Непобежденная крепость - Николай Коняев

Подчеркнем, что Иоанн VI Антонович был здоровым юношей и в питании – «Арестанту пища определена в обед по пяти и в ужин по пяти же блюд, в каждый день вина по одной, полпива по шести бутылок, квасу потребное число» – его никто не ограничивал. При этом все жизненное пространство Иоанна VI Антоновича было стеснено каменным мешком с единственным окном… Тут, право же, задумаешься, насколько гуманным было столь обильное пищевое довольствование. Энергия и сила переполняли юношу и, не находя выхода, грозили разорвать его.

Надо подчеркнуть, что измученные скукой караульные офицеры не отказывали себе в удовольствии развлечься за счет загадочного арестанта и постоянно провоцировали в нем вспышки ярости.

«Прикажите кого прислать, истинно возможности нет; я и о них (офицерах) весьма сомневаюсь, что нарочно раздражают, – пишет Овцын в июле 1759 года. – Не знаю, что делать, всякий час боюсь, что кого убьет; пока репорт писал, несколько раз принужден был входить к нему для успокоения, и много раз старается о себе, кто он, сказывать, только я запрещаю ему, выхожу вон».

Замены, как известно, не последовало.

Подобное поведение стражников если не поощрялось властями, то и не запрещалось, а порою и инспирировалось ими.

Однажды по поручению графа А.И. Шувалова капитан Овцын задал Иоанну VI Антоновичу вопрос, кто он.

Внимательно оглянув Овцына, Иоанн VI Антонович ответил, что он человек великий, но один подлый офицер это у него отнял и имя переменил…

– Великий человек? – переспросил Овцын.

– Да… – сказал Иоанн VI Антонович. – Я – принц.

«Я ему сказал, – пишет А.И. Шувалову капитан Овцын, – чтоб он о себе той пустоты не думал и впредь того не врал, на что, весьма осердясь, на меня закричал, для чего я смею ему так говорить и запрещать такому великому человеку. Я ему повторял, чтоб он этой пустоты, конечно, не думал и не врал, и ему то приказываю повелением, на что он закричал: я и повелителя не слушаю, потом еще два раза закричал, что он принц, и пошел с великим сердцем ко мне; я, боясь, чтоб он не убил, вышел за дверь и опять, помедля, к нему вошел: он, бегая по казарме в великом сердце, шептал, что – не слышно.

Видно, что ноне гораздо более прежнего помешался; дня три, как в лице, кажется, несколько почернел, и чтоб от него не робеть, в том, высокосиятельнейший граф, воздержаться не могу; один с ним остаться не могу;

когда станет шалить и сделает страшную рожу, отчего я в лице изменюсь, он, то видя, более шалит».

Если читать донесения Овцына отстраненно от переживаний Иоанна VI Антоновича, картина смазывается, рисуется образ человека с разрушенной психикой, уже миновавшего черту, за которой можно и не говорить о несправедливости доставшейся ему судьбы.

Вот Овцын сообщает, что в сентябре 1759 года арестант вел себя несколько смирнее, потом опять стал браниться и драться – и не было спокойного часа. А с ноября снова стал смирен и послушен…

Все буднично, все обыкновенно и все безразлично скучно.

Но если попытаться представить, что переживал в эти бесконечные месяцы заточения сам несчастный Иоанн VI Антонович, начинаешь задыхаться от ужаса, из которого 19-летнему юноше не было выхода даже в безумие.

Тут нужно иметь в виду, что Иоанн VI Антонович знал то, что самому Овцыну было неведомо.

Однажды в разговоре с Иоанном VI Антоновичем он повысил голос.

– Как ты смеешь на меня кричать?! – сказал в ответ Иоанн VI Антонович. – Я здешней империи принц и государь ваш.

Памятуя указание А.И. Шувалова, капитан Овцын объявил арестанту, что «если он пустоты своей врать не отстанет, также и с офицерами драться, то все платье от него отберут и пища ему не такая будет».

– Кто так велел сказать?

– Тот, кто всем нам командир, – отвечал Овцын.

– Все это вранье, – сказал Иоанн VI Антонович. – Я никого не слушаюсь, разве сама императрица мне прикажет.

Овцын расценил это как очередное свидетельство слабоумия безымянного колодника. Любопытно, что об издевательствах, чинимых над юношей-императором, он пишет в своих донесениях совершенно открыто.

В апреле 1760 года Овцын доносил, например, что «арестант здоров и временем беспокоен, а до того всегда его доводят офицеры, всегда его дразнят». В 1761 году он сообщал, что придумали средство «лечить» арестанта от беспокойства, лишая его чаю, а также не давая «чулок крепких», в результате чего арестант присмирел совершенно.

Были и более радикальные способы «лечения» арестанта.

Однажды Иоанн VI Антонович снова начал «качать права», выкрикивая, что он «здешней империи принц и государь ваш».

