Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солженицын пишет и говорит, что характер – это судьба и что человек выше обстоятельств. Про последнее писатель загибает, если только говорит не только о себе. Иван Христофорович тоже в лагере выжил, но-моему, про Сталина, про самое жизнь понимает немногим хуже
Александра Исаевича. И.Х. убежден: человек, взятый сам по себе, без всякой посторонней помощи, вооруженный лишь своими представлениями о благочестии, оставшись один на один с обстоятельствами, представляет из себя сущее говно.
Много чего, кроме ГУЛАГА, общего у Озолинга и Солженицына. Прежде всего то, что оба они правильные, вылизанные. Оба ненавидят беспорядок, но познав на себе сталинские методы соблюдения трудовой и общественной дисциплины, обиделись на Сталина. И. Х. знают только в нашем институте, А.И. планетарно знаменит. Тем не менее, Озолинг кажется мне куда как глубже Солженицына. При том, что из всех известных мне думающих людей столь всесторонне понимающих второе начало термодинамики, как И. Х., я никого не знаю, по-моему,
Озолингу не хватает простоты. В свою очередь Солженицына как раз-то и отличает простоватость.
А.И. говорит:
" Раньше понимали так: все в жизни определяет среда. А я вам скажу, что это совершенно не так. Я прожил долгую жизнь в самых разных условиях, подчас чрезвычайно тяжелых, и смог убедиться, что среда воздействует иногда враждебно. Но судьба человека определяется не средой. Мы не игрушки в руках истории. Судьба человека – это его характер. На самом деле характер человека – это компас, по которому он идет. В жизни каждого бывает важный выбор, иногда несколько важных выборов. Но есть много мелких вещей, которым мы не придаем значения. Так вот из этих мельчайших выборов и складывается наша судьба. А среда по отношению к нам пассивна. Человек всегда выше обстоятельств".
А. Солженицын – "Аргументам и фактам": "Мы не игрушки в руках истории". "Аргументы и факты", N 20, 2004 г.
В чем здесь правда? Вполне возможно, что правда здесь и в том, что "прокурор был глуп, но к несчастью, закончил гимназию с отличием". Критики Солженицына настаивают: в том, что
А.И. несет ахинею, повинна его физико-математическая образованность.
Неправда ваша. Потому, как "среда по отношению к нам пассивна".
Даже в том случае, когда "она воздействует иногда враждебно". Все потому, что, как известно, "мы не игрушки в руках истории". Если еще кто чего не понял, повторюсь:
"Человек всегда выше обстоятельств".
"Что вы, котята, без меня делать будете?". Почему тиранам глубоко плевать на приговор Истории? По идее им не должно быть безразлично, что будут говорить о них после смерти. Сталин, свидетельствовал
Бехтерев, страдал серьезным психическим расстройством. Но если он псих, тогда и темы для разговора нет – спрос тогда с нормальных.
Для чего мы становимся правдолюбивцами? Если токмо ради того, чтобы кого-то затюскать, то это не достойный для властителя дум уровень. Тренер сборной СССР по хоккею Аркадий Чернышев на просьбу оценить неудачную игру известного в прошлом хоккеиста в решающем матче, как-то сказал: "Я не берусь судить о его действиях, потому что мне неизвестно какую спортсмен получил установку на игру". Сталин, если верить Солженицыну, что существует тот, к кому обращена наша "возносчивость" и что вождь обретается в аду, легко может выкрутиться перед потомками, сославшись на установку от
Истории. Тем более, что он и как и мы все, не игрушка в руках истории. Как ни крути, но по должности, которую он занимал, – уровни ответственности перед Историей у Сталина и Солженицына все-таки разные.
Югославский матрос…
Когда Малик на несколько дней переселяется к матери, он ведет осмысленный образ жизни. Мать на дежурстве, с утра он варит борщ.
Борщец Малик готовит долго и основательно. Пока мясо доходит, циркач калякает по телефону с кентами. Часа через два борщ готов. Он у
Малика получается жирный, густой. Звонит Кэт на работу: "Приходи обедать с Наташкой и писакой".
Писакой он обзывает меня. Кэт называет брата трутнем, он посмеивается. Сестре не понять, что если и где мог работать Малик, то только на манеже. Остальное не для него. Тереза Орловски рассказала о знакомом, работавшем в конторе по снабжению. Когда его уволили со снабжения, знакомый Орловски упал посреди кабинета начальника без чувств. Малика рассмешил Наташин пример. Он, по его словам, обрадовался бы.
Тереза Орловски нахваливала борщец.
– Вкусно!
– Завтра буду суп варить, – отозвался хлебосол.- Приходи.
– Суп мясной? – Наташа зачерпнула с донышка тарелки остатки борща.
– Конечно мясной, – Малик вытащил из под носа Орловски пустую тарелку, поставил ее в раковину. – Суп из семи золуп.
