Sh’khol - Колум Маккэнн

Ребекка оглядела с обрыва бухту. На камнях — ничего. Ни его кроссовок. Ни дафлкота. Может, он вообще сюда не заходил. О Господи, гидрокостюм. Зачем только она его купила. На два размера больше, и все ради экономии.

Она побежала вдоль скал, вглядываясь в воду у морской глыбы. Ветер неистовствовал. Море было серебряно-черное, как старое зеркало. Есть здесь кто-нибудь? Должен же быть какой-нибудь катер береговой охраны. Или на каяке кто-то вышел покататься спозаранку. Хоть одно рыбацкое судно, в конце концов. Ветер дул с Атлантики, нашептывал. В ее голове зазвучал голос Алана: «Что-что ты ему купила? На кой черт, спрашивается, ему нужен был гидрокостюм?» Как далеко он мог заплыть? Там же сети. В них легко запутаться.

— Тома-аас! Тома-ааас!

Вдруг он сумеет услышать? Вдруг в ушах зазвенит, вдруг колебания воды достучатся до барабанных перепонок… Снова всмотрелась в волны. Спокойно. Держи себя в руках, черт тебя побери!

На обратном пути она как будто увидела себя с высоты птичьего полета. Ночная рубашка, босые ноги, распущенные волосы, сырой ветер в лицо. Нет телефона, нет чертова телефона. Придется сесть за руль. Поехать в город. Полиция. Где вообще этот полицейский участок? Почему она этого не знает? Кто из соседей сейчас дома? Что-что вы ему купили? Что вы за мать такая? Сколько же вы выпили? Фетальный алкогольный…

Ветер гнул траву к земле. Она неуклюже перелезла через низкий заборчик. Острая боль пронзила лодыжку. Деревья за домом сгибались, словно в поклонах. Рваные тени ветвей метались по стене. Половинка двери моталась на петлях взад-вперед. Она пролезла под верхней, запертой половинкой, снова вбежала в его комнату. «Килмакад Крокс творят чудеса!» Мобильник так и не ожил.

Дошла до кухни, вдавила кнопку стоявшего на столе компьютера. Экран засветился: шестилетний Томас в Глендалохе, светлые волосы, красные шорты, рукава рубашки хлопочут на ветру, пока он неспешно идет к озеру. Открыла Скайп, набрала единственный номер, который знала наизусть. На шестом гудке Алан взял трубку. Что она наделала? Она что, совсем из ума выжила? Он позвонит в полицию, и в береговую охрану, но из Дублина ему ехать три часа или все четыре. «Позвони мне, когда найдешь его. Скорее. Просто найди его». Он повесил трубку. Упавшая вдруг тишина пульсировала болью.

Ребекка прижалась лбом к столешнице. Затем вышла из Скайпа, и на экране снова появились обои с фотографией Томаса.

Она побежала в спальню, кое-как натянула старый гидрокостюм. Он грубо тер кожу, давил на грудь, глубоко врезался в шею.

Зловеще нависали тучи. Она оглядела горизонт. Далекие острова — горбатые, похожие на китов. Мыс изогнулся дугой. Серая вода, серое небо. Скорее всего, он поплыл на север. Это проще, ведь туда несет течением. Летом они плавали в ту сторону. Никогда не удалялись от берега. Смотрели, как волны колотятся о скалы, кусают сами себя за загривок.

Вдалеке залив неспешно пересекала рыбацкая лодка. Ребекка замахала руками, прекрасно понимая: глупо надеяться, что ее заметят. Неловко двинулась вниз, оскользаясь на мокрой тропе.

На полдороге к пляжу она резко остановилась. Кроссовки Томаса. Стоят аккуратно, носками к морю. Как она могла не заметить их раньше? Она знала, что эта минута отпечатается в памяти навеки. Ребекка развернула кроссовки носами к дому, словно Томас мог в любую минуту вернуться и, натянув их, двинуться к теплому дому.

На берегу не было никаких следов: песок здесь слишком крупный. Куртки тоже не видно. Или он так и ушел, без верхней одежды? Переохлаждение. Несколько минут — и готово. Гидрокостюм ему слишком велик, он быстро замерзнет. Далеко ли его может занести? Давно ли он ушел? Она так долго спала. Вино. Сколько же она выпила вина.

Остервенело натянула купальную шапочку, застегнула тугой гидрокостюм. Молния подавалась с трудом.

Вошла в воду, нырнула. Холод пронзил тело. Она гребла, гребла, гребла — с каким-то остервенением. Остановилась, оглянулась, заставила себя плыть дальше. Плечо заныло. При каждом гребке она видела его лицо: черная рамка капюшона, светлые волосы, голубые глаза.

Миновала гранитную глыбу, двинулась вдоль берега, в ушах — шум волн, тоже глухота, только другая. Постепенно немеют пальцы на руках, и пальцы на ногах, и разум.