Капитан Овцын долго слушал его, а потом с размаху ударил императора кулаком в висок, отчего тот упал и потерял сознание.

Так пришло 26 декабря 1761 года, когда умерла столь жалостливая к Иоанну VI Антоновичу – «Бедное дитя. Ты ни в чем не виноват – родители твои виноваты…» – бабушка, императрица Елизавета Петровна.

Миновали два десятилетия правления этой «дщери Петровой».

Кончились с ними два десятилетия первого тюремного срока императора Иоанна VI Антоновича.

Наши историки, дабы оправдать незаконный захват трона «дщерью Петровой» и возвращение трона в петровскую (нарышкинскую) ветвь династии Романовых, объявили и самого царя Ивана V Алексеевича, и все его потомство, вплоть до несчастного Иоанна VI Антоновича, умственно неполноценными, «сущеглупыми».

«Царь Иоанн был от природы скорбен головой, косноязычен, страдал цингой, плохо видел и уже на 18-м году от рождения, расслабленный, обремененный немощью духа и тела, служил предметом сожаления и даже насмешек бояр, его окружавших…

Из трех дочерей покойного каждая унаследовала многие черты слабого ума своего родителя…

Природа, в соблюдении своих законов всегда неумолимая, не сделала исключения для дочери герцогини Мекленбургской при наделе, или, вернее, при обделе Анны Леопольдовны умственными способностями…»

А с каким сладострастием описывали эти историки уродство детей, рожденных Анной Леопольдовной в холмогорских снегах!

Говорилось, что достаточно взглянуть на силуэты этих несчастных, чтобы по профилям, по неправильной форме их голов догадаться о врожденном слабоумии.

В результате у впечатлительного читателя не оставалось сомнения, что вот это – воистину чахлые, ядовитые плоды засохшей милославской ветви… И тут объективности ради следовало бы сравнить потомков царя Ивана V Алексеевича с Петром III, являвшимся прямым внуком Петра I, но традиционная история подобных сопоставлений избегала.

И не случайно. Внук Петра I, несмотря на хлопоты наставников, так и не научился толком говорить по-русски, так и не смог уразуметь разницу в религиозных обрядах лютеранства и православия. Так на всю жизнь и остался он без Бога, без родины. В бедную голову его так и не вместилось осознание просторов России, и, став взрослым, он всегда считал титул русского императора менее важным, нежели чин генерала прусской службы.

И этот человек и должен был определить дальнейшую судьбу безымянного узника Иоанна VI Антоновича.

Мы уже говорили, что бывший император Иоанн VI Антонович, которому исполнился тогда всего год, в декабре 1741 года по дороге в Ригу вполне мог встретиться со своим дядей, 14-летним Карлом-Петром-Ульрихом, которого везли в Россию, чтобы сделать императором Петром III.

Но встретились они только после кончины Елизаветы Петровны, когда 18 марта 1762 года император Петр III изволил посетить Шлиссельбургскую крепость.

Встрече этой предшествовало письмо, полученное Петром III от прусского короля Фридриха II.

Узнав о намерении Петра III отправиться за границу для ведения войны с Данией за голштинские владения, Фридрих II не на шутку встревожился.

«Всякий другой народ благословлял бы небо, имея государя с такими выдающимися и удивительными качествами, какие у Вашего Величества, – писал он. – Но эти русские… Чувствуют ли они свое счастье (выделено нами. – Н.К.)? И проклятая продажность какого-нибудь одного ничтожного человека разве не может побудить его к составлению заговора или к поднятию восстания в пользу этих принцев брауншвейгских?

Припомните, Ваше Императорское Величество, что случилось в первое отсутствие императора Петра I – как его родная сестра составила против него заговор!

Предположите, что какой-нибудь негодяй с беспокойною головой начнет в ваше отсутствие интриговать для возведения на престол этого Ивана, составит заговор с помощью иностранных денег, чтобы вывести Ивана из темницы, подговорить войско и других негодяев, которые и присоединятся к нему. Не должны ли вы будете тогда покинуть войну против датчан, хотя бы все шло с отличным успехом, и поспешно возвратиться, чтоб тушить пожар собственного дома?

Эта мысль привела меня в трепет, когда пришла мне в голову, и совесть мучила бы меня всю жизнь, если б я не сообщил эту мысль Вашему Императорскому Величеству. Я здесь, в глубине Германии. Я вовсе не знаю вашего двора: ни тех, к которым Ваше Величество может иметь полное доверие, ни тех, кого можете подозревать, поэтому вашему высокому разуму принадлежит различить, кто предан и кто нет. Я думаю одно: что если Вашему Величеству угодно принять начальство над армиею, то безопасность требует, чтобы вы прежде короновались и потом вывезли в своей свите за границу всех подозрительных людей. Таким образом, вы будете обеспечены…» Историки утверждают, что Иоанн VI Антонович показался Петру III почти совсем безумным – и тот, успокоившись, приказал отправить племянника назад, в тюрьму.