Варяги и ворюги - Юлий Дубов

Или вот еще пример. Где-то в стране вятичей был город Вятка. Вятка — столица вятичей. Опять же после революции, когда возникла насущная необходимость увековечить имена всех и всяческих вождей, Вятку переименовали в честь известного мальчика из Уржума. И стала она называться город Киров. Ну и хорошо. Однако же кто-то из демократических властителей дум, то ли в прошлом, то ли в позапрошлом столетии, отбывал в этом городе непродолжительную ссылку, каковой факт вошел во все учебники. И школьники, в силу своей малости и молодости ни про какую Вятку не слышавшие, совершенно антисоветски рапортовали на уроках, что не то Чернышевский, не то Белинский был в свое время сослан в город Киров.

Я уже не говорю про совершеннейшую трагедию с городом, именовавшимся когда-то Царицын. У этого города была исключительно тяжелая судьба, причем по причинам чисто топонимическим. Дело в том, что в гражданскую войну в окрестностях этого города процессом управлял товарищ Сталин. Это очень хорошо описано в бессмертной повести Алексея Толстого «Хлеб». Поэтому когда война закончилась, с монархическими предрассудками разобрались очевидным образом — взяли и назвали город Сталинградом. Никто же тогда не знал, что будет война с немцами и что они выйдут к Волге. А они вышли. Слева город Куйбышев. Справа город Сталинград. Какой будем брать? Конечно же, Сталинград, это ежу понятно. Политическая акция невиданной мощи — немецкие солдаты в городе Сталина. И город сровняли с землей. Потом, когда Сталин уже не мог обидеться, Сталинград тихонько переименовали в Волгоград.

Так что теперь, если кто-нибудь еще, не дай Бог, выйдет к Волге, то руководствоваться ему уже придется не политической топонимикой, а военно-стратегическими соображениями.

Сколько-то лет назад, часов в десять вечера, иду я себе по пустынной Москве, обходя лужи и преодолевая сугробы. Ночь. Улица. Фонарь (не горит). Аптека. У закрытой аптеки стоит печальный-печальный грузин в огромной кепке и с синим от холода носом. Увидел меня — обрадовался.

— Скажи, дорогой, — говорит он мне, — вот это аптека?

— Аптека, — отвечаю.

— Не работает?

— Не работает, — говорю. — Закрылась уже.

— А есть в Москве такая аптека, которая сейчас работает?

— Конечно, — говорю, — есть. Тут недалеко. На Никольской улице.

Грузин подумал и говорит:

— На Никольской?

— На Никольской.

— Слушай, раньше как называлась?

— Раньше, — говорю я ему, — Никольская улица называлась улица Двадцать пятого Октября.

— О! — говорит грузин. — Как туда проехать? На Никольскую улицу Двадцать пятого Октября?

— Это, — говорю, — легко. Сейчас спустишься в метро, доедешь до «Библиотеки», перейдешь на «Арбатскую», и одна остановка до «Площади Революции». А там рядом.

Грузин записал. Я пошел дальше, а он меня догоняет.

— Слушай, дорогой, ты сказал «Площадь Революции»?

— Да, — говорю.

— Сейчас как называется?

Глава 27

Вагон на восток

Все очень удачно совпало. Как говорится у русских — не было счастья, да несчастье помогло. Настойчивая рекомендация Бориса Шнейдермана на время уехать из Москвы совпала с желанием немедленно использовать информацию, полученную от старика-государственника. К этому надлежит прибавить и обрывочные сведения о родственнике Иоганне (или Иване) Дице, которые содержались в пухлом конверте, врученном Адриану все тем же Шнейдерманом.

Из плохо читаемых ксерокопий Адриан узнал, что Иван Диц родился недалеко от советского города Куйбышев, в колхозе — это такое советское название фермы — «Знамя революции», в самом начале двадцатых годов. Потом с семьей что-то произошло, потому как следующий документ уже свидетельствовал о пребывании родственника в приюте для сирот. Наверное, по этим местам прошла эпидемия какой-то страшной болезни, ибо остальные четыре члена семьи исчезли бесследно. В приюте Иван Диц вырос, вступил в молодежную коммунистическую организацию «комсомол» и оттуда же, из приюта, ушел добровольцем на фронт. После войны он вернулся в Куйбышев, два года проработал на машиностроительном заводе. Почему Диц ушел с завода, Адриану понять не удалось, потому что в этом месте документ был совершенно нечитаемым. Но, судя по всему, родственник устроился трудиться на телеграф или на почту, так как следующее его место работы именовалось «почтовый ящик 3741/55-фэ». На вопрос, где находится это почтовое отделение, Шнейдерман пожал плечами и сказал, что не знает. Но думает, что где-то в Сибири.

