Будь моим первым (СИ) - Вечная Ольга

Вернемся к удовольствиям. Несколько минут назад я покинул операционную в мокрой насквозь одежде. Снял маску и почесал наконец… нос. Непередаваемо. Стянул перчатки и, включив кран с ледяной водой, сунул ладони под быстрый поток. Поначалу вода была теплой, но я подождал немного, и стало по-настоящему хорошо. Умыл лицо, смочил волосы.

Замечал, что некоторые коллеги любят тихонько разуться и встать босыми ногами на холодный пол. Девчонки в сестринской обожают в свободную минутку рухнуть на диванчик и задрать ноги повыше. Гудящие, уставшие ноги. Четыре часа подряд стоять в напряжении — физически сложно даже для мужчины, не то что для женщины. Важная работа и простые человеческие радости, которые поддерживают день за днем.

Сегодня, умываясь, разуваясь, почесывая все, что чешется, и переглядываясь, — мы думаем о том, что вкалывали не зря. Операция прошла успешно, человека после ДТП собрали. И меня не покидает абсурдное ощущение, что перечисленные ранее кайфы, казалось бы доступные большинству людей просто так, — будто стали заслуженными. Я по-прежнему улыбаюсь в такие минуты.

Если спасти пациента не получается, делаешь все то же самое, но без улыбки. Стараешься абстрагироваться. Первые смерти, которые я видел еще в ординатуре, душу не рвали. Напротив, вызывали любопытство. Хотелось жести, борьбы со смертью, побед или честных поражений. Потом шестеренки внутри прокрутились, зубцы клацнули и до меня дошло, что за каждой смертью стоит чья-то судьба. Я думал, что война меня ожесточит, — оказалось, что она заставила острее чувствовать. И в такие моменты, как сейчас, — вымотанный, опустошенный, но довольный собой, — я осознаю страшную вещь: этой остроты мне не хватает.

После душа я переодеваюсь в чистую одежду и падаю в кресло. Откидываюсь на жесткую спинку. Спать не собираюсь, адреналин все еще бушует в крови, хочется прокрутить в голове операцию от начала и до конца. Каждое движение Бориса Михайловича секунду за секундой. Захлестывают эмоции от открывающихся перспектив, хочется уметь так же. Нет, даже лучше. Я гляжу на свои руки, разминаю пальцы. Впереди еще столько всего нужно узнать, от нетерпения потряхивает. С каждым шагом мечта становится ближе.

Закрываю глаза буквально на одно мгновение и тут же вырубаюсь. Просыпаюсь резко оттого, что кто-то трогает за плечо.

— Илья, Илья Викторович, спишь? — рядом присела Иванцова Люба из Новосибирска.

Я подбираюсь.

— Что-то случилось? Сколько времени?

— Нет, извини, что разбудила. Ты проспал минут пять. Тс-с-с, — кивает на диванчик, где спиной к нам сопит кто-то еще. Продолжает шепотом: — На сегодня нас всех отпустили, я в отель поеду. Решила спросить, не хочешь проводить? Обсудим еще раз технику Бориса Михайловича, — ее глаза горят энтузиазмом.

И мои вспыхивают тоже.

Мы оказываемся на одной волне. Амбиции, мечты стать лучшими в своем деле, внутренняя страсть — смешиваются в гремучий коктейль. Адреналин внезапно впрыскивается в кровь, разгоняя сердце. Глаза Любы блестят. Она тянется ко мне, и я целую ее в губы. Тело охватывает нестерпимая, животная похоть. Эмоции, полученные за две недели работы, кипят и требуют выхода. Секс — тоже кайф, сильный, нужный. Необходимый взрыв. Я чувствую ее вкус, ее желание. И я хочу ее.

Безумие длится меньше секунды, я закрываю глаза, а потом так же резко, как кинулся вперед, отшатываюсь. Потому что вспоминаю о Полине. Воображение рисует красочную картину, на которой моя беззащитная мажорка вновь понурила плечи, смотрит затравленно. В очередной раз сталкиваясь с несправедливостью. Я будто вижу ее глаза, боль в них, растерянность. Оттого, что снова жестоко обидел. Тот, кому она всей душой доверилась. Меня кидает в пот от ужаса. Полиночка. Та самая девочка, которую хочется защищать, — я взял и обидел. Та единственная, рядом с которой впервые за много лет снова дышу полной грудью, смеюсь, живу! С которой остро. На лезвии ножа просто — без войны и потерь. Которую перед сном мысленно всю зацеловываю. Каждый день. Каждую свободную от учебы минуту. Которая совсем непонятная, но одновременно родная сердцу. Не знаю почему, просто так чувствую.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эй, эй, — я отстраняюсь, быстро вытираю губы. — Извини, я не должен был.

