Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

К стаду вернулась не Марийка Геджибош, а Пастушка.

– Я молилась в уединении, – сказал она, превращая карцер в келью святой. – Малый Господь снизошел ко мне. Покой – вот наша участь. Покой и ожидание. Кто не согласен – зверь, пожирающий малых сих. Я охраню верных от зверя.

Ее слушали.

Присутствие собаки благотворно для овец.

Малый Господь временами являлся Пастушке, обустраивающей Шеол. В огне, в сиянии, он был очень похож на Принца Марека – гранд-чемпиона породы «цэрбский чувач», обладателя знака «Образцово выращенный» и статуса «Лучший кобель», трагически погибшего в честном бою.

Отец, которого Марийка никогда не видела живым, направлял дочь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

НАПЕРЕГОНКИ С БОМБОЙ

I

– Кажется, все, – прислушиваясь, сказал Авель О'Нейли. – Быстро оно в последнее время. Быстро и часто. К чему бы?

– В каком смысле?

Лючано ничего не понял. Он еще не до конца отошел от рассказа о судьбе Пастушки. Ему было жаль девушку. И от жалости становилось страшно – за себя, в первую очередь. Да, эгоизм, постыдное чувство. Страх за друзей – дело благородное, а за собственную задницу – увы. Но, право слово, он боялся «вождя вождей» больше, нежели пенетратора, во второй раз поселившегося в Тарталье.

Страх жевал печень и ухмылялся, скотина.

– В прямом. Перед вашим явлением в «Шеол» тоже был День Гнева. Около восьми часов длился, если не ошибаюсь. Закончился буквально перед нашим знакомством. Пастушка вас учуяла, велела Добрым Братьям ее сопровождать. Ну и остальные потянулись… Кстати, как вас занесло в нашу дыру? Челноком, что ли?

– На антисе прилетели.

– Э-э… в каком смысле? – повторил Авель недавнюю реплику невропаста.

– В прямом. Точнее, вантисе. В составе антиса.

– Где, извините?

– Ну, внутри!

Заботливо, с трогательным участием летописец подлил собеседнику чаю. Они уже трижды или четырежды заливали кипятком первоначальную горсть «Улитки Мао». Сорт не был предназначен для большого количества заварок. Напиток сделался жидким, аромат исчез; лишь на языке оставался маслянистый привкус. Дурак обвинил бы Авеля в жадности. Умный оценил бы доверие. Такую драгоценность, как чай, надо беречь. И угощать только приглянувшихся людей, оказывая великую честь.

Иди знай, когда удастся пополнить запасы…

–  Внутри? Так, как пенетраторы селятся в нас?

– Примерно. Но без захвата контроля.

– Позвольте спросить, кто из вас антис? Который, судя по вашему заявлению, позволяет селиться у него внутри? Помпилианец? Нет, у них нет своих антисов… Один из вехденов?

– Никто. Антис улетел.

– Ага, значит, улетел…

– Да. Есть шанс, что он вернется за нами. Но я не стал бы слишком надеяться.

– Извините за прямоту, друг мой… Я не психиатр. Я священник, и то бывший. Вряд ли я теперь сумею помочь вашей душе. Но рассудок… Здесь, в «Шеоле», надо беречь рассудок. Считайте, я вам поверил. Остальным и вовсе-то без разницы. И тем не менее, постарайтесь остаться в здравом уме. Не обижайтесь, а? Будет огорчительно, если…

Лючано не слушал его. Верит летописец, сомневается, считает гостя лжецом или душевнобольным – неважно. Важно другое, то, что выпирало углами, не укладываясь в ясную схему. Он перебирал воспоминания о Дне Гнева, пытаясь вычленить накладку. Суматоха в коридорах. Антония бьет током. Юлию блокирует в камере. Пастушка укрощает стихию людского безумия, вынося шефа охраны из запретной зоны… ЦЭМ долдонит инструкцию… исповедальня…

Есть! Нашел!

– Скажите, Авель: почему ЦЭМ позволяет ей манкировать приказами? Все бегут в камеры, одна Пастушка творит, что хочет. Рычит, носится туда-сюда… Кстати, куда она поволокла нашего друга?

– В лазарет, – летописец с грустью смотрел в чашку: там остался глоток, и баста. – Куда еще? Не волнуйтесь, у нас хороший лазарет. Вылечат. Не таких на ноги поднимали.

На главный вопрос он не торопился отвечать.

– Я разговаривал с Толстым Увой, – свернул с темы Авель О'Нейли. – Ува сказал, вы с ним сидели вместе. Это правда?

– Правда.

– У вас практиковался режим сотрудничества?

– Конечно.

«Я сам мотал срок в этом режиме. Младшим экзекутором», – хотел добавить Лючано, но прикусил язык. Мало ли кому разболтает это «мерин»? Не всем рецидивистам, а в «Шеоле» безусловно остался кое-кто из матерых сидельцев, по сердцу «трудняки», как звали сотрудничающих по тюрьмам. Особенно экзекуторы…

– И как переводили заключенных в этот режим?

– Кто-то из реальных сотрудников Мей-Гиле давал рекомендацию. К примеру, старший экзекутор Гишер. Потом заключенный писал заявление. Формальность, если все решено заранее. Начальник тюрьмы ставил подпись, и дело в шляпе.

– Теперь сделайте поправку на нашу автоматику. Действия заключенных фиксируются «следаками». Если они совпадают с «паспортом сотрудничества» – есть такая программа – ЦЭМ или дубль-система фиксируют сей факт. Общий порядок превыше мелких нюансов. Пастушка минимизирует проблемы с выполнением команд ЦЭМа. Она несет раненого в лазарет, гасит очаги агрессии… Естественно, что ей позволяется больше других. Права и обязанности дежурного по камере, или старшего по блоку…

Объяснение казалось логичным. Тарталья кивнул и содрогнулся: чертов страх вгрызся в печенку – до сердцевины. Извернувшись странным образом, страх поменял имя. Теперь он перестал урчать Пастушкиным баритоном. Зато у жуткого чувства (предчувствия?) отросли длинные, черные как смоль волосы со стальными крючками на концах.

О профессор Мваунгве, психиатр-горилла, где ты?

– Лоа биби Руф в кризисной ситуации делается агрессивен. Конкурент подавляется, либо иным способом утрачивает роль лидера. После кризиса у больной возникает прогрессирующий комплекс жертвы…

– Это лечится?

– Я, конечно, стабилизирую вибрации… Но никаких гарантий, что это не проявится снова. Мои рекомендации: избегать кризисных ситуаций. Присутствие на парадах, демонстрациях, публичных торжествах, массовых религиозных служениях…

Он представил, что случилось бы, начнись у Юлии приступ, и закрыл глаза. Пришлось ждать, пока отступит головокружение. Словно воздвигся на краю Башни Молчания, заглянул в бездну, где зубастые птицы рвали облака в клочья; словно в воображении пережил смертельный полет, пятясь назад с уверенностью, что валишься в пропасть.