Возраст – преимущество - Мишин Виктор Сергеевич

– Потерпи, сынок, хоть чуть-чуть. Боюсь, что тебя вывернет наизнанку, если много выпьешь. Ты больше недели без сознания, не ел, не пил, понимаю, что плохо, но все же потерпи еще немного.

– Где же я все-таки? – Вопрос о месте моего нахождения волновал так же сильно, как и желание пить. А вот говорить, на удивление, я мог вполне свободно.

– На хуторе у меня, на болотах, – произнесла женщина.

– Ничего не понимаю. – Какие болота, какой хутор? Последнее, что я помню, как добил убегающего фрица и упал без чувств. Как я оказался здесь, где за мной вроде как ухаживают.

– Я тебе две пули вытащила, одна навылет прошла, раны не тяжелые, но мало ли, надо в госпиталь. Дышать не трудно? – продолжила разговор женщина.

– Вроде нет, – задумался я, проверяя ощущения, – а должно быть?

– В спину попали, пуля неглубоко ушла, но могут быть ребра сломаны.

– Жжется только и ломит немного, ноги больше болят, особенно левая.

– В левой пуля и была, тут как раз наоборот, сидела плотно, пришлось поковыряться в тебе. Ну ничего, поправишься, я все переживала, что в себя не приходишь.

– А как я у вас оказался? – задал я насущный вопрос.

– Так партизаны тебя принесли, Ванька и Семен, они где-то неподалеку были.

– Ясно, что ничего не ясно. – Какие Ваньки и Семены, какие партизаны? Вроде тут не должно было их быть, откуда взялись?

– Знаю только с их же слов, девушка к ним вышла, просила помочь командиру, дескать, его немцы обложили, а он ее прикрывать остался.

– Вот теперь более доступно, – кивнул я. Значит, Анютка вышла на партизан и уговорила помочь, только запоздали они чуток, я вроде сам справился.

– Ты из Москвы, сынок? И как звать-то тебя?

– Захаром родители назвали, а уж откуда я… И сам не знаю. Где только не был. Перед тем, как сюда забросить, был где-то под Москвой. Как группу подготовили, так сюда.

– Правда, что вы эту гниду фашистскую, гауляйтера убили?

– Это вам кто сказал? – встрепенулся я.

– Мужики, что тебя притащили. Девушка им рассказала.

– Правда, – посмурнел я. Не от того, что Анна все рассказала, а от воспоминаний, как погибла вся группа. Девчонки и парни, все до одного, кроме, собственно, нас с Анной. Но Анюта снайпер, она и была дальше всех, а вот я вновь утвердился в мысли, что кто-то наверху за мной приглядывает. Ведь близко был, на острие, так сказать, а уцелел. Опыт ли это, везение? Неважно, в общем, главное, задание выполнено, как бы еще вернуться…

– Ох и молодцы же вы, ребятки, партизаны сказали, никому не удавалось, а вы вот сделали!

– Только группу из-за этого козла всю положил, двух девчонок и трех парней, им только-только по восемнадцать было… – сказал я и прикусил язык. Блин, мне самому-то еще меньше, а рассказываю я, думая при этом, как прежний, сорокалетний мужик, которому, естественно, жаль молодых. По мне так вообще все это хрень собачья, ну грохнули мы его, пришлют нового, лучше бы поездов пару под откос пустили, все толку больше. Хотя понимаю, конечно, тут расчет на психологию, люди в оккупации должны знать, что советская власть есть и мстит за них.

– А сам-то! За что же тебя вообще в армию взяли, небось от мамки оторвали?

– Погибли у меня все, в первые дни войны. Один я остался…

– Ой, прости, милый, дуру грешную, не подумала ведь! – всплеснула руками хозяйка.

– Да ничего, привык давно, много чего с тех пор произошло, не захочешь, а забудешь.

И я рассказал ей о себе. О том, как убили родителей, о том, как попал в плен и все остальное. Капитолина Георгиевна только головой мотала из стороны в сторону, поражаясь и переживая. А мне уже было плевать на всю эту секретность, рассказал, как было, да и все. Она мне жизнь спасла, врать ей, что ли? Немцы допросят и узнают обо мне? Они и так знают, рыщут, наверное, с собаками.

– Вот же детство у вас, ребятишек, вышло…

– Что поделать, война идет, – пожал я плечами. – Скажите лучше, тетя Капа, эти гады оуновские к вам часто заходят?

