом пришел.
И капитан Малиновский. Странно медленно двигался он, бледный, болезненно легкий. Улыбка медленно зарозовела на его лице и медленно стекла, сосредоточась в уголках сухих губ. Ему лежать бы и лежать, да не лежится.
Ребята, как школьники к учителю, гурьбой бросились к капитану — с той поры, как он попал в госпиталь, они не видели его.
Капитан, медленно кивая, сел на скамейку под деревом, долго оглядывал ребят, слишком долго — так он отдыхал.
Вдруг капитан оперся на плечо Прохора, оказавшегося ближе всех, и встал. Встали и ребята — к ним шел комдив. Поздоровался, усадил капитана, сам рядом сел:
— Как вы тут?
Комдив тоже волновался — радовался за ребят и волновался за них.
— Мы что, — ответил Прохор. — Покой нам только снится.
— Что верно, то верно — жизнь у вас беспокойная начинается. Солдат — вечный студент: одно изучил — за другое берись, отлично изучил — на сверхотлично учи…
— На сверхотлично?! — в несколько голосов отозвались ребята.
— Прикиньте, — полковник сделал паузу. — Чтоб не проливать кровь, надо быть готовым дать врагу решительный отпор… Разведка врага, она не только вред, но и пользу приносит: враг знает, насколько мы готовы к отпору, и не трогает нас, если знает, что готовы мы на сверхотлично. От того, как мы тут с вами учимся, зависит поведение вероятного противника… Чтоб не воевать, будь хорошо готов к бою… И если Родина прикажет…
— Прикажет! — протянул Костя Журихин. — Она приказывает другим. Или слишком рано, или слишком поздно для нас. А приказала бы, пока мы молоды, пока мы в армии.
— Набирайтесь терпения, — повернулся к Косте полковник. — Родина приказывает тому, кто лучше готов…
Вечер провели в клубе на киносеансе. Юра в сотый раз мысленно прочитывал ответную записку, которую передала Лена: «Конечно, мы увидимся, когда это станет возможным. Пусть все у вас будет очень хорошо. Привет вашим товарищам. До свидания. Лена…»
Ночью прошел дождь. Асфальт уже высох, а земля влажна и приятно темнеет. На листве и на траве — ни пылинки, зелень чиста и свежа, как в разгар весны. По небу быстро бегут тонкие рваные облака и на невидимой привязи тянут по земле невесомые быстрые тени. На плацу играет оркестр, из-за деревьев его не видно. И чудится, что торжественной и звонкой музыкой напоены кроны деревьев, солнечный свет, быстрые облака и чистый утренний ветер.
Десять раз мама собирала Юру и торжественно провожала в школу в начале учебного года. Один раз — на пионерский сбор, на котором Юру принимали в пионеры. Один раз — в райком комсомола, где Юру принимали в комсомол. Все знают, как аккуратны, придирчивы и заботливы мамы в такие моменты. А сержанты, командиры отделений стократ аккуратнее, придирчивее и заботливее. Мама собирала одного Юру, а сержант Ромкин все свое отделение. Мама поправляла на Юре одежду даже на ходу — до самой школы: то одно обнаружит, то другое. Сержант Ромкин оглядел каждого, на каждом поправил, что счел нужным. Не спеша, сноровисто. И после него солдат мог осмотреть министр обороны и остался бы удовлетворенным. Блеском начищенных сапог. Опрятностью одежды. Бронзовым пламенем надраенных пуговиц.
Рота построилась и с песней «Северокавказская походная» в сто голосов зашагала на плац. На плацу остановилась и повернулась налево, так что Юра оказался в первой шеренге, немного правее центра строя.
Перед ротой — стол, накрытый красной скатертью. На столе — раскрытая массивная красная папка, а в ней — присяга, текст ее на белой бумаге.
Подальше — постамент, обтянутый кумачом, на постаменте — бюст Ленина.
Левее и правее стола — группами офицеры в парадной форме. Среди них возвышается комдив полковник Велих. На груди его, выше множества наград, — Золотая Звезда Героя. Заложив руки за спину, недвижно стоит капитан Малиновский, рядом — подполковник запаса Синев. И он — в парадном. В парадном и Максим Синев — в белой рубашке, в красном галстуке, серых шортах и кедах. Он постригся, короткая челочка открыла белую полосу на лбу. Сильнее торчат уши. Пышут жаром конопушки, огненной полосой пересекшие лицо.
Оркестр — в дальнем углу плаца, трубы наготове. Они то вспыхивают, то гаснут. И пока молчат, немо открыв круглые бронзовые рты.
Бесконечно растянулся последний короткий миг перед действием, ради которого здесь собрались воины, бывалые и молодые.
Юре кажется, что все в мире остановилось, только облака бегут и бегут. Их бег увлекает, и теряешь равновесие. И начинает двигаться плац, начинают двигаться деревья вокруг.
— Смирно!
Все замерло. Даже облака на мгновение замерли.
Грянул марш. И облака пустились в полет, строго соблюдая ритм, заданный военной музыкой. И высоченный знаменосец в сопровождении ассистентов ступил на плац со знаменем в руках. У комдива дрогнули губы. Развернулись худые плечи капитана Малиновского. Повеселели темные глаза подполковника Синева. Тростинкой вытянулся Максим Синев.
Знаменосцы приблизились к бюсту Ленина, застыли возле него. Под Красным знаменем клялись те красноармейцы, которые сделали первые шаги на боевом пути части. Красное знамя пронесено было по фронтам, слышало и грохот сражений, и стоны раненых, и призывы командиров, поднимавшихся в атаку. Алое полотнище знамени — святыня. И вот оно перед глазами его, Юрия Козырькова, и его товарищей. Оно услышит их клятву. Оно примет их клятву…
Комдив оглянулся на знамя и сделал несколько шагов к молодым солдатам:
— Недавно мы встречали вас, и вот настал день вашей присяги. Вы много учились, поработали честно и доказали, что достойны стать в наши ряды, достойны быть воинами… Что бы вам ни пришлось пережить, этот день не сотрется из вашей памяти, не должен стереться. Сегодня вы говорите с Родиной, обращаетесь к ней, присягаете ей на верность. Мы ручаемся за вас! Мы верим, что не нарушите своей клятвы… Поздравляю вас, товарищи. Теперь у нас — одна солдатская судьба. Поздравляю вас как командир, как ваш старший товарищ, как ваш сослуживец. Поздравляю от имени всех, кто пришел на ваш праздник, от имени всей нашей дивизии!