Поднимаюсь с места, подхожу к окну, провожу руками по волосам, силой воли заставляя себя успокоиться. Ругаю себя за эрекцию, за похоть. Вот это глюкануло.

— Илья? — она окликает меня негромко, я оборачиваюсь. — Да ничего, не извиняйся. Расслабься, я все понимаю, это на один раз.

— Не стоит. Люба, я пока не поеду в отель. Подожду, вдруг еще что-нибудь случится. И… провожать не стану. Ты не обижайся, дело во мне.

Она улыбается. Хорошенькая девушка, хоть и довольно высокая, почти одного роста со мной. Не понимаю, зачем бабы идут в травму, отношусь слегка предвзято. Ломать и пилить кости — заняться больше нечем? Не женское это дело.

— Еще неделя впереди, успеешь. Поехали, второй раз предлагать не буду, — подходит ко мне ближе, кладет руку на грудь.

Веду плечом, освобождаясь.

— У меня девушка есть, — предупреждаю честно. — Я сорвался от усталости. Не должен был.

— Меня тоже муж ждет, не волнуйся, я бросать его не собираюсь. Просто скинуть стресс, ничего больше. Никто никогда не узнает. Для здоровья, чтобы лучше спалось.

— Спасибо, — мягко улыбаюсь и едва заметно качаю головой.

Иванцова разворачивается на пятках, фыркает и уходит. Я снова смотрю в окно на унылый октябрьский пейзаж — грязный снег в свете тусклых фонарей. В Питере уже две недели, но ни разу не свернул с маршрута гостиница-больница. Некогда. Да и не за этим я здесь. Моя цель — стать лучшим хирургом, ради нее можно многим пожертвовать. Но не всем.

Вытираю губы тыльной стороной ладони, слегка лихорадит от напряжения, недосыпа, бесконечного одиночества. И еще от осознания того, что натворил.

— Ну ты и олень, — доносится от человека, который якобы спит.

— Возможно, — качаю головой.

— Догони ее. Завтра расскажешь. Шикарная телочка.



Глава 39

После Инны я никому не хранил верность. Никому, правда, и не обещал. От подобных щедрых предложений не отказывался, если девушка симпатичная. И предлагал сам. Мы с Инной расстались четыре года назад, и мне казалось, что я больше ни к кому не буду относиться с таким же уважением и трепетом. В том числе к самой Инне после воссоединения.

А оно вон как обернулось. Быстро качаю головой. Нет, возможно, сама идея наших отношений с мажоркой — полная глупость и хватит нас на неделю-две максимум. И не поехала она со мной, потому что папа не разрешил. И впредь придется ее отпрашивать. Не с ней решать, а с ее папашей, который говорит со мной в таком тоне, будто по уровню развития я ниже инфузории.

Но я бы поговорил с ним в этот раз, отпросил. Поля запретила категорически.

Может показаться, что если по любви, то оно все проще происходит. В профессии, в отношениях… да вовсем. Но на самом деле это не так. Если по любви, то ярче чувствуешь. Та самая острота, которая раскрашивает дни, во имя которой можешь вытерпеть что угодно. То самое особенное удовольствие, которое номер один в общем списке. Та самая боль, от которой не отгородиться. Я не понимаю, почему мне так хорошо с этой девочкой. Почему так стыдно перед ней за секундное предательство.

Сажусь в кресло, открываю ватсап.

«Спишь?» — пишу мажорке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Время — половина четвертого.

«Илья!!! — отвечает тут же. Количество восклицательных знаков заставляет улыбнуться. — Спала. Дремала. Как ты?»

«Хочу тебя», — пишу ей. В ответ тут же получаю фотографию соблазнительной девицы в ночной сорочке в постели. В ее комнате темно, включен только ночник. Темные длинные волосы разметались по подушке, заспанные глаза слегка прищурены, милая улыбка на губах. Полина прекрасна, и я чувствую колоссальное облегчение оттого, что остановился.