Моя любимая стерва - Татьяна Полякова

Чрезвычайно довольная собой, я соорудила ложе из банных халатов и полотенец, а Максим остался ночевать, как видно, рассчитывая, что к утру я подобрею. Ничуть не бывало. Утром я твердо заявила ему из-за двери:

— Ты меня никогда не понимал. — И добавила зловеще:

— А еще назвал кактусом.

— О боже! — простонал муж. — Я тебя умоляю… не можешь ты из-за такой чепухи… в конце концов, кактус очень миленькое растение… и вообще…

— Я подала на развод, — ядовито сообщила я, а Максим, чертыхаясь, не приняв душ и не побрившись, отбыл на свою работу, после чего я покинула ванную.

Родители приняли сторону супруга (подозреваю, с целью от меня избавиться), Максим продолжал свои настойчивые увещевания, и жизнь в доме родителей вскоре сделалась совершенно невыносимой.

На помощь мне, как всегда, пришла Лилька. У нее был громадный опыт разводов с мужьями, и она сразу же с головой окунулась в мои проблемы. Я переехала к ней, из квартиры выходила крайне неохотно и всегда в сопровождении Лильки и ее друзей, у Максима теперь не было никаких шансов со мной встретиться. В отместку он безобразно вел себя у судьи, трижды назвав меня избалованной, дважды «не отдающей себе отчета в своих действиях» и один раз «ребячливой», а в заключение заявил, что никогда со мной не разведется. Мне предложили все как следует обдумать, дав на это месяц.

— Он сунул им взятку! — рычала Лилька в коридоре суда и сверкала глазами.

Максим изловчился перехватить меня возле машины и сказал очень серьезно:

— Кончай дурить, а? Клянусь, я больше никогда не назову тебя кактусом.

Это отвратительное слово вызвало во мне прилив ненависти, а глагол «дурить» сильнейшую обиду, я сдвинула брови и со всей ответственностью заявила:

— Ты меня никогда не понимал, — после чего устроилась в Лилькином «Фольксвагене» и отбыла, ни разу не взглянув в сторону супруга. Максим продолжал попытки встретиться со мной, чтобы обсудить проблему. Никакой проблемы я не видела и ничегошеньки обсуждать не хотела. Супруг очень быстро смекнул, что, если я буду жить у подруги, шансы видеться со мной равны нулю. В один прекрасный вечер он заявился к Лильке и, слегка сдвинув ее в сторону, прокричал в недра квартиры, рассчитывая, что я его услышу:

— Ты имеешь право на жилплощадь! Разумеется, я имела право, оттого незамедлительно выплыла в прихожую, а Максим повторил:

— Ты имеешь право на половину дома.

— Да, — кивнула я головкой и торопливо добавила:

— Только мне от тебя ничего не надо.

— Я не могу жить сразу на трех этажах, когда ты ютишься у подруг.

У Лильки я вовсе не ютилась, жила она одна, а квартира насчитывала четыре комнаты общей площадью сто двадцать квадратных метров, но спорить я не стала и взглянула на супруга с интересом. Лилька, немного подумав, решила впустить его в прихожую. Максим посмотрел на нее сурово, перевел взгляд на меня, заметно подобрел и предложил:

— Может быть, мы где-нибудь поужинаем и обсудим этот вопрос?

Ужинать с Максимом я не собиралась, очень хорошо зная, чем может закончиться этот ужин, подумала немного, широко улыбнулась и осчастливила его:

— Хорошо. Только Лилька поедет с нами.

Муж тяжело вздохнул, а Лилька скорчила в ответ злобную гримасу, хохотнула, победно вскинула голову и уплыла переодеваться.

Воспользовавшись моей беззащитностью, муж тут же ухватил меня за руку и невнятно пробормотал:

— Я тебя люблю. И не вздумай сказать, что ты меня — нет. Ни за что не поверю, это все глупость и притворство.

— Конечно, — усмехнулась я. — Глупость, что же еще? А я сама — кактус.

— О господи, — начал он скулить сквозь зубы, получалось довольно забавно. — Угораздило же брякнуть такое…

— Вот-вот, — поддержала я его. Он сжал мою руку с большим рвением, возвел очи к потолку и только собрался сказать что-нибудь в высшей степени впечатляющее, как в прихожей возникла Лилька, Максим скривился, опустил глазки и обреченно проронил:

— Поехали.

Ужин удался на славу, бирюзовое платье шло мне необыкновенно, любимые пирожные таяли во рту, Лилька трещала как заведенная, что позволяло совершенно не следить за разговором: вставить слово мне все равно не дадут. И вот тут Максим сказал:

— Продадим дом, а деньги разделим. Сообразив, что он такое заявил, я довольно отчетливо икнула, выпучила глаза и, кажется, остолбенела.

