Господин с кошкой - Денис Драгунский

— Нельзя, — сказал Мишин.

— Почему?

— Потому что я без нее скучаю. Слушай, Савельич, я тебе зачем звоню. Ты приезжай ко мне, посидим, выпьем. У меня виски есть сингл малт, двенадцать лет выдержки, название не прочитаешь. С лосем на обложке. Литровая бутыль. Бывшая жена подарила. Прямо вот сейчас приезжай.

— Сейчас не могу, — огорчился Савельев. — У меня сегодня свадьба, я женюсь, я тебе просто не успел сказать.

— Ну, поздравляю! — сказал Мишин.

— Да так не с чем особенно, если честно, — сказал Савельев.

— Да ну? — удивился Мишин.

— Понимаешь, есть проблемы. С характером. Ну и внешние данные тоже.

— Ха! — засмеялся Мишин. — А может, это одна и та же?

— Ты что? — испугался Савельев.

— А то! Может, мы теперь почти что родственники! — обрадовался Мишин.

— Я у нее в паспорте погляжу, — сказал Савельев, подумавши чуть-чуть. — Если там твоя фамилия, все! Этой свадьбе не бывать! Приеду к тебе виски пить.

— Не выйдет, — сказал Мишин. — С паспортом не выйдет. Мы с ней жили в гражданском браке. Совместное хозяйство вели, но не расписывались. Правильно сделали, кстати. Раз, и разбежались.

— Да, брат, — протянул Савельев. — Огорчил ты меня. Тем более в такой день.

— Ну, ладно тебе! — сказал Мишин. — Что это мы с тобой, в самом деле. Да мало ли на свете злых и некрасивых баб?

— Нет, — сказал Савельев твердо. — Она одна такая.

— Да, — сказал Мишин и вздохнул. — Это верно.

Голод

прощальный ужин

Дорогой С., спасибо Вам за одолженные две тысячи рублей, они мне очень пригодились. Но я их не отдам, простите. Или прости? Мы всегда были на вы, кроме одного вечера в Яропольце, помнишь? Двадцать два года назад. Конференция, банкет, все перепились, и я затащила тебя в свой номер. Ты, конечно, подумал — пьяная разгульная бабенка, а я любила тебя, это была лучшая ночь в моей жизни. Моя жизнь протекла отдельно от любви, в жизни была работа и много всякого, а в любви был только ты. Я боялась после той ночи, что ты начнешь меня использовать. По работе, например, или в трудную минуту будешь искать у меня утешение и быструю постель. Но вышло еще хуже. Ты мне даже глазами не показал наутро и вообще потом, что ты помнишь нашу ночь. Может быть, ты на самом деле забыл?

Я не отдам тебе долг, потому что не с чего. Пенсии едва хватает на квартплату и самую простую еду, не говоря о лекарствах. Я совсем одна, никого нет. Я продавала все, что было в доме, за что могли дать хоть десять рублей. Остались книги, никому не нужные советские романы, позавчера я стояла с ними у метро, никто не взял, и я их принесла назад.

А вчера я бродила вокруг нашего института и увидела тебя. Спасибо, что ты меня узнал, спасибо, что так легко одолжил мне две тысячи рублей.

Мне просто захотелось поесть. Досыта и вкусно, первый раз за много лет. Сегодня рано утром я пошла в магазин, купила хороший кусок мягкого мяса, настоящую вырезку. Еще купила всяких овощей, и зелень, и молодую картошку немного, и три мандарина и одну грушу, и батон свежего темного хлеба, и кусочек голубого сыра на десерт, и пирожное в прозрачной коробочке на сладкое, и баночку сметаны для салата, и сливочное масло для жарки, и пачку хорошего черного чая, и сахару тоже, и еще осталось рублей пятьсот, и я, пропадай все на свете, купила бутылку красного французского вина за четыреста тридцать. Безумие, конечно, но напоследок можно.

Я приготовила настоящий праздничный ужин, накрыла на стол и медленно ела, вспоминая тебя и наслаждаясь тобою. Это сочное, упругое, вкуснейшее, тающее во рту мясо — это был ты, и острый ароматный сыр был ты, и сладкие ягоды на пирожном были твоей сладостью, и красный сок вина был тобою, я как будто причащалась твоей плотью и кровью, и ты входил в меня, заполнял меня собою и впитывался в меня изнутри, и это было почти так же, как в ту ночь на конференции в Яропольце.

Спасибо тебе, любимый.

Вот я вымыла посуду и снесла остатки кошкам во двор.

Мне пора. Мне завтра семьдесят. Тебе еще нет пятидесяти.

Я буду ждать тебя. Но только не торопись.

М.

Дописав письмо, она подошла к окну. Раскрыла узкую боковую створку, посмотрела вниз. Девятый этаж. Она поставила ногу на подоконник.

Зазвонил телефон.

Подшутил

давай закурим, товарищ, по одной..

В восемьдесят пятом году я вдруг решил бросить курить.

Бросил. Но продержался недели полторы.

