Синяя борода - Макс Фриш

— Здесь сказано: художник-график.

— График — ее второй муж. Певец был женат, много разъезжал, он лет на десять был старше Роза­линды.

— Что еще вы знали?

— Она не была нимфоманкой.

— Но время от времени ей необходимо было самоутверждаться как женщине, потому что ее отец, майор, служивший в Сионе, возлагал на нее другие надежды, и все это вы можете понять, господин доктор Шаад...

— Да.

— Это верно, что у вас, господин Шаад, была связь с Розалиндой, когда она еще была замужем за графиком?

— Да.

— Это было в Берне?

— Да.

— А вы с женой жили в Цюрихе?

— Да.

— Известно ли вам, как воспринял в свое время бернский график известие о ее связи, я имею в виду — о связи с вами?

— Я думаю, это было ударом для него.

— Розалинда рассказывала вам об этом?

— Да, в общих словах.

— Что вы знали конкретно?

— Она не была нимфоманкой...

— Это вы уже говорили.

— Она по натуре "товарищ.

— И потому вы в шестой раз женились.

— Это верно.

— А позднее, господин доктор Шаад, уже будучи мужем Розалинды, когда однажды утром за завтраком вы пожелали узнать, что, собственно, происходит с ней последние полгода, как вы восприняли ее сообщение, господин доктор Шаад?

— Вы имеете в виду ее связь с Яном...

— Хотя бы.

— Она продолжалась больше года.

— Вы были потрясены?

— Да.

— Вы были потрясены...

Когда на бильярде играешь один, иной раз находятся зрители, которые, со стаканом в руке, хотят увидеть, как я решу очередную задачу. Это заставляет продолжать игру, и потому я рад, если бывают такие зрители. Обыч­но они задерживаются ненадолго; промазав два или три раза подряд, я снова оказываюсь один.

— Слово предоставляется прокурору...

Вынесенный мне оправдательный приговор никогда его не убедит.

Относительно дверного замка резюмирую: на­сильственное вторжение в квартиру исключено. Ника­ких повреждений не обнаружено. Значит, остаются две возможности. Первая: защелкивающийся замок был от­крыт изнутри, то есть Розалинда Ц. сама впустила преступника в свою квартиру. Правда, против этого свидетельствует то обстоятельство, что Розалинда Ц. в означенное время, как нам известно, находилась под действием сильного снотворного. Поэтому она, по-види­мому, и не оказала сопротивления. Вторая возможность: у преступника был ключ от квартиры. Мы не знаем, у кого еще, кроме обвиняемого и уборщицы, был ключ от квартиры, но у обвиняемого он несомненно был.

О чем не упоминалось на суде: о наших давних мальчи­шеских играх в гравийном карьере. Маленький Эгон, которому мы связали ноги — не мог же настоящий индеец называться Эгоном, — был через три дня найден с воспалением легких собакой-ищейкой (кто связал ему ноги, он так и не осмелился тогда сказать); позднее, уже известным пианистом, он погиб в авиационной катастро­фе; как свидетель он выпал.

— Вы тоже, фройляйн Шлегель, как ассистент­ка, можете подтвердить, что обвиняемый, если его к этому не вынуждает врачебный долг, и мухи не обидит?..

Гравийный карьер, где собралась группа бойскаутов в то самое время, когда Розалинду Ц. задушили у нее на квартире, и где никто не видел мой голубой «вольво», расположен вместе с другими карьерами, как я показал на первом допросе, между Цумиконом и Эбматингеном. Это подтвердила и полиция.

Я благодарен за каждое подтверждение.

— Хотя была суббота, вы тем не менее находились на работе неотлучно, все послеобеденное время, так вы утверждаете, фройляйн Шлегель...

— Я ждала телефонного звонка.

— И чтобы не пропустить этого звонка, вы все послеобеденное время не выходили, к примеру, чтобы выпить чашку кофе или купить сигарет...

— Я ведь не курю.

— Я спрашиваю вас в последний раз.

— Я работаю в задней комнате, в лаборатории, поэтому мне не видно, прошел ли кто-нибудь через прихожую. И наконец, у господина доктора есть ключ, ему незачем звонить, когда он приходит.

— Значит, вы не видели обвиняемого?

— Этого я не утверждаю...

— Вы слышали за стенкой обвиняемого?

Свидетельница задумывается.

— Фройляйн Шлегель, вы обязаны говорить правду.

— Возможно, он прошел через прихожую как раз тогда, когда позвонил мой друг, а господин доктор не хотел мне мешать и прошел прямо к себе в кабинет, да, я считаю это вполне возможным.

— В котором же часу ваш друг звонил?

— Я думаю, в начале пятого.

— Когда вы ушли с работы?

— Я думаю, около пяти.

— Так и не увидев обвиняемого...

Свидетельница молчит.

— У меня нет больше вопросов к свидетельнице.

Прокурор откидывается назад.

Свидетельница испугана.

Слово предоставляется защитнику:

— Когда вы работаете в лаборатории, фройляйн Шлегель, вы можете услышать, если в кабинете кто-нибудь кашлянет, например, до вас вообще что-нибудь доносится оттуда, шаги, например?

— Нет.

— Почему?

— Потому что там весь пол затянут ковром.

Снимки, сделанные судебно-медицинской экспертизой полиции: обнаженный труп в морге, низ живота при­крыт черной материей; важны синие полосы на шее жертвы — они сняты крупным планом; важны также полосы на обеих лодыжках; еще один снимок крупным планом — ноги жертвы, которые преступник сперва об­мотал клейкой лентой. Почему жертва, судя по всему, не сопротивлялась? Это важно, поскольку у Феликса Шаада, арестованного через пять дней после преступления, не обнаружено никаких царапин. Третий снимок крупным планом: женский гигиенический пакет во рту; не­видимому, им жертва и была задушена, и преступнику незачем было прибегать еще и к галстуку. Наконец, снимок, который сейчас затребовал прокурор: жертва на ковре у кровати, полностью одетая, руки сложены на животе, на груди — пять линий.

— Можно со всей уверенностью утверждать: речь идет о преступлении на почве интимных отношений. Убийство с целью ограбления исключается, как я уже излагал. Способ, каким преступник выполнил свое наме­рение, — удушение жертвы женским гигиеническим па­кетом — свидетельствует о том, что побудительной при­чиной была ревность...

Какое-то время помогают прогулки по окрестностям.

— Почему вы бродили по подлеску?

— Потому что дорога внезапно оборвалась.

— