Истинные звезды - Элизабет Адлер

Гала подавила в себе внезапный страх, который угрожал полностью овладеть ею. Она не станет отчаиваться, она не будет обращать на них внимания, точно так же, как это делают они. Ведь она была Гала-Роза, будущая знаменитость. Она станет такой же всемирно известной манекенщицей, как Джесси-Энн. Для этого она ехала в Лондон и надеялась на успех.

Фотографии Джесси-Энн, вырезанные из журналов, были наклеены по всей стене ее просторной спальни, и каждую ночь, прежде чем заснуть, Гала подолгу смотрела на высокую красивую блондинку, которая была прекрасна и в простых шортах с майкой, и в черном бархатном платье и бриллиантах. Восхитительная — слово, которым пользовалась Гала при описании Джесси-Энн, которая находилась так далеко от родного города Галы Гартвейта, что, казалось, жила на другой планете. В своих мечтах она представляла себя знаменитой фотомоделью, путешествующей по свету, как Джесси-Энн, всеми обожаемой, и не заметить которую было уже нельзя.

Гала, конечно же, не было ее настоящим именем. Этим именем она всегда называла себя в тех детских фантазиях, в которых могла быть всем, чем хотела, а не просто пухленькой обычной девочкой, да еще с таким именем, как Хильда Мерфилд. Хильда! У других девочек были красивые имена, например, Трейси, Анджела или Шарон. Но фантазировала она не только в детстве. Хотя ей было уже семнадцать, она до сих пор любила помечтать. Разница состояла только в том, что, будучи ребенком, она ничего не могла сделать для того, чтобы воплотить свои мечты в жизнь. Это имя, Хильда, давило на нее, как давил мрачный дом на задворках города, состоящий из двух комнат внизу и двух наверху, с серой бетонной пристройкой, в которой разместилась небольшая холодная ванная.

Она всегда чувствовала, что небольшой дом с террасой в маленьком шахтерском городке Йоркшира был неподходящим местом для такой, как она. Она знала, что отличалась от остальных хотя бы потому, что другие всегда смеялись над ней. И не только из-за имени, хотя ей много пришлось вытерпеть обидного по этому поводу, и все благодаря ее мамочке, которая вдруг впала в сентиментальность и назвала ее так в честь своей сестры, которая умерла в молодости. Мать Галы была постоянно занята, целыми днями просиживая в пивных городка, поэтому их дом никогда не отличался присущими Йоркширу теплотой и гостеприимством. Другие дети все время ходили в гости друг к другу, прыгали через веревочку, катались на роликах по дорогам, обгоняя машины, и громко смеялись или шептались между собой, бросая косые взгляды через плечо и хихикая. Хильда была застенчива и молчалива. Чувство неуверенности в себе мешало ей присоединиться к играм других девочек, и постепенно она начала уходить в свой собственный, вымышленный мир, находя вдохновение для своих фантазий в журналах и американских «мыльных операх», показываемых по телевидению. Только так она могла попасть в богатый мир, который, как ни странно, считала своим.

Она претерпела множество неприятностей в школе и из-за постоянных романов своей матери. Ее все время дразнили мальчишки в школьном дворе, окруженном чугунной решеткой с острыми пиками наверху, чтобы дети через нее не лазили. Но дети продолжали лазить, и однажды на нее вскарабкался Вейн Брейсуэлл. Обычно Гала никогда не вспоминала, что случилось потом, испытывая при этом ужас и страх. Но сегодня она была готова вспомнить все до конца.

После того как это случилось, она долго смотрелась в зеркало, желая увидеть слезы вины на своем лице, вспоминая распростертое на земле маленькое тельце Вейна. Она помнила, как другие дети собрались вокруг него и в молчаливом изумлении смотрели на окровавленное бледное лицо девятилетнего мальчика. Она даже помнила его удивленное лицо, когда он падал, и изумление, что он даже не вскрикнул, соскальзывая с крыши школьного здания для младших классов падая на эту жуткую острую ограду. Но она закричала. Она кричала и кричала, продолжая сидеть на крыше, но никто не обращал на нее внимания, они продолжали смотреть на Вейна, пока не прибежали учителя. Но и тогда никто не заметил ее, будто ее не существовало. Она была незримым привидением на месте преступления.