– Да никого не было очень давно, а тут ввалились. Ваня с Семеном их постреляли.

– А оружие оставили? – спросил я о самом важном в данный момент.

– Да, заховали по углам, с собой-то не унести.

– Дайте мне пожалуйста хоть что-нибудь, а то заявятся, а я тут голый, – сделал я страдальческую мину.

– Там много всего было, тебе чего надо-то?

Чуть было не закричал – всё!

– Автоматы были? Пистолеты?

– Да хоть бомбы! – тетя Капа даже засмеялась.

– Не, я ж не самолет, бомбу не подниму, – засмеялся и я.

– Нет, Захар, не дам, – вдруг серьезно меня обломав, женщина встала и пошла прочь.

– Тетя Капа, почему? – обалдело крикнул я ей вслед.

– Так еще отбрехаться смогу, а найдут оружие, точно сожгут вместе с домом. И с тобой, конечно.

– Вот именно, мне к ним попадать нельзя.

– Я скажу, где лежат железки, но сюда не принесу, не проси.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. И как быть? А если эти упыри заявятся, вредная тетка сама их встретит? Что-то я в такое не верю.

Процесс восстановления проходил медленно, сначала долго заживала спина, не давала даже повернуться, а потом одна нога никак покоя не давала. В основном все время проходило в положении лежа, надоело так, аж жуть берет. Тетя Капа как истинный медработник, причем достаточно просвещенный, через день делала мне массаж на спине, ноги я уже сам разминал. Партизаны так и не вернулись, а времени прошло… Август на дворе. Оуновцы не появлялись, и я расслабился, но как оказалось, зря. Это случилось ночью, шел дождь, на улице как-то прохладно было, когда в дверь требовательно постучали, и тетя Капа побежала открывать. Я насторожился.

– Здорово, тетка, нам сказали, ты врачевать умеешь? – донесся сиплый голос.

– Ой, а у меня и лекарств-то нет совсем. Я больше травами…

– Да насрать, чем ты тут лечишь! У нас командир ранен, давай, посмотри его!

– Ну, заносите в дом, только грязную одежку тут скидайте, нельзя раненым грязь, гнить начнет.

– Ты одна?

– Да мальчонка только у меня, дитя совсем, партизаны подстрелили, вот и лежит, тоже травками его пользую.

– Какой мальчишка, – мгновенно голос стал еще более требовательным, – где он?

– Так говорю же, в доме, лежачий он.

– Я сам сейчас посмотрю, какой он лежачий!

Послышались тяжелые шаги, тетя Капа, видимо, бежала сзади и причитала, что пришедшие ей грязи натащат, но ее, конечно, никто не слушал. Пипец, что-то сейчас будет.

– Ты кто? – уставился на меня мужик. Одет он был, как типичный бандеровец, ну или оуновец, мне по хрену на разницу между кучками говна. Старая польская форма, никаких шевронов или значков, грязная… Наверняка в болоте сидели, где еще так измажешься.

– Егор, – сделав испуганное лицо, пролепетал я.

– Откуда ты?

– Из Кобрина…

– Недалеко забрался, от Кобрина-то? – усмехнулся бандит.

– Далече, – кивнул я. – Мы с родней в Ровно шли, да попали к партизанам, – начал врать я, – еле ушел, остальные не знаю где, все в разные стороны прыснули, кто куда.

– Где бандитов советских встретили?

– Да откуда ж я, дяденька, знаю, я долго полз, там болото было, потом сюда попал.

– Москаль? – Ну понятно, он же со мной на русском говорит.

– Немец я, – решился врать по полной программе. – Война началась, нашу семью в тюрьму, как батька сказал, большевики боялись, что мы к немцам перебежим, вот и заперли. Немцы пришли, освободили, да дом к тому времени уже сгорел, жить негде было, пошли скитаться. Под Ровно тетка живет, к ней и шли.

– Куда ранили?

О, проверить решил? Ну я тебе сейчас отвечу. Этот хрен бандеровский, на немецком со мной заговорил. Но блин, на таком корявом…

– Что? – переспросил я на немецком, делая вид, что не понял.

– Куда тебя ранили? – нетерпеливо повторил вопрос бандит.

– А, – кивнул я головой, – в спину, да ноги еще.

– И как же ты дошел?

– Я и не шел, полз всю дорогу.