Кладбище балалаек - Александр Хургин

И ощущение пальцами девичьего соска. Податливого, в пупырышках. И мягкой груди. У шестнадцатилетней девочки была мягкая грудь. И вся она была мягкая. Не толстая и не полная. А мягкая. Мягкие губы, мягкий взгляд сквозь очки, мягкая походка, мягкий голос, мягкое имя Оля. Все мягкое. И твердое, чуть ли не злое "нет", когда я позволял себе лишнее или то, что казалось ей лишним. Она не говорила общепринятое "не надо", она говорила "нет". И возвращала мою ладонь к себе на грудь. Это, по ее понятиям, было можно. И наверное, наверняка ей нравилось, доставляло удовольствие...

Я жалею даже о другом моем впечатлении, тоже, к слову, впечатлении от груди и тоже первом. После Оли я познакомился с женщиной - как познакомился, уже не помню и, скорее всего, никогда не вспомню, - видимо, слишком буднично и необязательно это произошло. Она была старше меня, и у нее в доме рос капризный глупый ребенок. И она при мне и при свете дня разделась. И, сняв бюстгальтер, швырнула его на спинку стула, где он запутался, как в проводах. И я увидел два вялых, болтающихся, свисающих с тела мешочка, похожих на спущенные резиновые шарики со случайно оставшимся в них воздухом. Это было так не похоже на женскую (в моем представлении) грудь, на грудь Оли, что я не запомнил главного - как перестал быть мальчиком. Никаких впечатлений от этого исторического то ли факта, то ли акта у меня не осталось и в ощущениях не сохранилось. Настолько меня поразили эти бесформенные жалкие мешочки. Я все время о них думал и кожей их чувствовал, они все время терлись о меня и мешали мне сосредоточиться на основном.

Да, мне этих впечатлений - если бы их никогда у меня не было, потому что никогда не было бы меня - было б жалко. А жизнь вообще, я думаю - она бы не изменилась. Ну нашла бы та женщина себе другого пацана, коль уж имела она в себе склонность к партнерам мальчишеских лет. Ну, возможно, Оля не потащилась за мной и не устроилась бы работать в столовую института, куда я поступил учиться. А она потащилась, за пятьсот километров, несмотря на то что я ее бросил. Заскучал с ней как-то раз, тут же нашел повод обидеться - и бросил... Да вот, кстати, впервые в жизни я бросил женщину. Но не будь меня, ее бросил бы кто-то другой, а я всего лишь не встретил бы ее через тридцать лет в магазине - продавщицей и матерью троих детей от трех разных мужей, и бабушкой стольких же внуков. А в остальном - что бы изменилось? Ничего. Ну разве в каких-то микроскопических, никому не заметных, деталях. Незаметных, потому что какие детали у хаоса? Конечно, незаметные.

При чем здесь хаос? При том, что жизнь в биологическом смысле - это, я думаю, хаос и есть. И передвижения живых существ во времени есть передвижения хаотические, броуновские. И никакие их отклонения и скачки в разные стороны ничего не добавляют и не отнимают, и не изменяют в общем, большом хаосе. Большому хаосу без разницы, из каких мелких хаосов состоять. Ему даже все равно, сколько их, этих мелких хаосов. Ему главное, чтоб они были - появлялись, видоизменялись, исчезали и снова появлялись. Без круговорота хаосов в природе существование большого хаоса невозможно. Без круговорота хаосов может ненароком наступить гармония, и вот тогда уже все придет в полный и окончательный порядок и выстроится в логический ряд по ранжиру или в причинно-следственную шеренгу с равнением направо, и пойдет своим, раз и навсегда заведенным чередом. И никакая жизнь не останется не замеченной, и никакое нерождение не пройдет мимо всевидящего ока гармонии, вселенской гармонии, пришедшей на смену большому хаосу, а точнее - вышедшей из его усмиренных и успокоенных чем-то всесильным недр.

И это будет ужасно. Потому что хаос дает шанс тем, кому при господстве гармонии рассчитывать не на что. Он дает шанс таким, как я. А используем мы его или не используем - это уже наше личное дело, наша личная беда и печаль или, наоборот, наше личное достижение. Использование и неиспользование шансов - это целая наука. Правда, наука эта никого и ничему не может научить. Использовать предоставленный (интересно, кем?) шанс без вмешательства какого-либо случая - практически невозможно. А что такое случай? Наверное, это одно из самых ярких и типичных проявлений хаоса. Который науке не подвластен и изучению не подлежит.

Зато после победы гармонии, если предположить, что капитуляция хаоса будет окончательной, хорошо станет абсолютному большинству. Наконец-то ему станет хорошо, чего не случалось пока никогда. Надо будет только быть в этом абсолютном большинстве, принадлежать ему, ощущать себя неотъемлемой частицей большинства, стремящегося к целому. Я думаю, это ощущение будет похоже на ощущение себя неотъемлемой частью народа, своего народа. Дается это чувство не всем и не каждому. Кто-то наделяется им вместе с рождением в качестве бесплатного приложения к жизни, кто-то приобретает его в процессе правильного патриотического воспитания в самом нежном детстве, а кто-то бывает его напрочь лишен, и до самого своего конца так и не суждено ему узнать - что это за чувство такое высокое.

