Серебряный город мечты - Регина Рауэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пишу. Статью. Загадки истории и старинных родов, — отвечаю я через короткую запинку, сочиняю, подкрепляя слова честным взглядом.
И ответный, красноречивый, выдерживаю.
— Пишешь, — Йиржи хмыкает вежливо, отставляет медленно пустой стакан, чтобы в капот руками упереться и вперед, будто желая детально рассмотреть потертые носки берцев, накрениться. — Про загадки, про старинные рода. Ветка, там… болотно.
— Как? — я переспрашиваю изумлённо.
Моргаю.
Поскольку никаких болот близ Кутна-Горы не вспоминается.
— Болотно, — он буркает недовольно, передергивает плечами. — Атмосфера. В замке. В том, что осталось от него. Тебе одной соваться туда не надо.
— Пропаду, как Альжбета? — я интересуюсь.
Насмешливо.
Вот только порыв ветра эту деланную насмешливость сбивает, бросает на асфальт вслед за стаканом, который катится к бордюру и стучит.
— Пропадешь, — Йиржи соглашается без усмешек и смешков, смотрит, повернув голову, пристально, и глаза его, кажущиеся в ночи белыми, впервые пугают своей бесцветностью. — Ты бедовая.
— Я не пропаду, — я возражаю.
Из вредности.
Заправляю за ухо прядь волос, кои за долгий день совсем растрепались, завились мелким бесом от сырости. И от капота я отталкиваюсь, чтобы о Праге напомнить и разговор, переставший нравится, закончить.
Ибо поздно.
Предостерегать.
И отговаривать не влезать запоздало.
Чудаковатый пан, пришедший из самого девятнадцатого века, уже сделал свой подарок, что лучше было никогда не получать, а кто-то уже об этом узнал. Кто-то, кто остался чёрной тенью в свете хищных фар-глаз крадущегося автомобиля.
Он не догонял.
Он знал, что мне уже не убежать.
И избавляться от куклы — я знаю — поздно, не спасёт и не поможет, а поэтому придётся разбираться. Искать пана, что попросил никому не верить и исчез. Поговорить с историками и, быть может, посетить архивы, дабы мистические легенды достоверными фактами разбавить.
И статью, пообещав сенсацию, Любошу можно взаправду предложить. Отгородиться волшебным словом от рутинной работы и скучных текстов, которые требуется проверить, исправить и доделать за кем-то, закопаться всецело в… настоящие тайны прошлого?
Или собственные выдумки?
У страха велики глаза, а у меня с детства, как говорила пани Власта, богатая фантазия, и легенды мне впору сочинять самой.
Автомобиль, крадущийся следом, мог статься случайностью, никак не связанной с куклой. Влипать в истории я умею и без таинственных кукол. Та же новогодняя ночь в клубе год назад тому в подтверждение, а поэтому нельзя отметать версию идиота, что решил покуражиться, или водителя, что, боясь пропустить иль ища нужный дом, ехал медленно, а я лишь попалась на пути и всё себе напридумывала. И тетушка Марека могла ошибиться, а чудаковатый пан оказаться просто чудаковатым стариком, что на старосте лет выжил из ума.
Да.
И нет.
Я ещё строю догадки, перебираю версии, собирая из них личный кубик Рубика, когда Йиржи поворачивает к моему дому, присвистывает изумленно, и этим свистом внимание привлекает, вырывает из раздумий, заставляя глаза открыть.
Увидеть огни кареты скорой помощи.
Толпу людей.
И обтянутую голубой рубашкой широкую спину Любоша, которая вызывающе маячит в этой толпе и которую я безошибочно выцепляю взглядом, признаю. И я слепо шарю по двери, натыкаюсь на кнопки, путаюсь, когда Йиржи скорость сбрасывает, стонет обречённо.
Кажется, проницательно:
— Только не говори, что это по твою душу.
— Не по мою, — я выдыхаю через силу.
