Жертва вечерняя (Евпраксия Всеволодовна и император Генрих IV) - Елена Арсеньева

А чего робела? Ведь аббатиса была еще довольно молодая и очень красивая женщина. Монашеский наряд придавал ей какое-то особое, отрешенное и в то же время порочное очарование. Адельгейда была сестрой нынешнего германского императора Генриха IV.

– Отчего вы не замужем, сударыня? – спросила ее как-то раз Евпраксия. – Отчего сразу отдались Господу, не попытав счастья в миру? Вы с вашей красотой и богатством легко нашли бы себе жениха и в ближних к Германии странах, и у нас, на Руси.

Адельгейда ответила, что такова была воля отца, которую она не посмела нарушить.

Это Евпраксии было понятно: воистину непререкаема воля родительская! Не точно ли такая же воля завлекла ее из милого, солнечного Киева в эти одетые камнем земли?.. После того разговора она прониклась к Адельгейде искренним сочувствием, доверием, относилась к ней, как младшая сестра к старшей – с восторгом, нежностью и почитанием. И решила: когда придет время окреститься в католическую веру, она выберет для себя имя наставницы, станет Адельгейдой.

Евпраксия не знала, что аббатиса ей солгала. Участь монахини принцесса выбрала сама, ибо не видела для себя другого пути после того, как ее брат Генрих в компании со своим приятелем бароном Заубушем изнасиловал сестру – тогда еще совсем юную, почти такую же, как Евпраксия. Адельгейда хотела было утопиться, но побоялась греха. А еще побоялась скандала. Она боготворила брата, считала его высшим существом, которому дозволено все, даже поругание невинной сестры. И скрыла его и свой грех в Кведлинбургском монастыре. Удовлетворение своему тщеславию она нашла в том, что стала аббатисой – и наставницей невинных дев. Вроде этой глупенькой и доверчивой русской красавицы.

Тем временем минуло три года из условленных четырех, и вот до Кведлинбурга долетела весть, что Евпраксия стала вдовой, не успев стать женой. Маркграф Генрих фон Штаден погиб в одном из своих набегов на славянское селение.

Евпраксия сама не знала, что почувствовала при этом известии. Не горе – мужа она побаивалась, ничуть не любила, – но и не облегчение. Она растерялась, ибо не знала, что теперь делать. Маркграфом сделался брат Генриха фон Штадена, Людовик, который и слышать не хотел о какой-то там вдове брата. То есть в Германии для нее места не было. Наверное, придется возвращаться на Русь. А что делать там? Идти в монастырь…

В монастырь идти не хотелось! Она и так жила в монастыре, но здесь… здесь мало что напоминало унылое благочестие. Это был как бы огромный замок, куда постоянно приезжали самые разные гости. Иногда это были весьма высокие особы. Никогда не знаешь, кого увидишь в трапезной.

Вот так – неожиданно для Евпраксии – в этой самой трапезной появился однажды невысокий худощавый человек с горделиво вскинутой головой. Он был одет в черное – блистала только золотая цепь на груди. Его твердый рот прятался в рыжеватых усах и короткой бородке, а взгляд бледно-голубых глаз был властен и холоден. Под этим взглядом девушке отчего-то захотелось сделать реверанс – самый глубокий из тех, каким ее учила Адельгейда. И вместе с тем ей хотелось встретить этот взгляд. Евпраксия никак не могла разобраться в странной сумятице своих чувств, и прошло немалое время, прежде чем она поняла, что влюблена в этого властного человека.

Он имел право быть властным, так как был Генрихом IV, императором Священной Римской империи… То есть это был брат аббатисы Адельгейды.

Тот самый брат…

Евпраксия, понятное дело, по-прежнему ничего о том давнем, позорном случае не знала. Что она вообще знала о тридцатисемилетнем Генрихе – кроме того, что он недавно похоронил нелюбимую жену, а теперь, наконец, впервые в жизни чувствует себя так, словно среди зимы набрел в заснеженном лесу на цветущий куст шиповника и видит распустившуюся на нем дивную розу?

Розой была для Генриха IV юная вдова-маркграфиня. То есть это он так говорил. А Евпраксия впервые услышала от мужчины слова любви – и радостно поверила им. И она не заставила Генриха долго ждать согласия в ответ на его предложение стать его женой и императрицей.

Вот это был брак, способный удовлетворить любое тщеславие! И Евпраксия, конечно, не ожидала, что он вызовет такое негодование отца.

Она была изумлена. Почему это князь киевский брызгал гневом? Не он ли хотел для дочери завидного жениха? Так разве сыщешь завиднее германского императора?

Евпраксия ничего не знала о своем женихе. А Всеволод знал, что у германского императора была самая скандальная репутация на свете. Весь остальной мир был о ней наслышан!

Генрих стал императором, как говорится, «когда темя еще не заросло». Он был малым ребенком, когда умер его отец, Генрих III, и власть перешла в руки вдовы императора, Агнессы Савойской, и четырехлетнего сына. Опекунами его стали архиепископы Адальберт Бременский и Ганно Кельнский. Благодаря этим опекунам Генрих стал порочен морально и физически – а главное, проникся презрением к религии как к силе, руководящей поступками и потребностями человека. Кроме того, Генрих – хоть убейте! – не мог понять, почему его политику, его дела, жизнь его страны и его собственную должны определять какие-то люди, сидящие в Риме.

Неприязнь Генриха к Риму усугублялась еще и тем, что отцы церкви никак не хотели давать ему развода с ненавидимой им Бертой Савойской, на которой его просто принудили жениться еще в ранней молодости.

Присутствие жены, впрочем, его ничуть не сдерживало в распущенности – скорее озлобляло. Берта родила ему двух сыновей, Конрада и Генриха, однако отношения супругов напоминали то поле смертельной битвы, то цирковую арену. Иногда – и то и другое враз…

Против чего Рим не мог бы ни в коем случае возражать, так это против предлога для развода, против супружеской измены. Сам Генрих дал Берте столько поводов, что ее развели бы с мужем, захоти она этого, раз сорок или пятьдесят. Но Берта чувствовала себя на престоле вполне удобно. К тому же она была добродетельна. И тогда Генрих решил ее сподвигнуть на эту самую измену. Он сговорился с неким придворным, который вдруг начал изображать неземную страсть, которую у него якобы вызывает императрица.

Берта наблюдала за этим не без иронии: во-первых, потому, что не верила в неземную страсть, во-вторых, она ожидала от своего супруга любой гадости и подозревала, что дело тут нечисто. Какое-то время лживые ухаживания продолжались, потом Берте надоела эта игра, и она решила положить этому конец. Императрица сказала своему обожателю, что нынче же ночью впустит его в свою опочивальню. Обожатель мгновенно сообщил об этом Генриху, и тот явился в назначенный час, готовый уличить изменницу. Он собирался убить ее на месте преступления – так, на всякий случай, чтобы уж наверняка избавиться от жены.