Пулеметчик (СИ) - "Д. Н. Замполит"

Здорово помогало и присутствие репортеров при таких разборках, мы вели заседания открыто, чтобы не дать возможности обвинить нас в чем-либо, но именно это, вопреки ожиданиям, сработало против нас, дескать, открытым обсуждением сугубо практических вопросов мы смущаем умы. Но как оказалось, господин Львов прессы побаивался и сливался, если за ним с блокнотом в руках наблюдали появлявшиеся время от времени Гиляровский или Дорошевич, звезды московской журналистики.

На второй день Львов пустился во все тяжкие, запретив обсуждать вопрос об объединениях артелей, один из основных в программе. На счастье, за нас вступился как раз приехавший Плевако, против которого титулярный советник оказался хлипковат и ретировался, но победу праздновать было рано, вместо сдувшегося Львова нам прислали целого надворного советника Вонсяцкого, приступившего к запрещениям с неменьшим пылом. То есть дело было не во Львове, кто-то в управлении обер-полицмейстера ставил нам палки в колеса намеренно.

Вот пока я все это рассказывал Кожину, городовые закончили безрезультатный обыск, мы подписали протокол, раскланялись и убыли кто в участок, а кто рубиться с куркульскими настроениями заметной части артельщиков, желавших зарабатывать во взаимных кредитных товариществах, и не желавших объединяться с потребительскими и производственными кооперативами, отчего и пришлось печатать листовку.

За недолгое мое отсутствие Вонсяцкий потребовал снять с обсуждения вопросы взаимного страхования, совместных закупок, оптовых складов и заявил, что не допустит даже упоминания о союзах артелей — ну то есть из всей программы оставил нам лишь закрытие съезда. Я начал потихоньку звереть, мысли вроде “дадим по башке и отыграем свое, гори оно огнем” приходили в голову при каждом взгляде на надутого собственной важностью запрещалу, но президиум благоразумно объявил перерыв на обед. Я как-то выдохнул и тут взгляд мой упал на вечно веселого Собко, прикатившего полюбоваться на наши успехи…

Через два часа, по окончании перерыва, Василий Петрович представил обратно надворного советника, которого за время совместного обеда успел напоить просто до изумления. И мы помчались закрывать оставшиеся вопросы, в чем собственно, и преуспели. Несогласных с “генеральной линией” пришлось попросту затыкать тем, что нам не дадут времени выработать какое-либо еще решение, кроме предложенного нами, так что вперед, а через год переголосуем.

В целом, мы провели (а кое-где и продавили) нашу программу широкого объединения потребительских союзов, мелкого взаимного кредита, сельскохозяйственных обществ, производительных и трудовых артелей и наметили на 1903 год более широкий Съезд кооперативных учреждений.

И вовремя — наутро к нам явились не только Львов с Вонсяцким, но и лично помощник обер-полицмейстера Трепова полковник Руднев, так что мы чинно приняли верноподданническое заявление в адрес государя императора, благодарности генерал-губернатору Москвы Сергею Александровичу и, в особенности, Московской Городской полиции и завершили съезд пением “Боже, царя храни”, предложенным по моему наущению Павлом Свинцовым.

Глава 2

Весна 1902

— Это черт знает, что такое! — Зубатов начал выплевывать слова еще в прихожей, откуда он ломанулся прямо в гостинную, даже не сняв пальто. — У них были все, все сведения!

Я вышел из кабинета и уставился на неожиданного визитера, едва удерживаясь, чтобы не скорчить страдальческую гримасу — пятилетие моего пребывания в прошлом было отмечено адской зубной болью. Вот только что все было прекрасно, зубы, коронки, протезы и импланты, сделанные одним из лучших в Москве XXI века специалистов не доставляли никаких проблем уже сколько лет и вдруг нате вам — будто молния ввинчивается в десну и пробирает аж до самых пяток, да так, что порой слезы наворачиваются.

— Сергей Васильевич, позвольте… — догнала его Марта (ага, она его точно знает, хоть какая польза от столь бесцеремонного нарушения правил конспирации).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, извините… — Зубатов притормозил лишь для того, чтобы снять пальто, скинуть перчатки и шапку на руки подоспевшей помощнице Марты и содрать с ног галоши. Оставшись в костюме из тонкой английской шерсти он бросил мимолетный взгляд в зеркало и с новым пылом обратился ко мне.

