Покушение - Василий Веденеев

– Господин Коннори?

Роберт отставил недопитый коктейль и обернулся – вышколенный слуга бара пресс-центра ответил на его недовольный взгляд заученной любезной улыбкой.

– Вас спрашивает какой-то местный оборванец.

– Скажи, что я сегодня не подаю за уголовную информацию, – усмехнулся Роберт, поворачиваясь к слуге спиной, но тот не ушел:

– Прошу извинить, господин Коннори, но он очень настаивал и просил сказать, что выполняет поручение своего хозяина, господина Греди.

– Вот как? Где он, веди?!

Быстро сбегая следом за слугой по лестнице, Роберт чувством опытного газетчика угадал в неожиданном визите как бы бутон еще не распустившегося цветка очередной сенсации. Еще бы, сегодня он оборвал все телефоны Греди, но не нашел того ни в президентском дворце, ни в парламенте, ни в клубе, ни дома. А тут такие события – бегут из тюрем государственные преступники, террористы обстреливают дворец парламента, а потом убивают президента, и власть захватывают офицеры столичного гарнизона. Как в Латинской Америке начала века! И нет никакой возможности получить информацию прямо из первых рук, от Эдвина...

Внизу ждал пожилой человек с большими, расплюснутыми работой руками. Убедившись, что перед ним действительно Роберт Коннори, он подал корреспонденту продолговатый предмет, завернутый в газету:.

– От моего хозяина.

Роберт достал бумажник, но посланец Греди отказался принять деньги и ушел.

Развернув газету, Роберт увидел видеокассету. Поднявшись наверх, он отыскал свободную кабинку в рабочем зале и включил видеомагнитофон. Буквально через пять минут он вылетел из кабинки и, судорожно запихивая кассету в карман, кинулся к телефону...

За доходными домами, образовавшими внешнюю, наиболее привлекательную сторону улицы, прятались кварталы трущоб, с запутанными дворами, темными проулками, затхлыми подъездами. К одному их таких домов, словно притаившемуся среди приземистых строений, Анна пригнала машину с лежавшим на заднем сиденье Ривсом. На их счастье, патрули в трущобах не ходили – по узким улочкам с трудом могла проехать малолитражка, не говоря уже о бронетранспортере или танке.

Остановив машину, женщина вышла и, оглядевшись по сторонам, дала знак Даниэлю вылезать из убежища. Взяв его за руку, она ввела бывшего офицера в полутемный подъезд и, поднявшись по лестнице, постучала в дверь квартиры.

Через несколько минут послышались шаркающие шаги и дверь распахнулась – за порогом стоял неопределенного возраста худой человек, зябко кутавшийся в старый домашний халат.

– Это ты, Анна? – вглядываясь в сумрак лестничной площадки, спросил он, пытаясь стянуть на голой груди, покрытой рубцами давних шрамов, расползавшиеся в стороны полы халата. – Кто это с тобой?

– Я привезла гостя, – входя в слабо освещенную прихожую крошечной квартирки, ответила женщина.

Хозяин провел их в узкую, похожую на пенал комнату и зажег свет.

– Даниэль? – Как слепой, протянув руки, он кончиками пальцев провел по лицу Ривса.

– Что они сделали с тобой? – прижимая худое тело Португальца к груди, простонал Ривс.

– Тише! – хозяин закрыл ему рот грязной ладонью. – Могут услышать соседи. Ты бежал?

– Так получилось, – понизив голос, ответил Даниэль. – Они тебя пытали, да?

Португалец отстранился и вытер мокрое от слез лицо руками. Сгорбившись, прошаркал к продавленному креслу в углу, жестом предложив нежданным гостям присесть на тахту.

– Что теперь говорить об этом? – поджав ноги в рваных туфлях, пробормотал он. – Многое осталось в прошлом. Меня оставили в покое только благодаря тому, что я симулировал помутнение рассудка.

– У тебя сохранилась скрипка моего отца? – опускаясь на тахту рядом с Анной, поинтересовался Ривс.

– Скрипка? – лицо Португальца неожиданно оживилось, глаза заблестели. Он потер сухие ладошки, похожие на скрюченные птичьи лапки, и, подмигнув Даниэлю, растянул в улыбке темные губы. – У меня есть еще кое-что, не хуже!

Вскочив с кресла, он метнулся к шкафу, открыл дверцы и, небрежно выбрасывая старое тряпье, начал рыться в нем, бормоча себе под нос:

– Скрипка... Прекрасно... Я так и думал...

Наконец он выпрямился и подал Ривсу скрипичный футляр, обтянутый облезшей черной кожей:

– Бери, инструмент в полном порядке.

Приняв из его рук футляр, Даниэль открыл замки и чуть приподнял крышку, но тут же захлопнул ее.

– Как ты себя чувствуешь, Португалец?

