Развод и девичья фамилия - Татьяна Устинова

Конечно же, он не выйдет. Можно переставать уважать себя прямо сейчас.

Кто мог убить Костика? На лестнице – безоружного, открытого и не подготовленного к нападению? Батурин столько раз видел смерть и все никак не мог приучить себя к ее потрясающей подлости. Ничем не оправданной подлости.

Он подтянул непослушную ногу, нащупал рукой палку и встал. По крайней мере на некоторое время ему необходимо заручиться поддержкой Киры. Она ему не союзник, но хотя бы временно может прикрыть тыл. Не потому, что ей нужен Батурин, а потому, что она любит журнал и дружит с Костиком. Дружила.

Дружила с Костиком.

До приезда Николаева из Нью-Йорка Кира станет ему помогать, в этом Батурин был почти уверен. Есть надежда, что журналисты завтра же не разбегутся по конкурирующим изданиям – и то хорошо.

Батурин дохромал до двери в смежную комнату, плотно закрытую, и даже прикинул, не постучать ли ему, но потом решил, что это глупо – в редакции такой политес не принят. Он знал, что она там, за дверью, потому что слышал ее приглушенный голос, с кем-то она разговаривала по телефону. Он приготовил первую фразу, даже мысленно произнес ее про себя. Эта фраза непременно убедила бы Киру в том, что она должна стать ему временной союзницей – все равно до Николаева никто не сможет назначить ее главным вместо Батурина, который становился таковым автоматически, – и открыл дверь.

Кира сидела, повернувшись во вращающемся кресле лицом к стене. В пепельнице дымилась сигарета. Иногда она щелкала по ней, стряхивая пепел, но почему-то не курила. Когда она щелкала, на запястье звякали два золотых браслета.

Батурин посмотрел на ее запястье и отвел глаза.

– …Я тебе точно говорю, Володька, – не поворачиваясь, продолжала она, – ты мне поверь. Я не знаю! Я чуть с ума не сошла, и Тим тоже. Когда? – Она послушала немного и опять стряхнула пепел с тлеющей сигареты. – Встретить? Я пошлю водителя. Ты позвони им сам, они же тебя помнят отлично, и мать, и отец! Я не знаю, как они теперь!.. Володя, ты подумай над этим. Главным должен быть Батурин! Да никто не справится! Слушай, я очень люблю вас обоих, но Костик в последнее время так всех распустил, что… Нет, я серьезно говорю. Володя, если кто и сможет управиться со всеми, особенно после того, как Костика… не стало, то только Батурин. Да ладно. Знаю. Нет, Костик не знал. Он не знал, а я знаю. Ну и что?

Она стала слушать, очевидно, Николаев в трубке говорил ей что-то длинное, а у Батурина вдруг взмокла спина. Он почувствовал даже, как капля проползла между лопатками.

Уйти? Или продолжать подслушивать?

– Володь, я постараюсь помочь. Володя, я люблю свою работу, и мне очень нравится журнал, именно поэтому ты должен отдать его Гришке. Позвони ему. Я могу сказать ему тридцать три раза, но он не станет тебе звонить, он же тебя совсем не знает! Да. Да. С Сергеем. Нет, не сошлись! Ему Тим позвонил. Да. Целую, Володька. Прилетай.

Батурин понял, что сейчас она положит трубку, повернется и увидит его в дверях. Она увидит и поймет, что он подслушивал и знает теперь, как она изо всех сил навязывала его Николаеву.

Вот тебе и временный союзник. Вот тебе и старая дружба.

Так ты и не научился разбираться в людях, хренов военный корреспондент!.. Разбираться не научился, а все тянет тебя в высоту, все тебе охота доказать кому-то, что ты все можешь, что ты на самом деле впереди на лихом коне и со знаменем! Какой из тебя командир, колченогий козел, не видящий дальше собственного носа!..

Понимая, что незаметно скрыться ему не удастся из-за проклятой ноги, которая все время его подводила, он неловко шевельнулся, качнул дверь туда-сюда и спросил с ненатуральной интонацией:

– Можно, Кира?

Не поворачиваясь, она сильно потерла лицо и несколько раз вдавила в пепельницу окурок.

– Да, конечно. Заходи. Я что-то… не в себе.

– Нам завтра номер сдавать, – неизвестно зачем сказал Батурин. Как будто она могла не знать или забыть про номер.

Он понятия не имел, что должен говорить дальше. Благодарить ее, что ли?

– Я звонила Николаеву, – сообщила Кира и повернулась вместе с креслом, – он прилетит послезавтра.

– Да? Хорошо.

– Гриш, я сказала ему, что главным редактором должен и можешь быть только ты, – устало выговорила Кира, не глядя на Батурина, – плохо только, что он тебя почти не знает лично, но, если мы оба будем твердо стоять на своем, он примет правильное решение.

– На чем мы должны стоять?

– На том, что нам не нужен никакой человек со стороны. У нас сложившийся коллектив, стабильные рейтинги и все такое. Гриш, мы оба знаем, что за последние два года журнал не умер только благодаря тебе. Вас с Костиком надо было сразу поменять местами, но это…

– Невозможно, – подсказал Батурин.

– Невозможно, – согласилась Кира. – Если бы он был жив, этого никогда бы не произошло.

– Я знаю.

– Нам надо переверстать всю первую полосу. Найти фотографии, куски из его старых или невышедших материалов, что-нибудь трогательное. – Она говорила и терла лицо. Из-за сложенных ковшиком ладоней голос звучал глухо. – Ты сам напишешь или мне попросить кого-нибудь?

– Давай дадим на полосу всех сразу.

– Кого – всех?

– Всю редакцию. Всех, кто его знал. Журналистов, верстальщиков, компьютерщиков, редакторов. Уборщиц, буфетчиц – всех.

– Детские фотографии? – предложила Кира.

– Студенческие, – задумчиво продолжил Батурин, – может, еще что-нибудь есть, например, баррикады у Белого дома в девяносто первом, премии, судьбоносные репортажи. Есть?

– Ну конечно, есть. Его даже в Нью-Йорке награждали. Ну, не его одного, а с Володей вместе, и Артема Боровика, если я не ошибаюсь.

Весь этот цинизм, стремление подать «покрасивше», выжать слезу, заставить переживать и потрясать кулаком в адрес неведомых убийц были просто их работой. Такое у них ремесло – сначала нужно «дать в номер», да так, чтобы «у всех дух захватило», и только потом можно поплакать над Костиком нормальными человеческими слезами.

– Гриша, ты знаешь Потапова? Лично знаешь?

Дмитрий Потапов был министром печати и информации.

– Знаю.

– Поедешь?

Батурин посмотрел внимательно.

– Только собрание проведу.

– Да, – сказала Кира, – собрание. Как ты думаешь, все уверены, что это я его… убила?

– Или я? – предположил Батурин.

– Почему ты?

– А почему ты?

– Потому что его нашли мертвым в моем подъезде.

– Потому что вчера он на всю редакцию орал, что меня уволит.

– Он еще орал, что уволит Аллочку Зубову из отдела новостей. Новенькую, ты ее не знаешь. А у нее папа президент «Внешпромбанка».

– Вот именно, – сказал Батурин. – Может, это она его убила! Или папа кого-нибудь нанял.