— Это ни в какие ворота не лезет! Вы были совершенно правы, пока не начнут вот так убивать — никто и не почешется! И я подозреваю…

Тут уж я не выдержал и прервал раздухарившегося начальника Московского охранного отделения, приложив палец к губам.

— Прошу в кабинет, там все и расскажете, — я распахнул дверь и пропустил полицейского вперед, заодно кивнув Марте на ее немой вопрос о чае.

Через пару минут, нервно дребезжа ложечкой по пустому стакану в серебряном подстаканнике, малость успокоившийся Зубатов продолжил.

— Все были предупреждены — полиция, жандармы, швейцары, секретари, все! И тем не менее!

— Да что случилось, в конце-то концов?

— Да Сипягина застрелили! — зло брякнул Зубатов. — Прямо в Мариинском! Министра! Внутренних дел!

— И вы примчались ко мне? — брови мои поползли вверх. — Надеюсь, зашли не со Знаменского?

— С Антипьевского, — смутился Сергей.

Кооператив Жилищного общества, только что построенный на паях с Карлом Мазингом, стоял стена к стене между принадлежащими ему же реальным училищем и доходным домом, и был соединен с ними внутренним переходом, которым могли пользоваться несколько допущенных лиц, в число которых, помимо меня с Карлом Карловичем, входили Зубатов и… Митяй.

Он, я, Марта и взятая ей в помощницы Ираида недавно обосновались в квартире аж на десять комнат. Обскакал ли я профессора Преображенского, не помню, но по сравнению с квартирой в Леонтьевском добавились столовая, детская, библиотека, две гостевых и еще одна комната для прислуги. Детскую занял Митяй, страшно важничавший из-за того, что мог теперь, в отличие от остальных реалистов, появляться в училище не выходя на улицу — без шинели и в чистеньких ботиночках без следов пыли и грязи.

Иру я нашел совсем случайно — шел по улице и увидел сидящую на тумбе печальную девушку, монотонно повторяющую что-то вроде “Ищу место прислуги, умею готовить, убирать, делать все работы по дому”. Мы как раз въехали в новое жилье и уже стало ясно, что Марте в одиночку будет тяжело, при двух-то разгильдяях мужского пола, вот я и привел Ираиду на испытательный срок. Несколько дней она осваивала премудрости работы с газовой плитой и прочими чудесами современной техники, которыми по традиции были набиты дома Жилищного общества, а потом стала выдавать изумительные завтраки, обеды и ужины.

Вспомнил о еде и в челюсти снова кольнуло и мне стоило больших усилий не взвыть в голос.

Зуб мудрости, куда деваться.

И к дантисту идти никак нельзя — во первых, я и супер-технологичных стоматологов моего времени побаивался, а уж к здешним зубодерам с щипцами и бормашинами на ножном (!) приводе пойду разве что под угрозой расстрела. А во вторых, любой мало-мальски образованный эскулап от увиденного у меня в пасти офигеет — металлокерамика, импланты, пломбы из неизвестного науке материала и вообще такие плоды прогресса, которые нынешним даже в самых смелых мечтах не являлись. И будь я проклят, если этот мало-мальский врач не начнет меня трясти на предмет, откуда взялось такое богатство у меня во рту и не растреплет коллегам по всему городу.

Поэтому я спасался водкой — полоскал зуб что есть мочи. Несмотря на то, что я честно сплевывал, разило от меня при этом, как от сапожника, что Зубатов и унюхал, стоило ему лишь немного успокоится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Эээ… я невовремя?

— Да бросьте, зуб полощу. Кстати, хотите водки? Бывает полезно принять стопку-другую, чтобы расслабится.

— А, давайте, — пустился охранитель во все тяжкие.

Ираида как раз внесла поднос с блестящими чайниками и я попросил ее подать еще и водки. Через пару минут Сергей налил себе стопку, отсалютовал мне, опрокинул ее и тут же налил вторую.