Сандро из Чегема. Знаменитый роман в одном томе - Фазиль Искандер

– Я, я Джамхух, – сказал Джамхух, – только ни слова о моей мудрости…

– Ты Сын Оленя! – изумился пастух и подпрыгнул от радости. – Так, значит, это ты делаешь предсказания, которые сбываются даже раньше, чем ты предсказал! Так это ты выучил наш язык всего за пять дней!

– Да, я, – сказал Джамхух, – только люди кое-что преувеличили, а кое-что преуменьшили. Так, например, я абхазский язык выучил в два дня, но дело не в этом…

– Великий Весовщик Нашей Совести! – воскликнул пастух. – Ты утолил мою мечту. Я увидел Сына Оленя! Джамхух, возьми меня с собой. Я Скороход. Авось где-нибудь понадобится тебе моя скорость!

– А как же твои зайцы? – спросил Джамхух.

– Ну, – сказал Скороход, – дальше этого хребта они не убегут. Когда надо будет, я сниму жернова и соберу их.

Тут Джамхух объяснил ему цель своего похода и связанные с ним опасности. Скороход слушал его и, предвкушая радость, прыгал на месте так, что искры сыпались из жерновов, задевающих друг друга.

И они двинулись дальше. На следующий день друзья вышли на альпийские луга, где травы были по пояс, а вершины гор на жарком, полуденном солнце сверкали свежим, аппетитным снегом, а крутые склоны прорезывали величавые водопады.

– Нет большего удовольствия, – сказал Опивало, – как в жару поустойчивей стать под ледниковым водопадом, чтобы струя не сбила тебя с ног, разинуть рот и часа два попить горной воды.

– А по-моему, – сказал Объедало, – нет большего удовольствия, как в жару подняться на снежную вершину и вылизать ее всю, пока под языком не зашершавятся ее каменистые склоны.

– Сын Оленя, – начал Скороход, – я обычно пасу своих зайцев в горах и, сколько ни любуюсь альпийскими лугами и снежными вершинами, никак не могу налюбоваться. Горы – самое красивое место на земле, или мне так кажется, потому что я очень чувствительный?

– Думаю, вот в чем дело, – сказал Джамхух. – Горы – это место, самое приближенное к небу. Земле хочется, чтобы первым делом бросалась в глаза ее лучшая часть. Опять же, когда бог посылает на землю своего ангела, лучше, если он приземлится в самом красивом месте, а потом уже постепенно привыкает к некоторым некрасивостям земной жизни.

– Точно, – сказал Объедало, – вот так и люди в деревне всегда встречают гостя хлебом-солью, хотя не всегда они добры и гостеприимны.

Они шли по горной тропе, а вокруг на склонах дымились пастушеские шалаши, паслись табуны коней, стада овец, коз и коров.

В одном месте тропинка проходила мимо пастушеского шалаша, где пастух, стоя на коленях возле открытого очага, раздувал огонь.

– Обратите внимание, – сказал Джамхух, – на этого пастуха. Какое у него красивое лицо! Всегда, когда человек раздувает огонь, у него красивое лицо.

– Точно! – воскликнул Объедало. – Я это тоже часто замечал. Когда та, на шее которой я хотел бы быть повешенным, если мне суждено быть повешенным, раздувает огонь, она мне кажется очень красивой женщиной. А когда она меня ругает, она мне кажется ужасной уродкой. И тогда я не хочу быть повешенным на ее шее и вообще не хочу быть повешенным…

– До чего же мне надоело слышать о твоей жене, – перебил его Опивало.

– Чтоб вас обоих, тебя и твою жену, повесили на одной перекладине.

– Нет, – сказал Объедало, – так я не согласен. Если нам обоим суждено быть повешенными, я хотел бы, чтобы сначала меня повесили на ее шее, а потом ее, голубку, на моей шее. Вот как я хотел бы!

– Да кто у тебя, дубина, будет спрашивать твоего согласия? – горячился Опивало. – Если царь велит вас повесить, то вас и повесят на одной перекладине!

– Так я не согласен, – возразил Объедало, – только на моих условиях я согласен быть повешенным.

– Джамхух, он сведет меня с ума! – воскликнул Опивало. – Да кто у тебя будет спрашивать, болван, если сам царь велит!

– Остаюсь при своем мнении, – сказал Объедало, подумав, – и при той, на шее которой…

– Джамхух, – взмолился Опивало, – я больше не могу!

– Друзья, не ссорьтесь, – сказал Джамхух, – лучше продолжим беседу о раздувающем огонь. У раздувающего огонь всегда красивое лицо, потому что раздувание огня – угодное богу дело. Душа человека тоже огонь, который нам надлежит раздувать.

– На душу Опивалы, – вдруг сказал Объедало, – лилось столько воды и вина, что она у него давно погасла.