— Как это продадим? — пролепетала я где-то через минуту, Максим пил кофе, а Лилька безуспешно пыталась вернуть отпавшую челюсть на ее законное место.

— Как продать? — через минуту смогла спросить и она, после чего мы с отчаянием переглянулись.

— Очень просто, — пожал муж плечами. — Зачем мне этот дом, если я живу один? Кстати, я уже неделю ночую в гостинице. Дом навевает грустные мысли, мне тяжело в родных стенах, где все напоминает о любви, которой я лишился.

— Ты сам виноват, — насторожилась я.

— Возможно, но жить в этом доме я не собираюсь. Хочешь — живи ты.

Я нахмурилась, уловив в его словах намек на хитрость. Наш дом мне очень даже нравился, и продавать его я не собиралась. Он располагался в самом центре города, но в тихом переулке, и вдобавок ко всему имел свой, хотя и небольшой, зато самый настоящий парк. Метрах в двухстах от нашего дома находилась церковь восемнадцатого века, необыкновенно красивая, и дважды в день я могла наслаждаться колокольным звоном (что было весьма благотворно для моей души). Считалось, что в прошлом веке дом этот принадлежал губернатору, человеку образованному и не чуждому культуры, оттого дом мог похвастать редким сочетанием красоты, вкуса и благородства, который придает подобным строениям солидный возраст. Конечно, внутри дом совершенно переделали, но все равно складывалось ощущение, что живешь во дворце, а в городе мой дом так и называли — «губернаторский». Он стоил безумных денег, интриг, сплетен и завистливых взглядов, и вдруг: продать. Это что же вообще такое? Именно этот вопрос я и задала Максиму.

— Я же объяснил, — пожал он плечами. — Я не могу жить в этой громадине, когда ты теснишься у подруги.

— Я не буду тесниться, — пролепетала я.

— Тогда возвращайся и живи, где тебе положено.

— А ты?

— А я буду ночевать в гостинице.

— Тогда я не смогу тесниться, то есть жить, в то время как ты…

— Мы можем жить там вместе. Не забывай, что в доме два входа, мы даже никогда не встретимся.

Пока я обдумывала, как сказать «да» с минимальным ущербом для своей гордости, Лилька рявкнула:

— Ни за что! — Рявкать она умеет, все сидящие в зале вздрогнули, словно по команде, и испуганно повернулись, а Лилька перешла на шепот:

— Ни за что…

— Тебя-то кто спрашивает? — вздохнул Максим.

— Она моя лучшая подруга, — ткнув в меня пальцем, сказала Лилька. — И я не позволю превращать ее в безропотное создание, лишенное чувства собственного достоинства… — Подружка минут десять распиналась в том же духе, а я смотрела на скатерть и думала о своем доме.

— Ты его не продашь, — сказала я, как только Лилька заткнулась.

— Продам, — нахмурился Максим. — У меня уже и покупатель есть.

— Кто? — дружно ахнули мы.

— Черноусое, — ласково ответил Максим, а я позеленела от возмущения: Черноусовы были нашими извечными недругами. Что до самого Черноусова, так мне безразлично, где он и что он, но его мадам неизменно действовала мне на нервы. Крашеная стерва, которой давно стукнуло сорок, а она все прикидывалась тридцатилетней, писала маслом дурацкие картины, которые пыталась всучить всем, кто вовремя не проявил должной бдительности, считала себя интеллектуалкой и на этом основании вечно задирала нос. А однажды назвала меня «милочка». Я в ответ стала называть ее «дорогушей», и вскоре мы стали злейшими врагами. Муж ее руководил крупным банком, и она дважды смогла нанести мне серьезный удар. Сначала явилась на прием в диадеме с двенадцатью бриллиантами, а потом муж подарил ей «Лексус», в то время единственный в городе.

Конечно, я очень быстро оправилась от удара и смогла ответить по достоинству, но все равно такое не забывают. И вот теперь эта мерзавка будет жить в моем доме.

— Ты с ума сошел? — сурово сказала я, глядя в небесно-голубые глаза мужа.

— Мне не нужен этот дом, — скривил он презрительно губы, разумеется, из чистого упрямства. — Хочешь, живи в нем, не хочешь — я его продам.

— Хорошо, — улыбнулась я, призвав на помощь все свое мужество. — Продавай.

Лилька жалобно ойкнула и съездила мне ногой по щиколотке, я улыбнулась еще шире, а Максим начал покрываться пятнами.

— И продам.

— Э-э, — вмешалась Лилька. — Давайте не будем спешить в этом вопросе. Такой дом продать нетрудно, а вот купить…

— Пусть продает, — не выдержала я, достала платок из сумки и аккуратно заплакала:

— Разве ты не видишь, он нарочно мучает меня.

— Садист! — фыркнула Лилька, хватая мои руки, и тоже заплакала.