Полигон - Александр Шакилов

Женщины дружно – с подозрением! – уставились на меня.

Настал момент для признания?! Но я не готов!

Выручил Патрик.

– Папочка ты мой любимый! – сын кинулся ко мне на шею, прижался крохотным тельцем, таким беззащитным, что захотелось обернуть его своей железобетонной плотью, привыкшей к ударам судьбы, выстрелам из-за угла и прочим ежесекундным напастям.

Я настолько остро почувствовал желание защитить сына от всего мира, что тут же одернул себя. Парню ведь жить здесь, а значит, ему нужно отрастить собственный железобетон и научиться распознавать опасности, чтобы противостоять им с должным упорством.

Чуть отстранив от себя мальчишку, я протянул руку:

– Ну здорово, сынок.

Он тут же сделал «взрослое» лицо и со всей детской серьезностью вцепился крохотными пальчиками в мою ладонь:

– Здорово, папочка!

Только после этого Патрик взглянул на Милену. Поджав губы, та наблюдала за нашими нежностями – уверен, супруга неимоверно ревновала сына ко мне, но старалась не показывать виду.

– А-а, мамочка, и ты здесь… Хочешь, я тебе что-то скажу? – спросил Патрик. А когда Милена, кивнув, наклонилась к нему, он повис у нее на шее и, зарывшись лицом в светлые локоны, закричал: – Мамочка, я тебя люблю! Я тебя очень люблю!

Воспитательница поморщилась, а на глазах моей благоверной блеснули слезы, хотя ее не так просто разжалобить. Только у нашего поросенка и получается.

– До побачення![3] – крикнул Патрик друзьям, радостно замахавшим ему вслед.

Отобрав свое оружие у охраны, мы покинули детсад.

И прямо за воротами столкнулись с сухонькой женщиной, седые волосы которой толстой косой обвивались вокруг головы. На ней были серые брючки в серую полоску и серый двубортный пиджак, под которым просматривался жилет с крупными серыми пуговицами. На ногах она носила туфли-лодочки – угадайте какого цвета? На шею женщина повязала отнюдь не радужный платок. На сером лице – без следа румянца и загара – серели глаза.

Она походила на гигантскую крысу, вставшую на задние лапы.

Или на чью-то ожившую тень.

– Смотри, куда прешь! – прошипела женщина, едва не выронив театральный бинокль, в который она что-то высматривала, а ведь Милена лишь слегка задела ее серую сумку своей лиловой, в которой так чудесно помещались косметичка и ОЦ-33 с двумя запасными магазинами.

Супруга просто обязана была отбрить «крысу», но она вдруг замерла, всплеснула руками и заулыбалась во все тридцать два без кариеса:

– Тетушка, вы ли это?! Столько лет, столько зим! Это я, Милена!

Женщина торопливо спрятала бинокль в сумку, а вместо него вытащила очки с толстенными линзами и, надев их, уставилась на мою благоверную:

– Милечка? Доченька моего братца? Какая ты выросла! Красавица!

Я был уверен: у тетушки окажется совершенно непроизносимое имя, ведь в многонациональном Вавилоне с именами просто беда, с отчествами – кошмар, а фамилии так вообще зачастую такие, что хоть красней. Однако выяснилось, что тетушку зовут Роза Ивановна Сердюк и что она рада видеть Милену: «А кто этот замечательный малыш-ангелочек? А это муж твой, Милечка? Да-да, я вижу, хороший мужчина, импозантный такой, надежный, держись его, сразу видно, с ним – хоть на край света…»

С каждой секундой общения ожившая тень становилась выпуклей, крысиная серость отступала, насыщаясь богатством оттенков, и даже глаза Розы Ивановны стали голубыми, а лицо с доброй улыбкой – всего лишь бледным, не более того.

Напоследок Милена и ее приятная во всех отношениях тетушка обменялись номерами мобильников и договорились созвониться на днях, чтобы встретиться, посидеть за рюмкой капучино и поговорить обстоятельней. За сим Роза Ивановна откланялась.

И я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Обернулся – с той стороны забора на меня смотрела воспитательница Герда Генриховна.

Очень неодобрительно смотрела, осуждающе.

В полумраке просторной комнаты едва слышно гудит кондиционер.

Зябко, точно в морге в конце февраля.

Человек сидит в большом кожаном кресле за огромным письменным столом, на котором нет ни письменных принадлежностей, ни даже простенького ноутбука. Лицо его в тени, зато четко видны кисти рук на лакированной столешнице. На запястье у него особые часы, необычные.

