Невеста Нила - Георг Эберс

— Те люди, с которыми мне никак не удалось сблизиться. Ты видишь, мой дорогой недавний друг, что с нами может повториться история ученого Дионисия Киринейского.

— Киринейского?

— Да! Я слышала этот анекдот от моего отца. Когда Дионисий послал своего сына в одну из высших школ, то начал писать для него книгу обо всем, что должен делать студент университета и чего ему следует избегать. Отец горячо принялся за свою работу, наконец, она была готова четыре года спустя. Когда же автор написал на последнем листе своего свитка: «Таким образом, эта книга пришла к благополучному окончанию», его сын как раз вернулся в Киринею, окончив полный курс наук без помощи сочинения, которое предназначалось для его руководства.

— Так и мы заключили дружбу…

— И отлично все подготовили к будущему союзу, чтобы расстаться в самом непродолжительном времени.

Филипп громко стукнул по столу перед своим ложем.

— Но я сумею помешать этому! — воскликнул он. — Однако скажи мне, что произошло между тобой и семейством мукаукаса?

— Ты скоро узнаешь обо всем сам.

— Можешь быть уверена, что я не позволю притеснять тебя, — продолжал врач, гневно сверкая глазами. — У меня также есть право голоса здесь в доме. Ты действительно должна отсюда уйти, но по доброй воле и с высоко поднятой головой!

В эту минуту дверь первой комнаты быстро отворилась, и на пороге залы показался Орион. Филипп и Паула только что кончили завтракать. Юноша с недоумением посмотрел на обоих и заметил мрачным тоном:

— Я вижу, что помешал.

— Нисколько, — возразил врач.

Орион понял, как некстати была здесь вспышка ревности с его стороны.

— Жаль, что никто не присутствовал на вашем симпозиуме! — сказал он.

— Мы были довольны своей беседой и вдвоем, — возразил врач.

— Вполне уверен, — отвечал со смехом юноша. — Однако, господа, к вашему великому сожалению, мне действительно приходится помешать вам. Здесь идет дело об очень важных вещах, — прибавил молодой человек, оставив шутливый тон, который ему было трудно выдерживать. — Я говорю о твоем вольноотпущеннике, моя прелестная неприятельница.

— Разве Гирам вернулся? — спросила Паула, бледнея.

— Его арестовали и привели, — отвечал Орион. — Отец приказал созвать судей… Правосудие у нас совершается быстро. Мне очень жаль конюшего, но я не могу помешать здесь ничему. Прошу тебя не уклоняться от судейского допроса.

— Я расскажу всю правду, — решительно и строго отвечала Паула.

— Конечно, — отозвался Орион и затем прибавил обращаясь к врачу: — Тебя, превосходный эскулап, я хочу просить, чтобы ты нас оставил на минуту вдвоем. Мне нужно дать моей родственнице один совет, который, надеюсь, послужит ей на пользу.

Филипп вопросительно взглянул на приятельницу, но она громко отвечала:

— У меня нет с тобой никакой общей тайны; ты можешь говорить и при третьем лице.

Орион пожал плечами и хотел уйти, но опять вернулся от порога.

— Если ты не хочешь выслушать меня ради собственной пользы, — воскликнул он с волнением и явной тревогой, — то сделай это ради других! Здесь идет дело о жизни одного и счастье и спокойствии другого человека. Не отказывай мне; я не настаиваю ни на чем предосудительном, Филипп. Исполни мою просьбу и оставь нас наедине.

Глаза врача снова обратились к молодой девушке. вопросительным выражением. Но этот раз она отвечала: «ступай», и ее друг немедленно вышел из залы. Тогда Орион затворил двери и воскликнул, задыхаясь от волнения:

— Что я сделал тебе, Паула, что со вчерашнего дня ты избегаешь меня, как прокаженного, и добиваешься моей гибели?

— Я намерена только защитить жизнь верного слуги, — небрежно отвечала она.

— С возможностью погубить меня? — возразил Орион тоном горького упрека.

— Конечно, если у тебя достанет бесстыдства переложить свою вину на честного человека.

— Ты следила за мной вчера ночью!

— Только случайно привелось мне видеть, как ты выходил из таблиния…

— А я между тем спрашиваю, что могло привести тебя в такое позднее время в виридариум? — прервал ее юноша. — Мне больно сомневаться в тебе и я не хочу видеть в твоих действиях ничего предосудительного. Но как ты поступаешь по отношению ко мне? Я не чувствовал к тебе ничего, кроме дружбы, и — к чему скрывать? — ты хорошо видела, что я полюбил тебя…

— Полюбил? — прервала, возмутившись, Паула. — И ты смеешь говорить таким образом после того, как стал женихом другой девушки, после того…

— Кто тебе сказал об этом? — глухо спросил Орион.