К тому, что Малик большой мастер хоккея, Наташа привыкла. Это я не могу привыкнуть, когда кто-нибудь при ней матерится. Хотя Гау и говорила, что я ругаюсь, как биндюжник, мне кажется за посторонними ругательствами в присутствии Орловски стоит желание задеть меня.
В последнее время Терезе достается от матушки. Мама назначила
Наташу ответственной за возвращение паспорта и крепко расстраивает по телефону Орловски. Никого кроме Кэт матушка не винит в исчезновении паспорта, кроме того Наташе велено взять на себя и обязанности по прекращению отношений между мной и подружкой Терезы.
После того, как мама по телефону намекнула ей: дружба с Кэт бросает тень на репутацию Наташи, Орловски разревелась… Матушка утешила ее:
– Наташа, не плащ… Ты хороший… Ты не проституция…
Безусловно, Тереза Орловски не проституция, находясь меж двух огней, она вынуждена лаврировать на краю. Кэт тоже никакая там не проституция, это матушка от бессилия и сгоряча говорит.
Повторюсь, притягательность Орловски – загадка для женщин. Годы, проведенные в Москве, наложили свой отпечаток на характер и поведение Наташи с мужчинами. Динамизм, как явление, известен с шестидесятых. Нет оснований относить Орловски к завзятым динамисткам, но повадки столичных вертихвосток она успешно переняла.
В принципе любую женщину можно уговорить на тесное сотрудничество.
Тереза тут не исключение. По складу она и Ольга Мещерская, и старуха
Шапокляк, но больше Мальчиш-плохиш, который размягчается при виде корзины печенья и бочки варенья. Никто по-настоящему не пробовал пробудить у Наташеньки к жизни несомненные ее свойства подлинной, натуральной Терезы Орловски. Сдается, что перед лицом коробки сгущенки и десятка палок сырокопченой колбаски Наташенька может потерять бдительность, а там до и до истинной Орловски рукой подать.
Наташа подарила мне свою фотографию. На снимке она в джинсах и лифчике у костра в горах пробует ложкой похлебку из котелка.
Прекрасная горовосходительница и усердная кухарка.
– Наташа, твоя фотка стоит на моем письменном столе, – сказал я,
– Ты моя черемуха!
– Бяша, я твоя муза! – откликнулась Тереза Орловски.
Что легко достается, у того и цена легкая, зыбкая.. Черемуха на столе может и мозолит глаза Айгешат, но она не подает вида, посмеивается. По всему, она искренне полагает, будто фотку Орловски поставил я на лучшее место для создания иллюзии ложного обоза. Про
Кэт ей хорошо известно, плюс ко всему она ее видела, когда подруга принесла матушке сто рублей, которые она весной заняла под меня.
В сентябре я проснулся и услышал от Айгешат: "Кто такая Катя?".
– Карлуша. А что?
– Фу! Во сне ты ее всю ночь звал.
Мама в ускоренном темпе вводила сноху в особенности экономного ведения хозяйства. Айгешат про себя улыбается на мамино требование непрерывно пополнять запасы муки, комбижира и соли – в магазине сей товар не переводится. Матушка сердится на легкомыслие Айгешат и напоминает: "В любой момент может все кончиться. Чем будете питаться?".
Мама Гау, Балия Ермухановна, просила раскрыть секрет матушкиных баурсаков. Пропорции Балия Ермухановна соблюдала, как и следовала требованию ставить тесто на ночь в тепло, но баурсаки у нее, как и прежде, получались резиновые. Айгешат пришла в наш дом без понятий как делать пончики пышными. Не прошло и нескольких дней, как она в темпе подшустрилась и стала печь баурсаки вкусом точь в точь как у мамы.
Мне нравится как она нарезает хлеб. Тоньше чем в ресторане. Еще у нее офигенно получается выпечка. Торты в ее исполнении – закачаешься.
– Чтобы наесться твоими медовыми тортами их нужно хотя бы штук сто, – похвалил я.
– Приятно слышать. Но думаю, что тебе хватило бы и пятидесяти, – улыбнулась глазами Айгешат, – Ты и без того упитанный.
Упитанный? Это есть.
Ознакомила мама сноху и с содержимым сундуков и серванта.
Самое ценное в серванте старое серебро с вензелем "М.Е.".
Купила матушка подстаканники и ложки у эвакуированных на акмолинском базаре в 43-м. Кто-то маме сказал, что серебро раньше принадлежало семейству Салтыкова-Щедрина. Якобы "М.Е." – начальные инициалы сатирика – "Михаил Евграфович". Наверняка это не так. Маме же нравится считать покупку серебром графа. Если так, то подстаканникам и ложкам Михаила Евграфовича не место в нашем доме. Она думает, если купила за цену хлеба чужую вещь, которая есть семейная память, то это не мародерство.
