Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

Азиэль был высок, худощав и не очень широк в кости. Черты его овального лица, особенно губы, отличались тонкостью и чувственностью; обращали на себя внимание его глаза — большие, темные, исполненные задумчивости — глаза человека, отмеченного роком. Выражение у них было, по большей части, мрачное, слишком сосредоточенное, и, случалось, они вспыхивали странным огнем.

Принц Азиэль приставил ладонь ко лбу, защищая глаза от лучей заходящего солнца, и долго и внимательно разглядывал город на горе.

— Наконец-то, хвала Всевышнему, я вижу тебя! — прошептал принц, который поклонялся Яхве, а не богам, которых чтила его мать. — Честно сказать, путешествие измотало меня. Хотел бы я знать, что ожидает меня в твоих стенах, о Город Золота и дьяволопоклонников.

— Этого не знает никто, — послышался голос у его уха. — Может быть, вы найдете там себе супругу… может быть, престол, а может быть… и безвременную кончину.

Азиэль, вздрогнув, обернулся и увидел рядом с собой человека в некогда роскошном, но теперь рваном и запыленном платье, в черной шапке, смахивающей на феску, какие носят на Востоке. Человек был уже довольно пожилого возраста, с седоватой бородой, проницательными, не лишенными доброты глазами и с острыми, решительными чертами лица. Это был финикийский купец — он пользовался особым доверием тирского царя Хирама, который и назначил его начальником каравана.

— А, это ты, Метем! — сказал Азиэль. — Зачем ты оставил караван и вернулся?

— Потому что мой самый ценный груз — вы, принц, — почтительно склонился купец. — До сих пор я оберегал сына Израиля от всех опасностей, теперь осталось лишь передать его правителю города. Слуги сказали мне, что вы отослали их, поэтому я и вернулся: по ночам здесь, за стенами города, рыщет множество разбойников и дикарей.

— Благодарю за заботу о моей безопасности, Метем, хотя я и не думаю, что мне что-нибудь угрожает. Да я и сам могу постоять за себя.

— Не благодарите меня, принц, все это время я охраняю вас, потому что мне будет хорошо заплачено. Сначала я получу щедрое вознаграждение от правителя города, а затем, через несколько лет, когда мы возвратимся в Иерусалим, и от великого Царя: я надеюсь загрузить его дарами целый корабль.

— Это еще неизвестно, Метем. Если будет царствовать мой дед, возможно, твоя надежда и сбудется, но ведь он очень стар, а если корона перейдет к моему дяде, я отнюдь не уверен, что он вообще захочет вознаградить твои услуги. Вы, финикийцы, так любите деньги. Скажи, Метем, мог бы ты продать меня за золото?

— Я этого не говорил, принц, хотя даже дружба имеет свою цену.

— Среди твоего народа?

— Среди всех народов, принц. Вы упрекаете нас за то, что мы любим деньги. Что ж, верно, мы их любим, ведь они дают все, к чему стремятся люди: почет, высокое положение, безбедное существование и благоволение царей.

— Но не любовь, Метем. Финикиец презрительно рассмеялся.

— Любовь?! Ну этого-то добра я могу купить сколько угодно, было бы на что. Мало ли на невольничьих рынках рабынь и мало ли вольных женщин, любящих украшения, пурпурные тирские ткани и легкую, роскошную жизнь? Вы молоды, принц, потому и считаете, что любовь нельзя купить.

— А ты, Метем, слишком стар и не понимаешь, что я разумею под любовью; однако я не стану тебя переубеждать; даже если в моих словах будет мудрость Соломона, ты все равно меня не поймешь. Что бы там ни было, деньги не принесут тебе благословения Небес и не одарят райским блаженством твой дух в жизни вечной, что следует за этой, земной.

— Вы говорите, деньги не одарят мой дух блаженством? Конечно, нет, принц, ибо я не верю в существование духа. Когда я умру, я умру, это будет конец. А вот благословение Небес вполне можно купить, как я уже не однажды убеждался, если не за деньги, то за что-нибудь другое. Когда-то я принес своего первого сына в жертву сидонскому Баалу. Не отворачивайтесь, принц; это далось мне очень нелегко, но на карту было поставлено все мое будущее; лучше было пожертвовать мальчиком, чем обречь нас всех на вечную нищету и долги. Вы же знаете, принц, что боги требуют всего самого лучшего, они требуют крови и преданности.

— Нет, не знаю, Метем. Такие боги не боги, а дьяволы, отродья Вельзевула, не имеющего никакой власти над людьми истинно праведными. Я отвергаю двух твоих богов, финикиец: и того, что на земле, бога золота, и того, что в небесах, — дьявола, жаждущего крови.

— Не говорите о нем плохо, принц, — торжественно возгласил Метем, — ибо здесь вы не в святилище Яхве, а в его владениях, и он может явить вам свое могущество. В продолжение нашего разговора скажу, что я охотнее буду поклоняться золоту, чем тому безрассудному, одуряющему духу, который вы изволите называть Любовью и который причиняет своим поклонникам куда больше зла, чем золото. Признайтесь, именно от любви женщины вы и бежали сюда, в эти дикие края, принц. Берегитесь же, чтобы любовь другой женщины не задержала вас здесь.

— Солнце уже садится, — холодно произнес Азиэль. — Пора идти.

Метем с поклоном пробормотал какое-то извинение, ибо чутье человека, часто бывающего при дворе, подсказало ему, что он допустил некоторую вольность, затем, придержав стремя, он помог принцу сесть на его мула. Но, когда он повернулся к своему мулу, оказалось, что тот куда-то удрал, и понадобилось целых полчаса на его поимку.

К тому времени солнце уже закатилось, и, так как в Южной Африке смеркается почти мгновенно, оба путника с трудом находили дорогу, спускаясь по горному склону. И все же они продолжали спуск, пока за их колени не стала цепляться длинная сухая трава, оповещая своим шуршанием, что они сбились с дороги, хотя и едут в правильном направлении, ибо видели перед собой сторожевые костры, пылающие на крепостных стенах. Однако, когда они подъехали к какой-то роще, огни скрылись за пологом густой листы, и в полной темноте мул Метема задел за торчащий из земли корень и упал.

— У нас нет другого выхода, — сказал