Выпятив грудь и чуть задрав подбородок, перед столом замер другой мужчина. Его волосы выкрашены в черный и заплетены в две косы с торчащими из них орлиными перьями. Одет этот «индеец» в Utility Uniform[4]: камуфлированные штаны с ремнем и куртку расцветки woodland поверх оливковой майки. Рукава закатаны до могучих бицепсов светлой стороной наружу. Голова не покрыта, на ногах вместо морпеховских ботинок из замши – ковбойские сапоги из кожи гремучей змеи.

– Ну? – наконец выплевывает тот, кто в кресле.

«Индеец» сразу же начинает говорить:

– Как вы и предполагали, все три наши группы были уничтожены в течение десяти часов. Точнее – у нас подтверждение об уничтожении двух групп. С третьей нет связи, что фактически означает…

– Соседи? – перебивает тот, лицо которого в тени.

– Согласно данным агентуры, у них результаты хуже наших.

– Уроды. Все уроды.

– Так точно, – орлиные перья в косах слегка подрагивают, «индеец» отступает на шаг. – Будут еще указания?

– Пошел вон!

Рывком открывается дверь в светлый коридор и тут же захлопывается за «индейцем».

«Никому нельзя доверять. Все нужно делать самому», – думает тот, кто в кресле. Его бьет нервная дрожь. Вокруг больше нет кабинета. Как тогда, в сельве, вспыхивают молниями языки нестерпимо жаркого пламени, рвут его на части, пожирают вместе с плавящейся броней, точно стая голодных пираний…

Он откидывается на спинку кресла и хохочет – искренне, с удовольствием, подчистую сжигая боль, от которой не может избавиться много лет.

Игра только начинается.

И у него есть козырь в рукаве.

– Край, ужинать будешь? Пельмени вчерашние греть? – донеслось с кухни.

– Спасибо, любимая, я пас, – подумав, я добавил, чтобы не вызвать подозрение: – Позже. Не голодный пока.

Хотелось выпить, и отнюдь не воды. Но – железно завязал, так что отставить!..

Я стоял у окна нашей однокомнатной квартиры на проспекте Косиора. Проспект носил имя человека, который без малого сотню лет назад организовал в моей стране жуткий голод. Тогда погибли миллионы… «Вот в честь кого названы наши улицы и переулки, – подумал я, вот чью память мы чтим».

Внизу по разбитому до ям асфальту неспешно прогрохотал троллейбус, от покрышек до «рогов» разрисованный граффити. По салону разгуливал здоровенный негр-кондуктор с «калашом» в мускулистых руках. Обогнав троллейбус, промчались два скутера, управляемые девушками в обтягивающих топиках и шортах. На скорости соплюхи умудрялись размахивать бейсбольными битами, скрещивая их, точно рыцари – мечи на ристалище.

В этом весь наш Вавилон – смертельно опасный, но соблазнительный.

Я люблю родной город. Тут, среди вооруженных толп, я чувствую себя в безопасности. Соседи в курсе, что я в международном розыске и что за мою голову положено вознаграждение на «большой земле». Чтобы разбогатеть, всего лишь надо доставить череп Макса Края тем, кто отсек Вавилон от прочего мира противотанковыми рвами, колючкой и минными полями. Каждый в этом городе живет в постоянном ожидании войны, ну да нам не привыкать. Выбоины под каблуками армейских ботинок, небо над дырявыми крышами – это наше все, это принадлежит ветеранам, а значит – мне. И потому никто не спешит выдать меня властям. Но я все равно всегда начеку: у двери стоит топор, везде, где только можно, разложены ножи, с пистолетами не расстаемся ни я, ни Милена.

У нас маленький сын, нельзя так, опасно держать в доме оружие? Да Патрик научился стрелять раньше, чем произнес «мама», так что не переживайте за моего парня.

За него буду переживать я.

Уже начал:

– Сынок, а ты чего машинки по всей квартире разбросал? Еще наступим я или мама, сломаем. Или упадем, сами сломаемся. Ты разве этого хочешь?

Недовольно сопя, Патрик встал с напольного ковра, прямо-таки умоляющего о свидании с пылесосом.

– Папочка, я уберу. Поиграю на твоем телефоне в «птичек» – и сразу уберу. Можно?

Я протянул ему мобилу далеко не последней модели, но вполне исправную, хоть и уже изрядно потертую. Потом надо будет позвонить насчет новой работы…

Приняв от меня трубу, Патрик тотчас запустил нужное приложение и, уставившись на экран, двинул к нашему скрипучему дивану с протертой обивкой.

– Сынок, смотри куда…

Поздно. Малыш наступил на игрушечную гоночную машину, которая вместе с ногой поехала из-под ступни, взмахнул руками, телефон отправился в полет…

И тут я подхватил сына, не дав ему врезаться виском в угол тумбочки.

Ударившись о стену, трубка хряпнулась на пол.

– Цел, дружище? – я чмокнул сына в темечко. – Испугался?