Выскакиваю, все ж распахивая дверь, под злую брань Йиржи и визг тормозов, по которым он ударяет, поскольку больная дура в моем лице выскакивает на ходу, привлекает внимание, и Любош меня замечает.
— Крайнова! — он рявкает.
Не менее злобно, чем заклятый враг детства.
И голубые глаза от гнева у лучшего друга и начальника темны, мечут гром и молнии, не предвещая ничего хорошего. И следующая фраза, кою он гремит яростно и холодно одновременно, лишь это подтверждает:
— Крайнова, я тебя задушу! Я убью тебя, Крайнова!
Он обещает.
Распихивает любопытствующих, и возле меня, чтобы схватить за локоть и сердито встряхнуть, почти отрывая от земли, Любош возникает слишком быстро, как по волшебству. Шипит взбешенно:
— Ты где была, Крайнова?! Ты… ты…
— Я тебе написала, — я выпаливаю.
Быстро.
Но сие меня не спасает, лишь напоминает, что, отправив с утра сообщение с обещанием появиться на работе завтра и зная наперед, что после подобных заявлений звонки начнутся, телефон я отключила.
Не включила до сих пор.
И узнавать сколько пропущенных от Любоша мне не хочется.
— Любош, к кому скорая?
— Написала?! Ты вчера сорвалась в ночь, в дождь, из Нюрнберга! — он орёт.
Оглушает этим ором.
Трясёт.
И к сине-чёрным синякам на запястье добавятся синяки выше локтя. Пусть Любош и впивается неожиданно стальными пальцами через куртку Йиржи, но всё равно больно и вырваться не получается.
Лишь задирается рукав куртки.
Привлекает внимание лучшего друга к расползшимся уродливыми кляксами гематомам, заставляет его подавиться гневной тирадой, посереть и оглядеть меня внимательно, заметить мешковатые дранные джинсы и футболку.
Мужскую.
Кеды, которые под взглядом Любоша кажутся до безобразия неуместными, столь же пошлыми, как и весь мой внешний вид, что о моральном падении и беспутном образе жизни свидетельствует явственно, кричит.
Впору мазать ворота дёгтем.
— Ты… откуда? — он, заканчивая осмотр, заглядывает мне в глаза.
Интересуется стеклянным голосом, что с каждым словом обороты набирает, дребезжит и от домов, заполняя гулким эхом улицу, рикошетит, разлетается на осколки и вопросы:
— Крайнова, что случилось? Откуда ты явилась в таком виде?! Что, чёрт возьми, вообще происходит? Почему я нахожу в твоей перевёрнутой вверх дном квартире твою же домработницу с проломленной головой?!
— Фанчи? Где она?
— В скорой.
— Пусти!
— Куда?
— Любош!!!
— Да пожалуйста… — он пускает.
Ядовито.
Отступает любезно, но поздно.
Я не успеваю.
Карета скорой, волнуя людское море из зевак, отъезжает. Ослепляет яркими мигалками, включает пронзительную сирену, что голос Любоша заглушает, и вопрос подошедшего Йиржи в ней тонет, а желтый, почти как у меня, канареечный автомобиль проплывает мимо.
— Фанчи… — я шепчу растеряно.
Жалко.
Делаю шаг вслед чужому канареечному автомобилю.
И ещё один.
Бегу.
— Ветка! — Йиржи перехватывает меня поперёк талии.
Отрывает от земли.
Ставит на тротуар, а красная машина, расплываясь перед глазами, тенью проносится мимо, совсем рядом через перекресток, гудит негодующе.
— Крайнова, ты совсем ополоумела? — Любош шумит запыхавшись.
Оказывается тоже рядом.
Смотрит.
И из рук молчащего Йиржи я вырываюсь. Не смотрю на заклятого врага детства и вопрос, игнорируя зависшее в воздухе неодобрение, я задаю своему лучшему другу детства и юности заодно:
— Что здесь произошло?
— Ничего, — Любош недовольно кривится, косится на Йиржи. — Ничего из того, что обсуждается при чужих и на улице. Идём домой.
Он приказывает.
Он прав.
Но