Вейская империя (Том 1-5) - Юлия Латынина

Шаваш изумился. Давеча слова о разорении убежищ в записке бунтовщиков он почел народной напраслиной: сказывают, мол, про зайца в неводе да про груши на сосне. Да! Привидения не станут беспокоиться по пустякам. Ведь Прямые-Пути - в числе тех деревень, что, по уверению наместника, разорены горцами, а по уверению аравана - уничтожены самим наместником. И если это так, то наместник сначала сжег храмовое убежище, а потом, испугавшись содеянного, стер с лица земли и саму деревню. А головы крестьян обрил и послал в столицу, выдавая за головы варваров. И теперь эти головы в столице свидетельствуют о военных успехах наместника, и второй жалобы не напишут.

Ввиду позднего часа Шаваш церемонно откланялся, передав свое почтение прекрасной Ильве. Шкатулку он забрал с собой: если покойник опять затоскует по бумага, пусть обращается к столичному инспектору.

Проходя через сад, Шаваш заглянул в беседку, но там никого не было. Лишь большая белка-ратуфа, зажав в лапках орех, уставилась на него круглыми, засверкавшими в лунном свете глазками. Шаваш присел на скамейку и вздохнул поглубже: тяжелый и необычный аромат прилип к нему во вдовьих покоях и никак не выветривался, все время напоминая не о высохшей вдове Увинь, а о ее восемнадцатилетней дочери.

Шаваш украдкой наблюдал за Наном. Тот читал жалобу о разорении убежищ, слегка оттопырив нижнюю губу и нервно перебирая пальцами. Это выражение бывало у Нана тогда, когда принесенные бумаги разрушали уже готовую версию происшедшего; и Шаваш знал, что первым делом инспектор попытается эти бумаги как-нибудь объехать.

Нан был вынужден признать про себя, что араван не врали ни о неуместной похоти наместника, ни о компрометирующих того документах.

За такие документы можно не то что судью убить! Разорение убежищ это куда как серьезно.

Храмовые убежища были просто местом, где крестьяне могли укрыться, отказавшись от работы на полях, и когда-то эти убежища были весьма действенной формой сельскохозяйственной забастовки. Крестьян не наказывали, выволочку получали доведшие их до отчаяния чиновники. Урожай пропадал, а государство было обязано кормить крестьян из своих запасов так же, как и в неурожайные годы. Но, укрывшись в убежище, крестьяне теряли право трудиться не только на государственных, но и на своих землях. В последнее время выгода, получаемая от работы на своем поле, превышала поборы с этой выгоды, и право убежища становилось нерентабельным. В нормальных условиях коррупция была лишь тем навозом, благодаря которому так быстро и споро росла новая хозяйственная организация, и доходы деревни обгоняли в своем росте доходы чиновников.

Плохо было то, что наместник нарушил право убежища, но еще хуже было то, что крестьяне вообще прибегли к этому праву. Когда оборванный до нитки хозяин согласен загубить урожай - это вам не бунт неимущих лодырей. Уничтожить убежища - это значит уничтожить законные формы выражения недовольства, оставить народу лишь один путь, путь восстания, плодить еретиков... Поэтому-то разорение убежищ оставалось одним из немногих должностных преступлений, караемых беспощадно. Наказывали не святотатца, наказывали человека, разрушившего последние дамбы перед половодьем сект и восстаний.

Шаваш заговорил, едва Нан дочитал бумагу:

- Дело ясное, - сказал Шаваш. - Старый судья поссорился с наместником из-за дочки, и не потому, что боялся отдавать дочь этому похотливому сурку, а потому, что боялся, что Вашхога скоро казнят топором и веревкой, и тогда от этой свадьбы жизнь его треснет! Желая выслужиться в глазах аравана, судья раздобыл бумаги об убежищах, о чем и сообщил аравану в желтом монастыре. Кто-то из клевретов наместника подслушал их разговор, и наместник убил судью, едва поняв, что тот ему изменил! А потом послал человека отыскать бумаги. Бьюсь об заклад, что этим человеком был некто Ишмик, он у наместника за тайного палача...

- То-то и оно, - возразил Нан, - у наместника целый выводок палачей, а судью он, получается, убил сам?

- Да он бы и Парчового Старца зарезал, если бы тот на него пролил суп! Это же сумасшедший человек! Три дня назад его люди ехали в Архадане мимо винной лавки в запретный день; лавочник отказался продать им вина. Так вышибли дверь, лавочника подвесили вверх ногами, сами напились и народу вино силком продавали! По хозяину и слуги!

Нан помолчал.

- Да, - сказал наконец инспектор, - наместник имел повод для убийства человека, - но не для похищения бога.

- Но убийство-то важнее кражи, - возмутился Шаваш. - Какая разница, кто стащил этот подсолнух? Что-то я не припомню вреда государству от подобных краж. Даже когда в столичном храме выдрали все восемь сапфировых глаз старца Бужвы, наше правосудие ненамного ослепло. Ах, господин Нан, если кто-то спер этого Ира для пророческих целей, то он полный дурак, потому что ему лучше было бы ограбить казну уннушикова храма и раздать деньги своим последователям. А если правда, что Ир обидчив, как девица на выданье, так он сам исчез после убийства, и теперь объявится неизвестно когда.

Нан усмехнулся про себя. Шаваш не видел причины отличать Ира от любого другого идола или природного явления, - так подсказывал ему обыкновенный здравый смысл. Только куда-то делся в Харайне здравый смысл: наместник провинции разоряет убежища, дядя его кормит с собственного стола городскую чернь, араван якшается с сектантами... Плохо! Ой, плохо! Вряд ли удастся изобличить сына Ира до Большого Ирова дня. Стало быть, придется убивать человека по одному подозрению; и в монастыре будет трудно объяснить, как это можно убить человека по одному подозрению.

- Нету богов! - заявил Шаваш, - а этот Ир - проделка здешних монахов. Мало ли какие фокусы они придумывают! Бывает, что кипят сами собой чаши и статуи плачут, а на поверку все это обман народа и ловкость рук! Что же касается пророков, то они случаются не от гласа божьего, а от усилий приверженцев. Так что даже если через человека говорит бог, а поклонников у него нет, все сочтут его идиотом. А в другом никакого бога нет, зато есть тысяча поклонников, - и вот этот-то и станет пророком.

- Полюбуйся, - вдруг сказал инспектор, - протягивая со стола бумагу. Это был очередной донос. В доносе было сказано, что араван Нарай построил в Архадане школу для сирот, а на деле в этой школе люди Кархтара обучают сирот дурным книжкам и колдовству.

- У господина аравана достаточно поклонников, - заговорил Нан, - да вот и новое поколение он воспитывает, как в столице, помнишь?

Шаваш очень хорошо помнил.

- Можно ли найти лучшего главу для бунтовщиков, грезящих новой отменой "твоего" и "моего", нежели араван Нарай, чьи мероприятия в столице свидетельствуют о его верности взглядам, изложенным в его книгах. О чем он говорил с бунтовщиком Кархтаром за день до начала арестов, что Кархтар вышел от него, цветя лицом, как крокус в апрельский день? Почему в списках, составленных араваном, стоят люди, мешавшие сторонникам Кархтара? А тех крупных сектантов, которых и так весь Харайн по имени знает, успели предупредить, и они разбежались! Почему так быстро оказались у столицы разбойники: по времени выходит, что их просили помочь освободить арестованных еще до начала арестов!