Песнь огня - Розария Мунда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А все, что я мог сейчас сделать, – это сохранять видимость спокойствия.
Она сделала это.
Иксион бушевал, как ребенок в истерике, не обращая внимания ни на драконорожденных, окруживших его во дворе, ни на слуг Доры, молча поджавших губы. Узнав о гибели правящей семьи Полуаврелианцев и его друзей Руода и Роксаны, он рвал на себе волосы и вопил. Я наслаждался этим зрелищем, пока не различил слова, прорывавшиеся сквозь его яростные рыдания:
– Я вырежу их всех. Я выжгу их с лица земли…
Нитер ревел рядом с ним, пепел и искры извергались из его пасти.
– Ты этого не сделаешь.
Феми Небесная Рыба, прибывшая с одним из гонцов, спрыгнула со спины его дракона. Она одиноко застыла перед Иксионом. Вместо накидки голубого цвета, символизирующего Дом Небесных Рыб, на ней было рубище небесной сироты. Пепел покрывал ее веки и щеки с подтеками от слез. Она была высока и стройна, из-под ее коротко остриженных волос проглядывала смуглая кожа черепа. Сейчас она была похожа на ходячий призрак.
Иксион, стоя на коленях, молча смотрел на нее.
– Ты не нападешь на Норчию, – сказала она ему, говоря так, будто произносила слова древней клятвы. – Ты обеспечишь безопасность моего брата, который пожертвовал всем, чтобы защитить меня, оставшись в заложниках у норчианцев. Ты не дашь норчианцам повода причинить вред Астианаксу Полуаврелианцу, последнему оставшемуся в живых наследнику Радаманта, или Электре Грозовой Бич, двоюродной бабушке, которая тебя вырастила.
– Эти неблагодарные животные заслуживают расправы, Феми, – хрипло произнес Иксион.
Феми опустилась на колено перед Иксионом, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Ты проявишь милосердие ради моего брата. Ты услышишь мольбу той, кто только что потеряла своего дракона. Поклянись смертью своей сестры.
Иксион вытер слезы и коснулся влажными пальцами ее ладоней, и Феми стиснула их, скрепляя клятву.
– Клянусь.
Затем Иксион встал на ноги и обернулся к Пауэру, приземлившемуся на Итере справа от него:
– Найди ее.
Холод, который я чувствую, ничто по сравнению с выражением лица Пауэра, когда тот кивнул в ответ.
Но вечером Пауэр снова вернулся ни с чем, и тогда Иксион устроил свое представление. Во внутренний дворик Доры приволокли две связанные фигуры с мешками на головах, поставив их на колени перед Иксионом. Анджело и Тит Грейхизер удерживали меня на противоположной стороне двора. Когда мешки сняли, я увидел двух Стражников: Рока, распростершего руки, бледного, как смерть, с кляпом во рту, и аврелианского наездника Брайса. Брайс – простолюдин из Саутсайда, абсолютный дилетант в воздухе, несмотря на дополнительные тренировки, которые я специально проводил с ним, пока был командиром эскадрильи. Когда вытащили кляп, он принялся умолять пощадить его на каллийском языке; заметив меня, он принялся умолять меня.
– Хочешь узнать, как мы преподаем уроки в Норчии? – спросил меня Иксион, и я понял, что сейчас был главной мишенью его ярости, олицетворяя Энни и Гриффа Гаресона. – Норчианцы называют это попасть в загон.
Он кивнул Эдмунду, который призывает своего огромного грозовика по кличке Зависть. Я так сильно сопротивлялся державшим меня Грейхизерам, что одному из наездников Серого Клевера пришлось присоединиться к ним, чтобы удержать меня.
– Ты сказал, что позволишь им показать, на что они способны…
– Я позволю некоторым из них проявить себя, Ли. Остальных – в расход.
– Они… ни в чем… не виноваты…
Но, похоже, в этом-то все и дело.
Феми Небесная Рыба и принцесса Фрейда Бассилеон наблюдали за нами из дальнего конца двора: на лице Феми застыла каменная маска отчуждения, лицо Фрейды неразличимо под сенью вуали. Зависть набросился на Брайса, чередуя выбросы пламени с укусами. Он медленно, со смаком, издевался над Брайсом, пока Брайс не замер, а я перестал вопить. И тогда Иксион выдернул кляп у Рока и разрезал веревки, связывавшие его руки. Он указал дрожащему Року, застывшему на четвереньках, на дымящийся труп рядом с ним:
– Убери это.
* * *
В комнате, в которой я жил, воняло моей собственной рвотой, но я не мог заставить себя открыть окно. Я не мог позволить себе не явиться на ужин, а это означало, что мне придется наблюдать, как Рок прислуживает Иксиону, а также позволить Року прислуживать мне, и единственная мысль, которая заставила меня пройти через этот ад, была о том, что, как бы тяжело ни было мне, Року было еще хуже. Мы не могли смотреть друг другу в глаза. Фрейда Бассилеон, которая ужинала с нами, не раз спросила, все ли со мной в порядке.
Меня перестало тошнить, когда раздался стук в дверь.
– Мой… господин.
Это был Рок, избегавший смотреть на меня.
– Не называй меня так.
Рок стиснул пальцами переносицу. Он оглядел коридор, а затем медленно покачал головой. Его лицо было лишено эмоций, как будто они иссякли.
– Думаю, нам обоим будет проще, – сказал он, – если я это сделаю.
Это всего лишь слово. Это не та битва, в которой стоит сражаться. Но я все еще чувствовал, что с радостью обрушил бы этот дом на наши головы, но не позволил бы этому случиться.
Рок был товарищем по оружию, верным подчиненным, хорошим другом. Он был тем, кто когда-то, еще не зная, кто я такой, учил меня, как проводить продовольственные поборы, не хуже повелителя драконов.
– Меня послали убрать вашу комнату, – сказал Рок. – Мой. Господин.
Он принес свежий ночной горшок и ушел с тем, куда меня вырвало.
Я лежал в слишком мягкой постели, глядя на филигранный потолок гостевой комнаты Доры всю ночь напролет. У меня не хватило духу спросить Рока, что именно он сделал с трупом, после слов Иксиона убери это. И вот я лежал в темноте, размышляя. Я думал о словах Атрея, которые теперь казались бессмысленными, спрашивая себя, что я буду делать с этим гаснущим пламенем веры в важность попытки.
Что я могу сделать с этим гаснущим пламенем? – с грустью думал я. – Ничего. Я могу смотреть, как унижают и убивают моих всадников, и знать, что это неправильно.
Такая опьяняющая власть.
Уже после рассвета стук в дверь вывел меня из оцепенения.
– Милорд?
На этот раз это был не Рок: голос женский. Женщина говорила на драконьем, но с чужеземным акцентом.
Я распахнул дверь, оказавшись лицом к лицу с принцессой Фрейдой Бассилеон. На этот раз она была без вуали.
– Ваше Божественное Высочество, – сказал я, отвесив самый галантный поклон, на