Еще Шнейдерман рассказал про некую Анну Трубникову. Вроде бы Иван Диц собирался на ней жениться, перед тем, как ему пришлось сменить место работы. И вполне возможно, что Анна Трубникова писала ему письма. А он ей отвечал. Посему если эту Анну Трубникову найти, то она вполне может знать, где сейчас находится Иван Диц. Если он, конечно, жив. Но Шнейдерману почему-то кажется, что Иван Диц жив. И полковнику Крякину тоже так кажется. Хотя объяснить, почему им так кажется, они не могут. Просто предчувствие. Интуиция.

Адриан с удовольствием узнал, что город Куйбышев, где живет Анна Трубникова, и город Самара, куда ему надо было ехать за дальнейшими сведениями о военно-морском угольщике «Афакс», — это один и тот же город. До революции была Самара, потом стал Куйбышев, а потом опять Самара.

Кстати говоря, Денис как раз находится в этой самой Самаре, где решает очередные проблемы, и охотно поможет Адриану в его поисках. Он даже встретит Адриана в аэропорту со странным названием Куромыч.

Узнав, что до Самары от Москвы рукой подать, от самолета Адриан решительно отказался. Полет первым классом от Нью-Йорка до Москвы ему слишком хорошо запомнился, и он предпочел поезд. Тем более, что дня три назад он посмотрел по ти-ви русский фильм, где один известный актер ехал инкогнито на юг в поезде. В этом поезде было очень комфортно и весело, все пили чай, улыбались друг другу, ходили по вагону в пижамах и пели русские песни.

Кроме того, из окна поезда можно было подробно рассмотреть красивую русскую природу, которую Адриан так и не видел, поскольку из Москвы, если не считать той дурацкой ночи после презентации, ни разу не выезжал.

Сборы в дорогу много времени не заняли. Деловой костюм, дюжина рубашек, четыре галстука, смокинг — все это поместилось в металлический «Самсонайт», туда же влезли две пары туфель, носки, белье, компьютер и все остальное, по мелочи. Документы, мобильный телефон, джинсы, T-shirts, спортивные туфли «Найкс», визитные карточки и любимую книгу русского писателя Гоголя «Мертвые души» Адриан уложил в маленькую черную сумку.

Ехать он решил в очень понравившейся ему русской одежде, купленной в магазине «Военторг» на одной из главных московских улиц. В зеленых пятнистых штанах, теплой полосатой фуфайке, которую продавщица называла «тельняшкой» — очень забавное русское слово, означает, что эту фуфайку одевают на тело, — и черных высоких ботинках на толстой подошве.

На тельняшку Адриан одел белую лайковую куртку с позолоченными молниями, тиснением «Харлей-Дэвидсон» на нагрудном кармане и норковым воротником, подаренную ему невестой Дженни, голову украсил кепкой с длинным козырьком и девизом бейсбольной команды мичиганского университета «Go Blue», перекинул через плечо черную сумку, взял в правую руку серебристый «Самсонайт», взглянул в зеркало, остался собой доволен и поехал на вокзал.

У дверей шестого вагона стоял проводник в черной форме. Проводник страдал астигматизмом в продвинутой стадии — правый глаз его смотрел прямо на Адриана, а левый сместился к самому носу и вверх до предела. Рядом с проводником картинно прислонились к вагону двое — в длиннополых черных сюртуках с погонами, подпоясанных металлическими наборными лентами, с рядами продолговатых металлических цилиндров на груди, в мохнатых меховых шапках, сползающих на глаза, и высоких сверкающих сапогах. Над металлическими цилиндрами красовались кресты и медали на выцветших матерчатых прямоугольниках. В руках люди держали плетки. Тот, что повыше, лениво похлопывал плеткой по голенищу сапога, а второй держал левую руку на рукояти висящего на наборном поясе кинжала.

— Куда едем? — спросил проводник, вежливо выждав.

— В Самару, — ответил Адриан, продолжая разглядывать людей в меховых шапках. — Это раньше называлось Куйбышев. А сейчас называется Самара.

Проводник окинул Адриана взглядом и заулыбался.

— Иностранец?

— Да, — кивнул Адриан, — из Соединенных Штатов. Я еду по делу.

— Бизнес, — кивнул проводник, и в левом глазу его, смещенном к переносице, сверкнула искра. — Понял вас. Сейчас все устроим. Купе какое? Ага. Петро, — обратился он к высокому, — проводи.

— Один момент, — засуетился Адриан, — простите, пожалуйста. Я хотел узнать… Вы… арми… спешиал форс…? Я никогда не видел такую… юниформ… форму, да?