– Так меня звали в военном колледже, – осклабил в улыбке щербатый рот хозяин, – а теперь от прежнего Португальца остались только воспоминания. Ты знаешь, что нас предал Колар?

– Он предал всю страну, – мрачно прервал его Ривс. – Мне не на кого здесь положиться, кроме тебя.

– Анна тоже с нами? – опять устроившийся в кресле хозяин бросил быстрый взгляд на спутницу Даниэля.

– Даже если он попытается прогнать меня, ему это больше не удастся, – обнимая Ривса, ответила она.

Португалец ненадолго задумался, обгрызая ногти и строя гримасы, а Ривс не мог оторвать глаз от шрамов – чем его пытали: огнем, каленым железом или прикладывали к его груди открытые клетки с голодными, озверевшими крысами?

– Я не мог один, – словно оправдываясь, сморщился хозяин. – Понимаешь, не мог!

– Понимаю, – заверил Даниэль и, повернувшись к Анне, попросил: – Оставь нас, пожалуйста, наедине.

– Да, свари кофе, – кивнул Португалец. – Кажется, на кухне осталось немного.

Выходя, Анна услышала, как хозяин грустно сказал Ривсу, что у него в жизни уже не осталось ничего, чем стоило бы дорожить...

Когда она вернулась, неся на подносе кофейник, чашки и скромные бутерброды, Португалец сидел, запрокинув голову и, блаженно улыбаясь, смотрел в потолок, посасывая дешевую сигарету, а Даниэль расхаживал из угла в угол тесной комнатушки. Помогая Анне расставить на колченогом столике приборы, он легонько коснулся ее руки:

– Ты действительно решила остаться?

– Да.

– Вам не следует шататься по городу, – подал голос из своего угла Португалец. – Переночуйте у меня, тем более – завтра рано вставать. Я устроюсь на кухне или в прихожей...

Хон бегло просматривал сценарий церемониала принятия полковником Коларом присяги – выезд из резиденции на открытом автомобиле, приветствия народа, прибытие ко дворцу Верховного суда, почетный караул, опять приветствия, подношения цветов, речь...

«Откуда такая нездоровая тяга к почестям, – нервно выхватывая из стаканчика письменного прибора красный фломастер, разозлился Джеймс, – только лишняя потеря времени и никому ненужные формальности».

Сняв с фломастера колпачок, он решительно вычеркнул открытый автомобиль, приветствия народа и подношения цветов. Черт с ним, караул пусть остается, а речь произнесет потом, после принятия присяги. И в ней – нужные заявления и обращение за помощью!

Конечно, с рассветом, который уже недалек, наступит день долгожданного триумфа Колара, но ничего – обойдется без приветствий и цветов. Впереди множество других дней, когда он сможет сколько угодно позировать перед объективами теле– и фотокамер, принимать цветы и благосклонно кивать в ответ на радостные вопли насильно согнанного к обочинам дорог населения, якобы выражающего искреннюю радость при лицезрении пекущегося об его благосостоянии диктатора. Еще успеет налюбоваться на собственные портреты, развешенные на всех улицах, площадях, в каждом кабинете присутственных мест и контор, напечатанные на первых полосах газет; еще наслушается славословий в собственный адрес и издаст якобы написанные им книги, навыступается с длинными пустыми речами, напринимается парадов по праздникам, совершит не один вояж за рубеж в окружении многочисленной родни.

Потерпит одно утро и без фальшивых шумных восторгов...

Когда Ривс проснулся, за окном светало. В первый момент ему показалось, что он видит странный сон – лежащую рядом обнаженную Анну, старую мебель приюта Португальца, пыльные шторы на единственном окошке узкой комнатушки, истертые циновки на полу, стоящий около шкафа черный скрипичный футляр...

Повернув голову, он встретился взглядом с широко открытыми глазами Анны. Проведя узкой, горячей ладонью по широкой груди Даниэля, она прижалась головой к его плечу и тихо спросила:

– Нас убьют?

Протянув руку, он нащупал лежавшую на стуле пачку сигарет, закурил, выпустив дым в низкий потолок, и почувствовал, что хочет есть, пожалуй, впервые за долгие годы, проведенные в тюрьме. Скоро совсем рассветет, надо вставать и готовиться встречать наступающий день.

– Ты боишься? – Даниэль легко пощекотал ухо доверчиво прижавшейся к нему женщины.

– Нет, – немного помедлив, ответила она и, подумав, добавила: – Теперь уже нет...

В прихожей завозился проснувшийся Португалец. Закашлялся и, шаркая ногами, поплелся к раковине на кухне – выплевывать остатки отбитых военной контрразведкой легких. Где-то далеко закричал муэдзин, призывая правоверных на молитву, или это у кого-то из многочисленных соседей включен приемник, чтобы не проспать время утреннего намаза?