Зинзивер - Виктор Слипенчук

- Да полноте, батенька, я всего лишь поэт Митя, - скромно сказал я и как бы между прочим напомнил, что мы договаривались без церемоний. - Или, товарищ генерал, в наши отношения следует внести поправку?

- Никаких поправок! - взмолился рыцарь "плаща и кинжала". - Я для вас был и остаюсь незабвенным Проней, в лучшем случае - товарищем майором из "конторы глухонемых".

В ответ я ничего не сказал, а только пристально посмотрел на его широкие лампасы и одними только изумленно вскинутыми бровями спросил: а как же понимать, батенька, ваш генеральский мундир?

- А-а, - простонал Проня, махнув рукой. - Козырнуть захотелось. - И тут же повинился: - На днях присвоили... Только что, как вчера, обнову справил.

- Ах, вот как? Понимаю, всеми фибрами понимаю, - удовлетворенно сказал я и вернул брови на место, потому что негоже перегибать палку, тем более что действительно понимаю военных людей, обязанных по долгу службы уважать прежде всего погоны, а потом уже все остальное.

А генерал между тем смущенно продолжал:

- Я ить и думать не думал, что вы, в сущности, простой Митя, а гляди-кось, в мировой литературе уже давно в Вождях, в царях-императорах ходите.

Пожав плечами, я развел руки, мол, виноват, но что сделаешь, если Богом отпущен талант сверх всякой меры?!

- Да уж, - согласился генерал и предложил зайти в купе, чтобы согласовать дальнейшие совместные действия.

Пока он объяснял, что через пару минут нам надлежит выйти в тамбур (двери с обеих сторон уже открыты настежь, а вагонная музыка в свой срок будет выключена), я заметил через просвет в шторах сиреневое пятнышко на фоне черных риз. Сомнений быть не могло, это была она - Розочка! Доведись, я узнал бы ее и через тысячу лет. Мы с генералом вышли в тамбур. Музыка прекратилась.

- Все идет по плану! - предусмотрительно крикнул он, потому что с нашим появлением в дверях многотысячная толпа встречающих пришла в такое неистовство, что приветствия в мою честь слились в один сплошной рев.

Десятки кино- и телекамер, пульсирующий свет непрекращающихся фотовспышек, гроздья тянущихся со всех сторон микрофонов вдруг напомнили о празднике в моем детстве.

- Миру - мир! - взволнованно вырвалось из моей груди.

- Мир - миру! - не менее взволнованно прорыдал генерал.

О, что тут началось! Людское море в едином порыве всколыхнулось, и от тупика до тупика, как бы волнами по стадиону, покатилось уже известное триумфальное скандирование.

Мы с Проней, не скрывая слез радости и умиления, крепко обнялись и специально для прессы довольно долго стояли в мужских объятиях. Мы ни на секунду не забывали о происках иностранных спецслужб и понимали, что мое явление народу, да еще в обнимку с генералом КГБ, сейчас же сведет на нет все их коварные замыслы.

То же самое мы проделали и в дверях напротив, то есть выходящих на другую сторону состава. Кстати, медленно продвигаясь по запруженному людьми запасному пути, наш вагон уже настолько приблизился к сиреневому пятнышку, что я даже боковым зрением свободно улавливал грустное выражение лица Розочки. (Она беседовала с Владыкой. О том, что она называла его именно Владыкой, я догадался по его палице и епитрахили, выглядывающим из-под фелони.)

"Надо же, - подумал я с гордостью, - как быстро Розочка продвинулась на пути духовного возрождения. Уже на равных беседует с самим епископом!"

Не знаю, каким таким чувством, шестым, восьмым или двадцать восьмым, а скорее всего, чутьем родственника, я молниеносно не только угадал, что они говорят обо мне, но и услышал, явственно услышал всю их обстоятельную беседу (хотя, безусловно, понимал, что в таком реве толпы это практически невозможно). Однако?!

- Дорогой Владыка, я все еще в сомнении, неужели к нам едет тот самый поэт Митя Слезкин, о котором я вам подробно рассказывала, исповедуясь перед причастием? Который недавно опубликовал стихотворение, посвященное мне, и... и пострадал за него - пал в глазах гэкачепистской и демократической общественности?

- Да, раба Божья, будущая мать Розария Российская, к нам едет тот самый поэт Слезкин. А в чем дело, что вас гнетет и гложет? Поведайте своему духовнику, облегчите свою кристально чистую душу.

- Дело в том, дорогой Владыка, что именно этот поэт Митя Слезкин и есть тот самый нареченный муж, от которого я ушла, чтобы стать матерью Розарией Российской.

- Господь с вами, Господь с вами, не богохульствуйте, - богобоязненно предостерег иерарх и так отвлеченно посмотрел на Розочку, что сразу почувствовалось, что попутно с предостережением он произносит какую-то внутреннюю молитву о помиловании тех, кто не ведает, что творит.

