Сионская любовь - Авраам Мапу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ситри окончил трапезу и отправился в Иерусалим, где поселился в верхней комнате Амнона, и прожил там, пока были у него дела.
Пересуд
Вечером накануне пожара Азрикам принимал гостей в винодельне Карми – совещался с Хэфером и Букьей. “Будь уверен, Азрикам, – говорили гости, – вот-вот языки пламени остановят длинный язык Матана, и тот замолкнет навеки, и забудешь страх. И жена его, и дети его, и домочадцы его – все сгорят, и некому будет рот открыть, и слово вымолвить. А сейчас поторопись-ка домой, да вызволи Ахана из ямы, в которую посадил его. Любой ценой примирись с ним, покуда не прозрели старейшины у ворот и не переломили судьбу твою”.
Послушный Азрикам поспешил домой и освободил пленника. И чтоб усмирить гнев и ненависть Ахана, одарил его полем и виноградником. Говорил с ним ласково, и вполне помирились хозяин и домоуправитель. Порой мир лучше победы, а порой ведет к худшей войне.
Старейшины вновь разобрали старую историю, что приключилась с домом Иорама и его семьей. Вновь призвали к ответу Хэфера, Букью, Ахана и Хэлу. И те слово в слово повторили то, что говорили много лет назад, ни на волос не отступили. И судьи сказали: “Все ясно нам. Матан и Наама задумали злодейство, чтобы отомстить ненавистной им Хагит.” Постановили судьи вернуть Азрикаму имущество его отца Иорама, которое прятал у себя Матан. А имя Матана повелели сделать проклятием. И если кто проклинает кого, то пусть говорит: “Да постигнет тебя участь Матана!”
Глава 12
Мать
Есть дело – кончай с ним поскорей, и добавишь радости к заботам. Завершив труды в Иерусалиме, Ситри стал приготовляться к возвращению на гору Кармель. В день отправления пригласил к себе Амнона.
– Я рад, дорогой Амнон, видеть тебя в доме Иядидьи. Славными делами ты вполне заслужил такую честь, – начал Ситри.
– Ах, Ситри, что делать с честью человеку без рода и племени!? Да и имени, в сущности, у меня нет.
– Умом и дарованиями создашь себе имя. На днях навестит тебя брат мой Авишай, и узнаешь такое, чего нет важней, – сказал на прощание Ситри.
Из летнего дома на Масличной горе Амнон вернулся в свою верхнюю комнату, освободившуюся с отъездом Ситри. С Амноном поселился верный слуга его Пура, которому чрезвычайно хотелось стащить у хозяина кольцо, но не мог дерзнуть, ибо оно крепко сидело на руке Амнона. О Махе скажем, что не получила пока наставления от Зимри, какие слова передать Тамар.
Как и обещал Ситри, к Амнону явился старик Авишай. Ночью раздался стук в дверь.
– Кому я понадобился в такой час? – спросил Амнон спросонья.
– Открой мне, Амнон, – раздался за дверью голос Авишая.
– Проходи, мой господин, – сказал Амнон, впуская ночного гостя в комнату и зажигая свечу.
– Одевайся Амнон, и пойдем.
Встревоженный Амнон умылся и оделся наспех, и оба окунулись в темноту ночных улиц Иерусалима и молча шли, пока ни добрались до городских ворот Долины.
– Я знаю, Амнон, острым жалом колет твое сердце мысль о безродности, – нарушил молчание Авишай.
– Да, господин, горько не знать ни родных, ни родины.
– Поклянись, что не слетит с твоих уст ни единое слово о том, что увидишь и услышишь сейчас.
– Богом клянусь хранить тайну! О, если бы судьба благоволила мне! Найду свои корни – найду весь мир!
Авишай подвел Амнона к бедной хижине. Дверь открыта. Амнон увидел грубый стол, за ним сидит славная на вид женщина. Глаза ее красны от слез. Справа от нее – девица редкой красоты. На столе – медная лампа освещает лица сидящих. При виде вошедших, женщина и девица встали. Амнон во все глаза смотрит на обитательниц убогого жилища и переводит взгляд на Авишая, ожидая объяснения.
– Амнон, – дрожащим от волнения голосом проговорил Авишай, – поцелуй руки матери, ибо женщина перед тобой – родительница твоя, и полюби сестру, с которой вы близнецы, родившиеся в одночасье.
Юноша потрясен, и сердце отказывается верить. Женщина заплакала в голос, обняла сына, расцеловала.
– Дитя мое, как много мук и страданий выпало мне! В день, что я отняла тебя от груди, судьба отняла у меня сына. Терпение в сердце матери неисчерпаемо, как вода в бездонном колодце. Я вынесла все.
– О, брат, кость и плоть моя! Не видала тебя никогда, лишь слыхала от матушки, мечтала и звала, – вторит девица.
Видя, что родичи единокровные признали друг друга, Авишай незаметно удалился.
– Отчего молчишь, сын? – вопрошает женщина, и вновь прижимает к груди Амнона.
А тот по-прежнему нем, и лишь с нежностью обнимает попеременно то мать, то сестру, и глаза его полны слез.
– Молви же слово, сын, мне сладок будет твой голос.
– Возлюбленная матушка! Сколько долгих лет тоски миновало! – заговорил, наконец, Амнон. – Вот, свиделись, и минутами объятий выплеснулись годы терзаний. Материнское горе сдавило сыновнее сердце и сковало язык. Сестра, нельзя описать красу твою! Но почему вы так бедны и столь мал и пуст ваш дом? И какая злая сила разлучила мать и дитя? До сих пор не знаю имен ваших, и кто мой отец не сказали мне. Силы моей довольно, чтобы вызволить из нищеты мать и сестру. Я прежде отверг Иядидьи дар, что он приготовил для меня за спасение дочери своей Тамар, а нынче приму его и передам вам, и конец бедности!
– Об одном прошу тебя, сын: не выпытывай то, что пока утаила. Придет час, и узнаешь, кто ты и чей ты. Открою только, что отец твой из лучших сынов Иудеи, и нет его в живых. Умер герой, и алчные стервятники возжелали завладеть его достоянием. Кабы я не спаслась бегством, и вас младенцев не унесла с собой, надругались бы над нами и продали в рабство разбойники те. Безжалостные, они по сей день грозят новыми бедами, и мы с сестрой твоей прячемся, и Боже храни нас от длинной руки лиходеев. Верю, по справедливости воздастся за зло. Когда соблаговолит Господь настоящие лица преступников Сиону открыть, тогда и тайна наша откроется. Я вижу, что близок час торжества,
