Почти мой (СИ) - Риз Лаванда

— Жаль, что твоему папаше никто вовремя не посоветовал пользоваться презервативом! Не выйдет у нас с тобой сыграть в магазин, Стиви, — разворачиваюсь, чтобы уйти, но Стиви, оказывается, решительно против.

— А ну стоять! Я что зря тут на тебя столько времени угробил? — больно хватает он меня своими клешнями. И я не придумала ничего лучше, как плюнуть ублюдку в лицо, а затем дотянувшись до свёрл умудрилась приставить его к горлу Стиви, который тут же молча убрал руки. Смотрите-ка, не понравилось ему! Из-за таких козлов скоро превращусь в мужененавистницу!

Дурацкий день!

На улице выуживаю из кармана телефон и пытаюсь дозвониться Мие. Набрала раз десять. Такого ещё не было, чтобы она не брала трубку. Она ведь телефон даже в ванную с собой таскает. Это начинает меня не на шутку беспокоить. Продолжаю попытки, одновременно пытаюсь поймать такси.

Через двадцать минут я возле ворот особняка Рубена Таджи и двухметровый охранник на входе лишь отрицательно качает головой, перегородив мне дорогу.

— Мне не позволяется войти? — опешила я. — Ты что немой? Где Мия? Кто-то может мне объяснить? Я не уйду, пока не получу вразумительного ответа!

Охраннику по барабану, перекачанные мускулы освободили мозг от способности думать предложениями, у него только получается отдельными короткими словами. Но я существо упрямое, присаживаюсь на бордюр и начинаю ждать, набирая Мию с периодичностью каждые десять минут.

Ровно через два часа, взвинченная волнением за подругу до предела, наблюдаю возвращение отца-деспота, и мой нервоз видимо напрочь лишил меня страха. Потому что я бросаюсь наперерез и водителю ничего не остаётся как остановить машину.

— Я хочу знать, почему я не могу увидеться с Мией? И почему она не отвечает на мои звонки? — кричу, чтобы Рубен смог меня услышать.

Пассажирская дверь приоткрылась. Неужели мне соизволят ответить?!

— Я больше не позволю, чтобы моя дочь водилась с такой гадкой тварью, которая уговорила её ради развлечения выставить на продажу свою девственность! — чеканит ненавистью каждое своё слово Рубен. — Убирайся! Мы не желаем тебя больше видеть! Из-за тебя моя дочь опозорена! Скажи спасибо, что мы не разобрались с тобой, как ты того заслуживаешь!

— Я? — выдохнул мой омертвевший голос.

Такого унижения, такой растерянности …и разрушающего предательства в своей жизни я ещё не переживала. Так больно меня растоптали впервые. …Не знаю, сколько я брела пешком, пытаясь перестать плакать и собрать свои мысли. Неужели чтобы избежать гнева отца она пожертвовала нашей дружбой? Я не могла в это поверить. …Не могла. Бормоча одно и тоже, даже не помню, как села в автобус и добралась домой. Это было не просто потрясение. У меня впервые заболело сердце, и я узнала, что душа тоже может ныть. Я не знаю, прощают ли подобное и как это сделать? Не знаю смогу ли когда-нибудь доверять. Не понимаю, с кем я дружили все эти восемнадцать лет. Как она могла так подло соврать??? И где-то в самой глубине, маленькой искоркой не затухает надежда, что Рубен мне соврал, что Мия не способна на такое предательство.

— Вот, — встречает меня в дверях Синди, кивая на лежащую в коридоре мать. Младшая сестра, судя по её кричащему макияжу, снова собралась тусить в одном из этих дешёвых клубов. — Опять напилась! Сказала, что её хахаль бросил. Разбирайтесь сами, я уже вызвала доктора Торренса.

— А у неё разве кто-то был? — устало, почти на автомате произношу я, больше всего на свете желая перемотать этот день или поставить на паузу.

— Понятия не имею! Всё, я ушла! — хлопнула дверью Синди, тем самым показывая, как она зла на мать.

