Любовное письмо короля Георга - Морис Леблан

— Бедный господин Вошрель! Убит! Такой славный господин, такой занятный человек! И вы интересуетесь, была ли я с ним знакома? Очень мало. Я приезжала сюда лишь однажды, по делу. Хотела кое-что купить. Но мы не сошлись в цене, и я собиралась снова приехать после того, как переговорю с братьями. Мои братья — очень известные люди… Самые крупные… как это по-французски?.. Ах, да, самые крупные бакалейщики в Лондоне.

Месье Формери попытался направить этот поток слов в нужное русло.

— И что же вы хотели купить, мадмуазель?

— О, всего-навсего клочок бумаги… совсем маленький…

— И он имеет большую ценность?

— Для меня — огромную. И я имела глупость все рассказать. «Знайте же, дорогой месье Вошрель, — сказала я, — что моя прабабка с материнской стороны, прекрасная Доротея, была любима самим королем Георгом четвертым и хранила восемнадцать любовных писем под кожаным переплетом восемнадцати томов сочинений Ричардсона… по одному в каждом. И вот после ее смерти семья нашла все тома, кроме четырнадцатого, исчезнувшего вместе с письмом номер четырнадцать… меж тем, это самое интересное письмо, поскольку доказывает общеизвестный факт, что очаровательная Доротея изменила супружескому долгу за девять месяцев до рождения своего старшего сына. Теперь вы понимаете, дорогой мой месье Вошрель, как мы были бы счастливы получить это письмо! Ловендейлы — потомки короля Георга четвертого! Родня нынешнего монарха! Это принесло бы нам и славу, и титулы!»

Элизабет Ловендейл вздохнула и, продолжая рассказ о встрече с господином Вошрелем, продолжала:

— «А потом, мой дорогой месье Вошрель, — сказала я, — после тридцатилетних напрасных поисков я узнала, что недавно на публичной распродаже продавался четырнадцатый том Ричардсона. Я бросилась к покупателю — букинисту с набережной Вольтера, и он направил меня к вам, со вчерашнего дня ставшему владельцем книги». Господин Вошрель побледнел и уставился на меня. «А сколько вы заплатите?» — спросил он. Тут-то я и поняла, какую сделала ошибку. Не расскажи я о письме, могла бы приобрести книгу за пятьдесят франков. Я предложила тысячу. Добрейший месье Вошрель задрожал как лист и потребовал десять тысяч франков. Я согласилась. Он потерял голову. Я тоже. И получилось, знаете ли, как на аукционе. Двадцать тысяч… тридцать тысяч… В конце концов он добрался до пятидесяти. «Пятьдесят тысяч, ни сантимом меньше! — кричал месье Вошрель. — И я смогу купить все книги, какие только захочу!.. Самые красивые!.. Пятьдесят тысяч франков!». Он тут же хотел получить задаток и чек. Я пообещала вернуться. Господин Вошрель запер книгу вот в этом ящике стола.

Элизабет Ловендейл продолжала говорить, уснащая рассказ множеством ненужных подробностей, но никто уже не слушал. С некоторых пор Джима Барнетта и инспектора Бешу занимало совсем другое — выражение лица месье Формери. Почтенного стража закона явно охватило сильнейшее волнение, и он едва сдерживал готовую прорваться радость. Наконец, не в силах терпеть долее, месье Формери глухо проговорил:

— Короче говоря; мадемуазель, вы требуете четырнадцатый том сочинений Ричардсона?

— Да, сударь.

— Вот он! — И следователь театральным жестом извлек из кармана небольшой томик в кожаном переплете.

— Невероятно! — в полном восторге воскликнула англичанка.

— Вот он, — повторил месье Формери. — Но письма короля Георга там больше нет. Я бы его заметил. Однако я отыщу это письмо, раз сумел найти книгу, которую столько лет искали! Тот, кто похитил том Ричардсона, неизбежно запрятал и столь драгоценный для вас документ.

Следователь немного побродил по комнате, заложив руки за спину и молча переживая сладостный миг торжества, потом постучал по столу.

— Итак, мы наконец знаем причину убийства. Кто-то подслушал разговор Вошреля с мисс Ловендейл и заметил, куда старик спрятал книгу. Через несколько дней этот человек совершил убийство и украл письмо, намереваясь, очевидно, позже продать его. Кто этот человек? Рабочий фермы Годю. Впрочем, с самого начала я чувствовал, что именно он виновен. Вчера во время обыска я заметил неестественно большую щель между кирпичами камина и, расширив дыру, нашел книгу. Эта книга явно попала туда из библиотеки господина Вошреля. Неожиданные показания мисс Ловендейл доказывают правильность моих рассуждений. Стало быть, я немедленно прикажу арестовать троих братьев Годю, этих прожженных негодяев, подлых убийц господина Вошреля и преступных обвинителей господина Лебока.

После этого месье Формери величественным жестом протянул руку господину Лебоку, и тот пожал ее с живейшими изъявлениями благодарности. Галантно проводив мисс Ловендейл к автомобилю, следователь вернулся в дом.

