От Карпат до Амура - Владимир Владиславович Малыгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сдурел? – отпихивает меня от входа подбежавший напарник, сам смещается в сторону и с помощью ствола винтовки приоткрывает дверь.
Бухает встречный выстрел. Напарник прыгает внутрь, слышу удар, ругань. Лезу следом… Все кончено.
– Убил?
– Зачем? Приголубил слегка прикладом, – весело отвечает напарник и переворачивает бессознательное тело сторожа на живот. И вяжет ему руки появившейся откуда-то веревкой.
– А как это ты так быстро прибежал?
– Да что тут бежать-то? – удивляется ирландец. – Машина же еле ехала…
А-а, ну да. На первой же скорости…
Вернулись обратно уже вдвоем. Убитых в салон запихнули кое-как и отогнали машину чуть в сторону. Оббежал галопом вокруг самолета, проверил, не зацепили ли мы его выстрелами каким-нибудь чудом, и полез в кабину. Запустили мотор, пусть прогреется. Напарник мой по сторонам головой вертит, а я в пассажирскую кабину перегнулся. Любопытно же, что это там такое на самом-то деле грузили? Совпадают ли мои догадки с действительностью?
Совпадают. Конечно же деньги. Полагаю, кто-то решил воспользоваться обстановкой и списать на мародеров казенные средства? Обогатиться, так сказать, самым предприимчивым, но совершенно незаконным образом? А тут я… Облом…
А ведь придется эти деньги отдавать на нужды восставших. И я махнул рукой напарнику, привлекая его внимание и приглашая тем самым лезть на пассажирское место. Устроится как-нибудь на мешках.
Дальше все просто. Прорулили до торца поля, как раз до сторожки, там развернулись на одной ноге, разбежались и взлетели. Дальше так и пошли вдоль реки с набором высоты, проскочили над портом и потянули над проливом. Через пять минут набрали высоту чуть больше четырех тысяч футов по прибору. Здесь же все приборы в своей системе отградуированы. Хорошо хоть помню, что один метр приблизительно к трем футам идет. Ну, чуть больше чем к трем, но это уже мелочи. Зато теперь можно и на обратный курс разворачиваться. Как раз перед разворотом внизу кораблик обнаружил. Наверняка тот самый, который завтра будет по восставшим из пушки стрелять. Дымит черным дымом из трубы, коптит гарью чистое голубое небо, пакостить торопится. Часика через четыре как раз к зданию таможни и подойдет. А у меня ни пулемета на борту, ни бомбочек каких-либо, да ничего нет, к огромному моему сожалению.
До берега немного не долетаем и режем курс чуть к западу от города, идем над железной дорогой. Но на железке пока никакого движения, ни одного военного состава не вижу. Получается, все подкрепление к королевским войскам только завтра прибудет… Так что у меня есть немного времени на подготовку.
А от мелькнувшей мысли взять курс на Корнуолл я отмахнулся. Не сейчас…
ПетроградВ большой гостиной Остроумовых собралась почти вся семья. Впрочем, семья не такая уж и большая, присутствовали всего-то старшая из дочерей и родители. Младшую решили не привлекать к серьезной беседе.
А разговор шел весьма непростой, решалась дальнейшая судьба дочери.
– Лизонька, ты пойми, мы же тебе только добра желаем! Ну сколько можно себя мучить? Ты на себя в зеркало посмотри. От моей дочери лишь бледная тень осталась. Пора бы уже смириться с этой потерей. Поверь, мы разделяем с тобой эту горечь, а время лечит. Сколько можно себе сердце рвать? Оно же не железное. И если раньше еще оставалась хоть какая-то надежда, то появившиеся в городе последние слухи эту надежду полностью убили.
– И что же это за слухи? – слабым голосом произнесла Лиза.
– В городе появились беженцы из Кенигсберга. Так вот, они уверяют, что из Дании их вывез твой Сережа.
– Вот! Я же говорила, что с ним все хорошо! – Лиза выпрямилась на стуле, глаза сверкнули, щеки окрасились лихорадочным румянцем.
– Погоди, выслушай до конца. Так вот, вместе с этими беженцами в город вернулся и экипаж Сергея. Весь экипаж, кроме него самого… – Остроумов-отец внимательно посмотрел на дочь. Посмотрел и отвел в сторону глаза, стараясь скрыть блеснувшую в них влагу.
– Вернулся! Значит, все хорошо? – вскинулась Лиза, и тут же до нее дошел смысл заключительных слов отца. И девушка насторожилась. – А-а… Почему без него? А Сережа?
Отец только руками развел и тяжко вздохнул. И посмотрел на супругу, словно этим взглядом попросил у нее помощи.
– Милая моя, ты только постарайся выслушать нас спокойно, – мягким голосом вступила в разговор мать.
– Я спокойна, как никогда, – отрезала Лиза. – Что я еще не знаю?
– С их слов… Только это между нами… Говорят, что твой Грачев перелетел к германцам вместе со своим самолетом! – выпалила одним духом мать. И не сумела сдержать торжества, добавила в конце довольно: – Я всегда говорила, что он тебе не пара! И он мне с самого начала не нравился!
– Мама! Прекрати!
– А что прекрати? Это ведь правда! И об этом вся столица судачит. Как же, герой войны и вдруг переметнулся на сторону врага! Если ты мне не веришь, то отца спроси. Уж он-то точно от тебя правду скрывать не станет!
– Папа, это… правда? – девушка подняла полные боли глаза на отца.
– Пока это точно не доказано, но…
– Продолжай, прошу тебя! – надавила голосом Лиза.
– Но все свидетели говорят одно и то же. Грачев отпустил экипаж на отдых, словно избавился тем самым от свидетелей, сел в самолет с какими-то своими знакомыми и улетел. Ходят негласные слухи, что самолет видели на одном из аэродромов Германии… – Остроумов-старший с болью глядел на дочь.
– Значит, это все-таки правда… – по щекам девушки потекли слезинки, капнули на платье. – А как же я? А обо мне он подумал?
– А зачем ему о тебе думать? – заторопилась мать. – Он всегда себе на уме был, все в каких-то облаках витал. Лиза, послушай. Если бы он тебя любил, разве оставил бы одну? Разве бы позволил тебе страдать и мучиться? Да он одной твоей слезинки не стоит!
Родительница обняла дочь, прижала к груди, вытащила из рукава платочек и промокнула дочери глаза.
– Доченька, да ты себе пару гораздо лучше найдешь! От молодых людей ведь отбоя нет. Возьми хотя бы Алексея. Он давно от тебя без ума. И из хорошей семьи. Дворянин. А ты на него последнее время совсем внимания не обращаешь. И совершенно зря! Такая отличная пара. Вы бы с ним так хорошо смотрелись вместе…
– Мама, позволь, я к себе пойду. Мне… Подумать нужно… – девушка отстранилась от материнской груди, взяла из рук матери платочек, промокнула глаза и выпрямилась. – Папа, а зачем он к германцам перелетел?
– Не знаю, – Сергей Васильевич нахмурился, замялся, словно раздумывал, говорить или нет.
Дочь чутко уловила эту заминку и нажала голосом:
– Папа?
– Не хочу делать преждевременные выводы, это не мое