Опустившись рядом с мамой пытаюсь осторожно её перевернуть:

— Мам, как же так? Вед ты же знаешь, что тебе нельзя пить, — она меня не слышит, но я всё равно продолжаю с ней разговаривать. — У нас с тобой сегодня выпал паршивый день. Ты бы сейчас, конечно, начала меня уверять, что это магнитные бури на Солнце или что Уран в козероге предполагает подобную хрень. Сейчас приедет Джек, поставит тебе капельницу и сразу станет легче. …А вот мне капельница не поможет. И я без понятия как мне быть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 2

Джек Торренс давно присматривает за моей мамой. Ещё с тех пор, как погиб мой отец. Сначала Джек был её психотерапевтом, затем они как-то вдруг сдружились, и он стал поддерживать её просто так, по-человечески. Даже денег уже потом не брал за продолжительные беседы «по душам». Мама часто впадала в депрессии, я всему винила её увлечение астрологией и картами Таро, а Джек уверял меня, что это такая особенность её психики. Джек добрый парень, и это настолько удивляет, что мне постоянно мерещится какой-то подвох, потому что в наше время добрые люди такая редкость, они как вымирающий вид, и их можно сосчитать на пальцах. Нет, очень многие косят под добрых, таких пруд пруди и у них так здорово получается притворятся, что они начинают верить сами себе. Но стоит копнуть поглубже, либо ситуация сложится не в их пользу — и всё, конец конспирации, не получается держать лицо. И вроде бы никакого тайного умысла в помощи Джека не просматривалось, но я всё равно как-то неловко чувствовала в его присутствии. Он был старше меня на пятнадцать лет, для меня это ого-го разница, почти в отцы мне годится. И он нравился мне как человек, но не как мужчина. Внешностью наш доктор не блистал, прямо скажем он был некрасивым: невысокого роста, со значительными залысинами, крупный лоб, очки на носу. Правда за очками скрывались добрые серые глаза, которыми он заглядывал в самую глубину, будто читая твои мысли, иногда его взгляд становился похожим на взгляд старого, доброго и верного пса. И вот мне всегда казалось, что он смотрит на меня с каким-то ожиданием, с вовсе не дружеской симпатией, а как-то более заинтересованно. Будто он в меня тайно влюблён что ли. Он всегда очень мягок со мной и учтив, всегда спокоен, всегда у него можно спросить совета, потому что чего у него не отнять — так это ума. Джек очень умный мужчина, мудрый я бы даже сказала. С ним интересно поговорить, и каждый раз умиляет это благородство, никаких тебе намёков, никаких похотливых взглядов.

Я так и сидела в ожидании его прихода прямо на полу, не закрывая дверь.

Войдя в коридор, Джек участливо кивнул, в этом кивке были и «привет» и «держись». Повесив на штатив капельницы пакет с лекарством, мастерски отыскал вену и ввёл иглу. Следуя своей профессиональной привычке, проверил мамин пульс и приподняв веки, заглянул в глаза.

— Минут через тридцать начнёт приходить в себя, — выпрямился Джек, протягивая мне руку. — Что на этот раз?

— Якобы несчастная любовь. Бросил дружок, хотя я даже не подозревала о его существовании. Чаю? Кофе? — иду на кухню.

— Ох уж эта любовь и придуманные иллюзии вокруг неё, — Джек идёт за мной и присаживается у окна, это его любимое место. — Пожалуй, чаю. С ним разговоры длятся дольше. А у тебя что случилось, Дженни?

— Это так заметно?

— Заплаканные глаза? Да, это даже не психологу заметно. Но я знаю, что ты плакала не из-за матери. Это что-то глубоко, беспощадно полосующая боль. Тебя кто-то обидел?

Почему бы и не рассказать, если мне так нужно выговориться? Тем более от него фиг что утаишь. Даже соврать не получится.

Делаю две чашки чёрного чая, себе добавляю сахар ему нет, потому что Джек пьёт без сахара. Раньше я думала, что у него диабет, а оказалось, что он просто противник сладкого.

— Извини, чай самый дешёвый и финики кончились.

— Ничего страшного, переживу. Тебе сложно начать? — вот как можно всё знать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Сложно. Потому что всё ещё не могу осознать и не знаю, поймёт ли другой человек глубину трагедии. Ведь то, что для меня может быть горем, другому может показаться сущей ерундой. …Сегодня меня предали, — и я поведала ему свою печальную историю.

 К чаю мы даже не прикоснулись. Джек меня очень внимательно слушал, а я бесконечно говорила, выплёскивая частями свою обиду и разочарование. Жестикулируя, вздыхая, не стесняясь подробностей.