В те самые дни я оформлялся в Болгарию.

Проводился там советско-болгарский семинар по драматургии. Меня туда записали, потому что в Софии как раз ставилась моя пьеса.

Итак, оформлялся я в Болгарию. То есть ходил по разным инстанциям, собирал подписи на характеристику, потом в райком на выездную комиссию и все такое.

Со мной вместе оформлялся еще один драматург. Старше меня лет на десять или даже больше. Тихий такой человек. Худой и прокуренный. Мы с ним вместе ходили по этим инстанциям. И все время выходили покурить.

И вот я возьми да и брось курить. Резко. Вчера курил, а сегодня — всё, завязано. Он мне говорит:

— Пойдем покурим.

— Да нет, я не курю.

— Как это? — говорит он. — Ты что?

— А что тут такого? — говорю. — Я некурящий.

Он вдруг как закричит:

— Что ты из меня дурака делаешь? Ты же вчера со мной курил вот на этом крылечке! Хочешь сказать, что я совсем уже псих?

— Не волнуйся, — говорю, — успокойся, при чем тут псих? Ну, спутал меня с кем-то, бывает. Мы ж с тобой только три дня знакомы. А я никогда не курил, вот поверишь ли, даже не пробовал ни разу.

Он сначала смотрел на меня с подозрением, но потом успокоился. Тем более что мы еще два раза встречались, и я в те разы не курил. Бросал, я же говорю.

Оформили мы все документы, разошлись. Лететь через две недели.

За это время я так замучился бросать курить, что плюнул и закурил снова.

Вот прилетели мы в Софию, вышли из аэропорта. Он закуривает. Я к нему подхожу, достаю сигарету.

— Дай-ка огоньку, — говорю.

Беру у него из рук спички, чиркаю, закуриваю, затягиваюсь, отдаю коробок.

Он на меня смотрит и говорит шепотом:

— Ты же некурящий…

— Кто тебе сказал? — говорю.

— Ты сам сказал! — Он чуть не плачет. — Что никогда не курил, даже не пробовал!

— Бред какой-то, — говорю. — Как я мог такое сказать? Я, к твоему сведению, с двенадцати лет курю. Ты меня, наверное, спутал с кем-то.

Он посмотрел на меня беспомощно и болезненно. Помотал головой. Потер затылок.

— Странно, — говорит. — Как странно. Ладно, ерунда, прости.

— Что ты, что ты, — говорю. — Ерунда, бывает.

Хлопаю его по плечу, смеюсь. Он тоже пытается смеяться.

Вроде бы забавная история. Обыкновенный розыгрыш. Но мне почему-то стыдно. Ну, не то что бы прямо стыдно, а так — неловко. Неприятно. Особенно когда вспоминаю его растерянное лицо.

Другое кино

fict pulption

Рослый красивый парень опять задел стул, на котором сидел Саша Кляйн. Он все время ходил туда-сюда, протискиваясь между столиками. Саша Кляйн сказал себе: еще раз — и все.

Парень шумно уселся на стул, обнял свою девушку. Она была тоже рослая и красивая. Между оранжевой футболкой и синими джинсами виднелся смуглый, чуть пушистый живот. Они стали целоваться, шевеля языками и прикрыв глаза. Парень откинулся назад и вытянул ноги. И уперся в ножку стула, на котором сидел Саша Кляйн. Стул поехал в сторону.

— Нельзя ли полегче? — робко сказал Саша Кляйн. — Я бы попросил.

Парень открыл глаза, посмотрел на него и засмеялся. Саша Кляйн был смешной, это правда. Небольшого роста, вихрастый и щекастый. В клетчатой рубашке. Хоть в кино снимай.

Девушка засмеялась тоже.

— Завидно? — сказала она.

— Извинись, выблядок, — тихо сказал Саша Кляйн.

— Чего? — Парень, отбросив стул, поднялся.

— Сядь, — сказал Саша, наведя на него пистолет, большой и серебристый.

Парень сел.

— Богу молись, — сказал Саша Кляйн. — Если умеешь.

— Не надо, пожалуйста, — сказал парень.

— За что вы его? — заплакала девушка.

— Это кино, — объяснил Саша Кляйн. — Вы меня помните? Вы неслись на крутой тачке, а я стоял на обочине. Кругом были лужи. Вы меня обрызгали. И умчались вдаль. Всем было смешно. А мне было мокро. И еще. Вы откуда-то выскочили, вы куда-то бежали. Вам срочно нужна была машина. А тут я, смешной толстячок, открываю дверь своей смешной машинки. «Фольксваген-жучок». Ты, — он повел дулом пистолета на парня, — вырвал у меня ключ, отшвырнул меня в сторону, уселся за руль, и вы опять умчались. Навстречу новой жизни. И никто вам слова не сказал! А я остался как дурак на тротуаре. А мы с женой собрались в кино, была пятница, вечер. Вы знаете, как она обиделась? Вы об этом подумали? А? Не слышу! Подумали вы обо мне? Ну? Соврешь — убью!