– Вот это дурень! – хлопнул в ладоши Опивало. – Он думает, что, когда вода и вино проходят через горло, они задевают душу. Конечно, душа человека находится там, где горло переходит в тело, но она не имеет выхода к пищеводу, хотя расположена близко. Это видно хотя бы из того, что, если душа от гнева раскалена, стоит напиться холодной воды – и ты успокаиваешься. Но прямо пищевод с душой не связан. Иначе б ты, землеед, давно похоронил свою душу в съеденной земле.

Пока они так горячились, пастух раздул огонь, пододвинул полешки и оглянулся на путников. Он привстал, поздоровался с ним и пригласил их в шалаш.

– Нет, – сказал Джамхух, – нам останавливаться некогда. Мы в пути. Но не кажется ли тебе, что пора спуститься в село и принести соли-лизунца твоим овцам и коровам?

– Правда, – согласился пастух, – давно пора, да все некогда было. Завтра собираюсь. Подождите немного. Я подымусь к своему стаду и через полчаса буду здесь с овцой. Зарежу ее и угощу вас молодым мясом, которое мы запьем кислым молоком из бурдюка.

– Спасибо, – сказал Джамхух, – но мы спешим по делу.

– Да и за полчаса баранчика сюда не пригонишь, – пошутил Скороход, подмигивая друзьям.

– Да и баранчика мы впятером не одолеем, – подхватил шутку Объедало.

– Да и свежий бурдюк с кислым молоком не стоит открывать, – добавил Опивало. – Мы его до конца не выпьем, а оно тогда забродит.

– Не беда, – сказал простодушный пастух, – забродит, собакам сольем. Доброго вам пути, раз вы спешите.

– До свидания, – попрощались друзья и двинулись дальше.

– Постойте! – вдруг окликнул их пастух. Друзья оглянулись. Лицо пастуха выражало растерянность и удивление.

– Путник, – обратился он к Джамхуху, – как это ты узнал, что у меня кончились запасы лизунца? Ведь ты и в шалаш ко мне не заходил?

– Очень просто, – сказал Джамхух, – я видел, как две твои коровы и несколько овец лизали белые камни.

– Точно! – ударил пастух ладонью себя в лоб. – Ты мудр, почти как Джамхух – Сын Оленя.

– А он и есть… – начал было Объедало, но тут Джамхух незаметно толкнул его, и Объедало замолчал.

– Что «он и есть»? – спросил пастух.

– Он и есть то, что он есть, – сказал Опивало.

– А-а-а, – закивал головой пастух и стал насаживать вяленое мясо на вертел.

Объедало тайком облизнулся, и друзья пошли дальше.

Вечером Джамхух со своими спутниками развел костер на живописной лесной лужайке, они поужинали чем бог послал и, сидя у костра, разговаривали о всякой всячине.

– Друзья мои, – сказал Джамхух, – не скрою от вас, что я волнуюсь перед встречей с прекрасной Гундой. Я чувствую, что великанов я, пожалуй, одолею, но я ничего не знаю о семейной жизни людей. Я знаю, как мама-олениха жила со своим оленем, но к своему отцу я попал, когда тот уже был вдовцом. Расскажите мне о ваших женах. Какие у них нравы, как с ними надо обращаться. Начнем с тебя, Скороход.

Скороход в это время, сняв жернова со своих ног, смазывал в них отверстия бараньим жиром, чтобы они не слишком терли ноги.

– С меня, Джамхух, – сказал Скороход, – как начнешь, так и кончишь, потому что я ужасно чувствительный и от этого ужасно влюбчивый. А оттого, что я влюбчивый, я никак не могу жениться. Только я хочу жениться на полюбившейся мне девушке, вернее, только она захочет меня женить на себе, как мне начинает нравиться другая девушка и я даю стрекача от прежней. Однажды даже пришлось снять жернова – до того крепко вцепилась в меня одна из них, чуть не догнала. Так что, Сын Оленя, мне и рассказать нечего о семейной жизни.

– Легкий ты человек! – сказал Джамхух.

– Оттого-то и хожу в жерновах, – не совсем впопад ответил ему Скороход, продолжая смазывать бараньим жиром отверстия своих жерновов.

– Лучше я расскажу о той… – охотно начал Объедало, но тут его перебил Опивало.

– Сын Оленя! – взмолился он. – Если Объедало скажет сейчас о той, на шее которой он хотел бы быть повешенным, я уйду от вас или огрею его головешкой! Выбирайте одно из двух!

– Ладно, – сказал Сын Оленя, – он обещает нам не говорить так.

– А он уже все сказал, – примирительно вставил Объедало. – Ну так вот, – продолжал он после небольшой остановки, – моя жена, то есть та… Ну, которая моя жена, очень хорошая женщина. Мы с ней живем уже десять лет и нажили пятерых детей, по которым я уже скучаю… Не говоря о той, на шее которой…

– Джамхух, он опять! – вскричал Опивало.