Самое странное было то, что она до сих пор не могла вспомнить во всех подробностях, как это произошло, а через несколько месяцев после несчастного случая у нее начались кошмары. Чаще всего они посещали ее, когда мама не приходила ночью домой и она оставалась одна. Ей казалось, что красная пелена застилала глаза, во сне она вдруг понимала, что это не туман, а настоящая кровь — алая, мокрая и густая. Ее ноздри чувствовали запах крови — темной и теплой, а она стояла совсем одна на краю пропасти. Она видела лицо Вейна далеко внизу и молча смотрела на него со своей вершины. Глаза Вейна были открыты, а вокруг было столько крови. А она продолжала, покачиваясь, стоять наверху… Страх пронзал ее так же, как острая чугунная ограда пронзила тело Вейна, и она понимала, что кричит, долго… но ее никто не слышит, никто не останавливает кровь, никто не может изменить взгляд остановившихся глаз Вейна. Она просыпалась в своей маленькой комнатушке, стены которой были в фотографиях Джесси-Энн и сырых подтеках, разбуженная собственными криками, ее сердце гулко стучало в груди, а тело было мокрым от липкого холодного пота.

Если люди и не обращали внимания на Хильду, этого нельзя было сказать о ее матери. В школе хихикали у нее за спиной, когда название местной пивной «Петушок и бык» упоминалось вкупе с именем ее матери.

Сандре Мерфилд еще не было тридцати, и она любила, как она выражалась, «развеяться». Вейн Брейсуэлл больше всех донимал Хильду — уже в девять лет он разбирался в тонкостях отношений между полами. Он знал, что почем, очевидно, набравшись от своих троих старших братьев. Но не им было дразнить ее, их отец напивался до смерти каждую пятницу. Ну и что, в конце концов, из того, что ее мама любила бывать в пивной? А когда ее отец погиб в шахте, в школе ее вообще задразнили, и ей приходилось туго. Особенно в понедельник утром, когда всем было уже известно, с кем была ее мама. В таком маленьком городке, как Гартвейт, было всего полдюжины пивных, и большинство завсегдатаев за выходные успевали побывать во всех, и ее мать имела богатый выбор. Иногда, правда, для разнообразия Сандра садилась в автобус и ехала за двадцать миль в Лидз, где гуляла вовсю. Домой ночью она не появлялась.

Гала до сих пор помнила, как ужасно было остаться одной ночью первый раз в жизни. Когда за окном стало темно, дома наступила такая тишина, что она включила телевизор на полную громкость, чтобы заполнить комнату музыкой и голосами. Поздно вечером, когда все программы закончились, тишина в доме показалась ей еще более зловещей. Она то и дело с нетерпением поглядывала в окно, не идет ли по улице мать, прислушиваясь к желанному постукиванию ее босоножек на высоких каблуках по мощеной мостовой. Она устроилась в большом кресле; положив подбородок на колени, смотрела на огонь, пока он не погас, а угли не истлели. Только когда прохладный серый рассвет забрезжил над уродливыми улицами Гартвейта, Хильда тяжело задремала и тут же пробудилась, услышав резкий голос матери, возмущавшейся тем, что Хильда заснула, не выключив света, а огонь полностью угас. В тот момент, когда Сандра Мерфилд сердито выключила свет, не удосужившись объяснить, где была, и не поинтересовавшись, как ее восьмилетняя дочь провела ночь одна, Хильда Мерфилд, проживавшая на Балаклава Терейс в доме номер 27, перестала быть той, кем была в жизни, и стала Галой.