Вот мне, по-видимому, не суждено. Ни от рождения, ни от воспитания. Меня воспитывали вне этих патриотических штук, предпочитая им реальность без комментариев и без прикрас - мол, вот тебе голые факты, и они таковы: родился ты в Москве, живешь на Украине, культура у тебя если есть, то русская, национальность, уж извини, еврей без никаких примесей и без всякой экзотики. Расти во всем этом большой, не будь лапшой и, кем себя сам почувствуешь, тем и вырастешь, тем и станешь. И я вырос и стал никем. Никем себя не почувствовал. Ни русским, ни украинцем, ни евреем. Слегка перефразировать классика, и получится "я - только я, не что иное". Звучит не слишком убедительно и не слишком скромно, зато более или менее правдоподобно, если не выискивать в словах того, чего в них нет. Ну так получилось. Кто в этом виноват, теперь значения не имеет. Родители мои или я сам, или распавшийся на запчасти великий, могучий и нерушимый Советский Союз. Значение если имеет, так только то, что я не чувствую себя частью ни одного народа и ни один народ не чувствует меня своей частью. А лучшие представители вышеперечисленных народов, наделенные острым национальным нюхом и чутьем, те сразу чуют, что я не их, что я чужд им и им не близок. Что никакая я не часть. Они при одном только взгляде на меня моментально понимают, что такая часть им не нужна. Не пригодится. И лучше ее не замечать, игнорировать всеми фибрами. Мне не замечать их труднее. Они всегда передо мной. Куда ни кинь. И я могу всего лишь делать вид, что не замечаю их. И я делаю этот вид малоубедительно. С переменным успехом. Причем не моим. Конечно, этим видом, этим деланием вида, я нарушаю гармонию, грешу против целостности и сплоченности целых трех (естественно, великих) народов. Я нарушаю то, чего пока нет и не предвидится, и грешу против того же.

В общем, по мне, так нет и не будет ничего лучше хаоса. Хаос устроен мудро. И самая яркая представительница хаоса в моей окружающей действительности - это Леля.

Она не просто представительница. Она его полномочный посол. И воспроизводитель. Без таких Лель хаос мог бы истощиться и прекратить свое существование в обществе. А с Лелей и ей подобными он постоянно обновляется, пополняется и совершенствуется. Эти люди - вирусоносители хаоса. Они носят его в себе. Поэтому в них столько всего намешано, что не дай Бог каждому. Но распознать людей хаоса - сложно. Нет у них особых примет. И даже к старости жизнь часто не оставляет на их лицах и во всей их внешности никаких знаков, никаких отличительных черт. Потому что время не только хороший лекарь и еще лучший патологоанатом, оно ко всему этому неплохой маскхалат. И смотришь, бывает, на какого-нибудь благостного старичка, от которого за километр распространяется волна безобидности и интеллигентности и всякие другие положительные волны вплоть до благости, и уже хочешь написать о нем в газетке нечто восторженное с соплями, а наведешь о нем и его славном прошлом справки да покопаешься в человеческих документах эпохи, и окажется этот добрый доктор дед мороз такой фантастической сволочью, таким кровопийцей и ублюдком, что и не поверишь сразу, а поверив, станешь обходить его, немощного, десятой окольной дорогой, чтоб не говорить ему, кривя душой, "здравствуйте", не желать того, чего не желаешь.

Правда, Леля как-то отличает своих, рожденных из и для хаоса. Сколько-то лет назад, когда мы в какой-то очередной раз с нею развелись по обоюдному и страстному согласию сторон, она сказала:

- Надоело вычитывать идиотов (она тогда литредакторствовала в нашей газетке). Ну как это понимать: "Чернобыльцы, задетые зловещим крылом четвертого реактора, достойны лучшего"? А это: "В галошах и тюбетейке на голове"? Все. Хочу замуж за бандита.

И вышла именно за бандита. За самого натурального гангстера и организованного преступника. Хотя на вид это был современный молодой преуспевающий человек, то есть господин. Неясно, в чем преуспевающий, но что преуспевающий и что господин - ясно и видно за версту по машине и манерам. Излишне вежливый, излишне спокойный. Смотрел на Лелю нежным, возможно, влюбленным взглядом, хотя был существенно ее моложе. При знакомстве вполсилы улыбался, называл меня по имени-отчеству, поддерживал, как мог, контакт. А мог он вполне прилично. Даже обнаружил, что ему небезызвестны Кафка, Камю, Курков и кто-то еще, чуть ли не Хайдеггер. Короче, он мне понравился, и я был рад за Лелю, рад, что на сей раз она попала в хорошие мужские руки и все у нее теперь будет по-другому и хорошо, а не так, как было со мной, и, значит, со мной уже ничего, слава Богу, не возобновится никогда. Я даже позволил себе легкую издевку, мол, как же это она так лопухнулась собиралась за бандита, а вышла за какого-то кандидата филонаук, по совместительству представителя малого и среднего бизнеса?