Восемь месяцев назад тель-авивское издательство прислало один роман. Прекрасный стиль, автор — израильский араб из Назарета. Большая литература, подумала Ребекка. Она тут же села за перевод этой истории о немолодых супругах, потерявших обоих детей. В тексте ей попалось слово «sh’khol». Как его перевести? Ребекка не могла подобрать аналога. Конечно, есть «вдова», «вдовец», «сирота», но ни одного слова — ни среди существительных, ни среди прилагательных, — которое обозначало бы отца или мать, потерявших ребенка. В ирландском таких слов тоже нет. Она искала в русском, французском, немецком, в других языках, но что-то похожее нашлось только в санскрите (vilomah) и арабском (thakla — если это мать, mathkool — если отец). Ребекка промучилась над этим местом несколько дней. Хотелось сохранить верность подлиннику, дать имя незримому: «надломленные», «разодранные», «ограбленные» родители. В конце концов, остановилась на чопорном bereaved, но подумала: все-таки не то. Нет в этом слове ни тайны, ни звукописи. Не точный перевод, совсем не точный.

Около полудня ее схватили за ворот гидрокостюма и втащили на борт. Катер береговой охраны. На нем было четверо. Она упала на палубу, лицом в доски, задыхаясь. Ее отнесли в каюту. Кто-то склонился над ней. Маска. Трубки. Лица расплываются, никак не сфокусировать взгляд. Голоса. Кислород. Чья-то рука у нее на лбу. Чей-то палец на ее запястье. Вода продолжает давить своей тяжестью. Зубы стучат. Она попыталась встать.

— Пустите меня туда!

Холод обжигал изнутри. Плечо болело так, словно руку вырвали из сустава.

— Сидите спокойно, с вами все будет в порядке. Только не двигайтесь.

Ее завернули в изотермические одеяла, блестящие серебряной фольгой, начали растирать ей пальцы на руках и ногах, два раза шлепнули по щекам — осторожно, словно пытаясь разбудить.

— Миссис Баррингтон, вы меня слышите?

В синеве капитанских глаз ей почудился Томас. Она дотронулась до его щеки, но пальцы уколола щетина. Капитан резко заговорил с ней сначала по-английски, потом по-ирландски. Она точно уверена, что Томас пошел купаться? Куда еще он мог пойти? Случалось ли подобное раньше? Во что он был одет? Он взял телефон? Есть ли у него друзья на побережье?

Она снова попыталась встать, но капитан удержал ее.

Ветер бился в иллюминаторы кабины, красил белым верхушки волн. Чайки носились над водой, выделывая акробатические трюки. Ребекка покосилась на морские карты на стене — огромные, испещренные линиями и цветными пятнами. Горе вспыхнуло в ней, как огонь в печи. Она взглянула за корму, в разбегающиеся пенные линии. Радио затрещало десятком голосов.

Она закричала, осознавая, что ее крик больше похож на звериный вой.

Катер внезапно замедлил ход, заходя в бухту. Мелкая водяная пыль обожгла щеки. Она не понимала, где они. Был день, но здесь почему-то горел фонарь. Его тусклая лампа словно напоминала о скором приходе тьмы. Зеваки, толпившиеся у машин, показывали на нее пальцами. По верхушкам деревьев хлестали сине-красные лучи. Ребекка почувствовала чью-то руку на своем плече. Капитан повел ее по пирсу. Одно одеяло свалилось. Она мгновенно вспомнила, что одета в гидрокостюм: тугой, черный, холодный. Вокруг перешептываются. Ее поразила бесконечное спокойствие вселенной. Полная тишина, ни ветерка. Sh’khol.

Она развернулась, вырвалась, побежала.

Когда ее выволокли из воды во второй раз, она увидела мужчину с телефоном в вытянутой руке. Он бежал к ней, не отрывая взгляд от экрана, снимая на видео, как ее вытаскивают из мелких серых волн. Ясно, через несколько часов ее покажут в новостях.

— Томас, — прошептала она. — Томас.

Таблетка успокоительного притупила мысли. В углу спальни в плетеном кресле сидела женщина из полиции, молчала, наблюдала за ней, держа в руках чайную чашку с блюдцем. Через широкие окна Ребекка видела людей, бродивших вокруг дома, бросая внимательные взгляды по сторонам. Один из них все время корябал что-то в блокноте.

Полицейские устроили штаб в гостиной. То и дело у кого-нибудь звонил телефон. На дорожке у дома разъезжались машины, хрустя колесами по гравию.

На улице, у дома, кто-то курил. Она чувствовала, как расползается по дому запах жженой тряпки. Встала, чтобы закрыть окно.

Что-то кончилось, подумала она. Что-то завершилось. Но откуда это чувство?

Немного помедлив, она направилась к двери в спальню. Женщина, сидевшая в плетенном кресле, пошевелилась, но вставать не стала. Ребекка вышла из комнаты. В гостиной стояла тишина, нарушаемая лишь треском помех в полицейской рации. На столе — бутылка из-под вина. Брошенный бумажный колпак. В раковине, разбухшие, залитые водой, остатки их рождественского ужина.