- Я не богохульствую, а говорю то, что есть, - мгновенно парировала Розочка и вдруг покраснела, вспомнив, что ей, как будущей матери Розарии, любая резкость не к лицу, напротив, ей надлежит быть мягкой, благоразумной.

- Простите, Владыка, но я и предположить не могла, что мой Митя, тюха-матюха не от мира сего, может хоть в чем-то преуспеть (она вполне могла так сказать, ей всегда доставляло удовольствие любой свой просчет вымещать на мне), тем более за столь короткий срок выбиться в поэты, чтобы уже и фигурировать в школьной программе за Александром Твардовским. Непостижимо!

- И все же это так, - ласково сказал архиерей. - Постарайтесь посмотреть вокруг непредвзято, а в особенности вон туда.

Его красивая рука, облаченная в поруч, как-то очень естественно вынырнула из-под ризы, и, не акцентируя, одним каким-то мановением он указал Розочке на нас с Проней, повторно стоящих в обнимку.

- Митя! - по обыкновению уже прямо в ухо рявкнул мне генерал и с напряжением, прорываясь сквозь гул людского моря, весело прокричал: - Обрати внимание на красавицу в сиреневой кофточке, что беседует с очень важным попом - она явно неравнодушна к тебе... будем завидовать.

Он, улыбаясь, подмигнул мне, а я шутя дал ему хорошую затрещину, загодя зная, как радостно удивится Розочка тому, что я уже и с генералами КГБ на дружеской ноге и даже более того, своего рода для них старший брат, не стесняющийся и при свете юпитеров отвешивать им братские оплеухи.

Увидев, что Розочка весело засмеялась, священник осторожно спросил:

- А что теперь скажешь, дочь моя?

- Да никакая я вам не дочь и не была дочерью! - вдруг взбрыкнула Розочка. - Я всегда хотела быть исключительно матерью Розарией Российской, и только!.. Так что прошу вас, святой отец, поосторожней... и никогда не забывайте об этом.

Лицо ее знакомо пошло красными пятнами, но она совладала с собой и, как бы подытоживая, отчеканила по слогам:

- Ни-ко-гда!

Необъяснимый и непонятный гнев Розочки был для меня объяснимым и понятным - она узнала меня и, воочию увидев, как быстро и далеко я пошел... рассердилась в первую очередь на себя, на свою близорукость, что недооценила меня. Считала тюхой-матюхой, не от мира сего считала, а я на поверку вон каков оказался - даю затрещины самим генералам КГБ. А священник? Просто под горячую руку попался...

Я замер - Господи, помоги Розочке, объясни епископу так же, как объяснил мне, высшую справедливость ее поведения! И тут произошло чудо, так часто случающееся среди православных, что в нем даже усматривают некоторые миряне утрату боевитости нашей Церкви. Я говорю о высшей, страдательной любви, дарованной Богом, ради которой, когда она открывается православному, он не замечает ни притеснений, ни унижений, ни грязной хулы в свой адрес. Помните, в "Братьях Карамазовых" отец Зосима на колени упал перед Дмитрием, перед его великими страданиями? Вот точно так же, как бы ни с того ни с сего, святой отец вдруг бухнулся на колени перед Розочкой, чем привел ее в ужасное смущение, -люди кругом, что они подумают?! Не помня себя, кинулась она к священнику, подняла с колен и в смятении сама упала ему на грудь:

- Владыка, простите меня, Христа ради! Я всегда любила, а сейчас пуще прежнего люблю своего ненаглядного Митю, свой лазоревый цветочек, суженный мне самим Господом Богом.

Она задохнулась в безутешных слезах, и я, лежащий на кровати с закинутыми за голову руками, почти физически почувствовал, что и в моих глазах закипают слезы.

- Простите, простите, Владыка, сумасбродную мать Розарию Российскую, что она не захотела быть вашей дочерью! Она любила и вечно будет любить известнейшего поэта современности Митю Слезкина, Петра Первого советской поэзии, но помогите, помогите ей, развейте наконец последние сомнения - как так, чтобы в столь короткий срок?!

- О, раба Божья, будущая мать Розария Российская, вы не хуже моего знаете, что такое сосуд избранный. -Святой отец с величавой медлительностью поднял глаза к небу и как о факте, хотя и удивительном, но давно проверенном, сообщил: - Тс-с, снизошло на Митю.

- Я так и знала! - обрадовалась Розочка. - Сам бы он не смог...

И опять святой отец ласково предостерег:

- Не спеши в суждениях, "ибо, кто имеет, тому будет дано, и будет у него изобилие; а кто не имеет, у того будет взято и то, что имеет...".