— Твоя родная мать.

— Так вот что!… — воскликнул юноша, судорожно сжимая руки. — Ну, теперь я понял… Но постой… Если моя помолвка довела тебя до ненависти ко мне и до мщения, то, значит, ты должна любить меня, ты любишь меня — любишь, прекрасное, несравненное, единственное создание!

Он протянул к ней руки, но Паула оттолкнула их и воскликнула дрожащим голосом:

— Не думай этого! Я не принадлежу к числу кротких овечек, которые так легко попадаются в твои сети, когда ты стараешься обольстить их своими совершенствами. Я дочь Фомы, дамаскского героя, и если чужой жених незадолго до свадьбы осмеливается говорить мне о своей любви, завлекая меня в свои сети, то он узнает на беду себе, что есть женщины, которые сумеют расстроить его бесчестные планы, избежать расставленной для них ловушки и жестоко отомстить за такое оскорбление. Ступай к своим судьям, ложный доносчик! Ты обвинишь моего Гирама, а я обвиню тебя, наследника мукаукаса, как презренного вора! Посмотрим, кому поверит суд!

— Мне! — заявил Орион, и его взгляд загорелся так же грозно, как и надменный взор дамаскинки. — Мне, сыну Георгия! О если бы ты не была женщиной! Я заставил бы тебя упасть передо мной на колени и молить о пощаде. Как ты смеешь позорить человека, вся жизнь которого была до сих пор чиста, как твое белое платье? Ну да, я входил в таблиний, я вырезал смарагд из ковра, но это было сделано необдуманно, потому что я считал себя вправе распорядиться отцовским имуществом. Потом я отослал драгоценный камень далеко отсюда, ради исполнения пустой прихоти. Пусть будет проклят тот час, когда я решился на безумный поступок! Он может повлечь за собой ужасные последствия именно благодаря твоему озлоблению, которое вызвано в тебе не чем иным, как низкой, мелочной ревностью. И кто мог внушить тебе это чувство?

— Решительно никто, не исключая и твоей невесты Катерины, — возразила дамаскинка с притворным спокойствием. — Кто ты для меня, чтобы я решилась рисковать жизнью невинного человека в угоду тебе? Повторяю еще раз: судьи решат, кто прав, кто виноват.

— Этого не будет, — закричал Орион, — по крайней мере не будет по твоему желанию! Берегись доводить меня до крайности! До сих пор я вижу в тебе женщину, которую любил, и постараюсь устроить все к твоему благу…

— К моему благу? Значит, я также обречена нести ответственность за твою вину?

— Ты слышала на дворе собачий лай?

Паула утвердительно кивнула головой.

— Наши люди поймали Гирама. Ищейки напали на его след; потом их привели в дом, и животных нельзя было отогнать от двери таблиния. Потом люди нашли в этом месте, на белом мраморном пороге, покрытом пылью, отпечаток мужской ноги. Он имел странную форму: вместо пяти пальцев обозначилось только три. Твоего Гирама подвергли осмотру, и у него на одной ноге оказалось только три пальца. Он объяснил, что остальные были ампутированы хирургом после того, как жеребец твоего отца раздробил их копытом. Нам стоило большого труда выспросить эту подробность у заики. Кроме того, на другом конце порога был виден еще маленький след. Я его заметил, хотя собаки пробежали мимо. Ты не можешь теперь отрицать, что стояла там. Вольноотпущенник, не имевший права входить в дом по своей воле, пробрался ночью в наш таблиний, где хранятся драгоценности. Подумай, что скажут на это судьи? Как мало веры дадут они словам молодой девушки, которая находится в явной вражде с моей матерью и, естественно, желает спасти своего слугу. Нет, ввиду таких веских улик твое заступничество не приведет ни к чему.

— Как это низко! — воскликнула Паула. — Но ведь Гирам не крал смарагд, и ты знаешь, кто его похитил. Проданный им камень принадлежал мне, и оба они до того похожи между собой, что даже купец Гашим…

— Да, да, он не мог найти различия между ними! Здесь несомненно вмешались злые, коварные демоны! Право, можно было бы сойти с ума от этой путаницы, если бы в жизни не встречалось на каждом шагу достаточно таинственных загадок. Разве сама ты не представляешь величайшей загадки? Зачем ты поручила сирийцу продать свой смарагд? Вы оба, вероятно, замышляли бегство из нашего дома? Молчишь? Следовательно, я угадал! Конечно, ты не дорожишь моим отцом, не любишь мою мать, а что касается их сына, то тебе доставляет удовольствие вредить ему. Паула, Паула, может быть, ты чудовищно несправедлива ко мне?!