— Ну вот, — воскликнул он, потирая руки, — я думаю, эта история наделает шуму и месье Формери услышит немало лестных слов! Что вы хотите, месье Формери — человек очень честолюбивый и его давно притягивает столица!

И следователь направился к дому Годю, куда приказал под хорошим конвоем доставить всех троих братьев. Погода стояла прекрасная. Месье Формери, сопровождаемый господином Лебоком, инспектором Бешу и Джимом Барнеттом, ног под собой не чуял от радости.

— Ну как, мой дорогой Барнетт, здорово я провернул это дело? — насмешливо бросил он. — Признайтесь, вы этого никак не ожидали? Вы ведь подозревали господина Лебока?

— В самом деле, господин судебный следователь, меня слишком увлекла эта проклятая визитная карточка, — с сокрушенным видом покачал головой детектив. — Представьте себе, она лежала в «Хижине» на полу, и я видел, как во время допроса господин Лебок подошел и незаметно наступил на нее. Потом, выйдя на улицу, он так же тихонько снял карточку с подметки и спрятал в бумажник. А еще раньше я заметил отпечаток правой ноги господина Лебока на влажной земле — там было четыре гвоздика, расположенных в форме ромба. Поэтому я решил, что господин Лебок, вспомнив о забытой на полу карточке и не желая обнародовать адрес Элизабет Ловендейл, заранее подготовился к решительным действиям. И вправду, благодаря этой визитной карточке…

Месье Формери расхохотался.

— Какое ребячество, дорогой Барнетт! И сколько ненужных сложностей! Надо же так заблуждаться! Знаете, один из моих любимых принципов — никогда не искать вчерашний день. Давайте довольствоваться фактами в том виде, как они представляются нам, а не подстраивать во что бы то ни стало под свои предвзятые теории.

Они уже подошли к дому господина Лебока. Месье Формери по-приятельски взял Барнетта за руку и продолжал читать лекцию по полицейской психологии:

— Ваша большая ошибка, Барнетт, в том, что вы не пожелали воспринять как незыблемую истину тот простой факт, что нельзя находиться одновременно в двух разных местах. Все дело в этом. Господин Лебок, мирно куривший трубку у окна, никак не мог в то же время совершать убийство в «Хижине». Глядите, вот господин Лебок идет за нами, верно? А вот, в десяти шагах от нас ворота его дома. Ну, можно ли представить такое чудо, чтобы господин Лебок оказался у окна с трубкой в зубах?

Судебный следователь месье Формери подскочил от удивления и испуганно вскрикнул.

— В чем дело? —осведомился Бешу. Тот указал пальцем на дом.

— Там… там…

По ту сторону ворот, метрах в двадцати от них, у открытого окна курил трубку господин Лебок… господин Лебок, который, однако же, стоял на тротуаре рядом с инспектором и следователем.

Кошмарное видение! Галлюцинация! Жуткий призрак! Невероятное сходство! Так кто же играл у окна роль господина Лебока, которого в этот момент месье Формери крепко держал за руку?

Бешу распахнул ворота и кинулся к дому. Месье Формери помчался следом, на ходу выкрикивая угрозы дьявольскому наваждению.

Но второй господин Лебок не двигался и, судя по всему, не обращал никакого внимания на суматоху. Да и разве могло быть иначе, если — как все убедились, подойдя поближе, — это была всего-навсего картина, вставленная в раму окна и изображавшая силуэт господина Лебока с трубкой. Очевидно, работа того же художника, что и портрет господина Вошреля, который они видели в «Хижине».

Месье Формери обернулся. Всегда улыбающийся, румяный и простодушный господин Лебок под действием неожиданного удара утратил всю свою самоуверенность.

— Я потерял голову, — обливаясь слезами, забормотал он. — И нанес удар, сам того не желая… Я хотел, чтоб он поделил деньги пополам… он отказался… тогда я потерял голову… и ударил, сам того не желая…

Лебок замолчал. И в тишине сразу послышался голос Джима Барнетта. Теперь он звучал резко, сердито и насмешливо.

— А? Что скажете, господин судебный следователь? Хорош гусь ваш подопечный, милейший господин Лебок! И какое самообладание! Как ловко подготовил себе алиби! Конечно, прохожие, привыкшие каждый день видеть Лебока у окна, кинув издали рассеянный взгляд, не усомнились, что перед ними хозяин дома! Что до меня, то я сразу заподозрил истину, как только увидел портрет в доме Вошреля. А вдруг тот же художник нарисовал и его приятеля? И я стал искать. Поиски оказались недолгими — Лебок считал нас слишком глупыми, чтобы сообразить, в чем дело. Холст валялся в углу гаража под кучей старых инструментов. Мне оставалось только поставить его в оконный проем, как только Лебок ушел на допрос. Вот таким-то образом, месье Формери, он мог одновременно покуривать у окна и совершать убийство.