Брак по любви - Хиби Элсна

— Все дело в тете Джорджи, — грустно сказала Каро.

Фанни нахмурилась:

— Тетя Джорджи заболела?

— Да, и боюсь, что дело плохо. Никто не может сказать точно, что именно с ней происходит, но время от времени ее мучают сильнейшие боли, и она очень исхудала. Странно, но она часто спрашивает про тебя — я хочу сказать, у нее ведь есть собственная семья, да и я заезжаю довольно часто, но… В последнее время она стала очень замкнутой, не появляется на людях и ни с кем не хочет разговаривать… Понимаешь, она каждый день спрашивает, когда ты приедешь, Фанни…

— Почему же она мне не напишет?

— Я не знаю, возможно, она не хочет тебя беспокоить.

Каролине было свойственно все преувеличивать, но, похоже, сейчас она говорила чистую правду. Фанни задумалась. Теперь она редко виделась с герцогиней; в последний раз, когда это было, тетя Джорджи действительно выглядела неважно: апатичная, бледная, со впалыми щеками и нездоровым, лихорадочным блеском в глазах.

— Я еду к ней немедленно, — сказала Фанни, — вот только соберу свои вещи.

Каро с облегчением вздохнула:

— Я знала, что ты не откажешь. За последнее время мы с тобой немного отдалились друг от друга, и иногда ты казалась мне такой… холодной, но я знала, что ты по-прежнему любишь меня, и тетю Джорджи, и нас всех…

— Кого же мне еще любить, как не вас? Я обязана вам всем, что у меня есть!

Каро обняла Фанни и зарыдала:

— А я так счастлива… так счастлива… я ужасная эгоистка… все мои мысли заняты только Уильямом, я живу только ради него… А сейчас… сейчас я чувствую, что так нельзя… я не должна…

— Успокойся, ты ни в чем не виновата и все делаешь правильно. Представь, как радуется твоя мама, когда видит тебя счастливой… Подожди меня здесь, Каро. Я постараюсь собраться как можно быстрее.

В огромной спальне Джорджианы горело множество свечей. Одна из служанок шепотом сказала Фанни, что герцогиня настаивает на том, чтобы свечи горели и днем, и ночью — с некоторых пор она совершенно не выносит темноты.

— Доктора прописали ей настойку опия, чтобы хоть немного облегчить эти ужасные боли, но она соглашается принять лекарство только тогда, когда окончательно выбивается из сил, — добавила служанка.

Фанни присела на краешек постели. Она была потрясена изменениями, которые произошли за время ее отсутствия в облике Джорджианы, но герцогиня, по-видимому, предпринимала героические усилия, чтобы скрыть разрушительные последствия болезни. На ее лице лежал толстый слой пудры и румян, а плечи окутывала шикарная меховая накидка. Некогда изумительные золотистые локоны были убраны в кружевную сетку, призванную скрыть их безжизненный и потускневший цвет.

Прекрасные глаза на ее исхудавшем лице выглядели огромными, а когда Джорджиана взяла Фанни за руку, девушка почувствовала, как горяча ее ладонь.

— Каро такая своевольная, — сказала герцогиня. — Дитя мое, я так рада, что ты приехала, но я запретила ей привозить тебя ко мне… к моему смертному ложу… Я хотела написать тебе, но на это требуется слишком много сил… Конечно, я бы справилась или попросила Риетту написать за меня… Наверное, было бы лучше, если бы ты узнала обо всем после… потому что ты никогда не должна была этого знать… но… я должна… должна облегчить душу… должна…

Ее слабеющий голос замер в тишине, и глаза Фанни наполнились слезами.

— Прошу тебя, прошу… тетя Джорджи! Скоро потеплеет, мы отвезем тебя за город, и там ты быстро поправишься!

— Я уже никуда не выйду из этой спальни. Не обманывай себя, Фанни, и не пытайся обмануть меня… Ну же, вытри слезы, моя милая девочка… Я уже давно потеряла вкус к жизни и готова уйти…

— Прошу тебя, тетя…

Прозрачная слеза упала на руку герцогини, и она удивленно посмотрела на нее.

— Я знаю, что ты любишь меня… — наконец проговорила Джорджиана, — хотя иногда тебе бывает трудно открыто выражать свои чувства… Хотела бы я знать, как бы ты относилась ко мне, если бы знала правду…

Фанни почувствовала, как ее сердце вдруг бешено забилось.

— Принеси мне шкатулку с украшениями… Она там, на туалетном столике…

Фанни послушно поднялась, но ее ноги стали как будто ватными, и она с трудом проделала путь до туалетного столика и обратно.

Герцогиня взяла в руки шкатулку и с трудом открыла ее.

— Это не фамильные драгоценности, а мои собственные, подаренные мне герцогом, поэтому я могу распоряжаться ими по своему собственному усмотрению… Теперь все это принадлежит тебе, — тихо сказала она.

— Но… я не могу… я не имею права… ведь есть другие, гораздо более близкие тебе люди…

— Ты — мой самый близкий человечек, Фанни, и я… хранила все это для тебя… Эти драгоценности — станут частью твоего приданого, моя девочка… Мы никогда прежде не говорили с тобой о деньгах, но теперь, когда ты стала совсем взрослой… ты должна знать, что у тебя есть эти украшения и деньги, которые оставил тебе отец…

— Разве он что-то оставил? Я ничего не знала…

— Франсуа позаботился о твоем будущем… Правда, сумма довольно скромная, но зато это твои собственные деньги… Когда тебе исполнится двадцать один год, ты узнаешь все детали от адвокатов…

Фанни молчала. Немного погодя герцогиня продолжила:

— Мне кажется, ты хочешь что-то спросить у меня. Смелее, у меня хватит сил ответить на все твои вопросы…

Дрожащим голосом Фанни спросила:

— Почему ты сказала, что я твой самый близкий человек?

— А ты до сих пор так и не догадалась? О, Фанни, моя дорогая девочка…

— Твоя? — еле слышно прошептала девушка.

— Глория — это я… я очень любила твоего отца…

Фанни почувствовала, как ее чувства внезапно обострились: краски вокруг стали как будто ярче, а звуки — отчетливее; она вдруг заметила, как колеблется пламя свечей на прикроватном столике, и услышала шорох рассыпавшихся в камине углей.

— Кто-нибудь еще знает? — наконец снова заговорила она.

— Только Риетта. Ты совсем не похожа на меня, моя девочка, и никому никогда и в голову не приходило, что… Риетта все расскажет тебе. Я знаю, что поступила ужасно, но я всегда любила тебя и отдала тебя Франсуа только потому, что знала — с ним тебе будет лучше, чем со мной… Я была так счастлива, когда твоя мачеха привезла тебя сюда, к нам… — Джорджиана замолчала, чтобы перевести дух.

— А теперь, если можешь, скажи, что ты по-прежнему любишь меня… — глубоко вздохнув, продолжила она. — Я не прошу тебя о прощении, ведь я дала тебе жизнь, а это — великий дар, и даже сейчас… даже сейчас я считаю, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить…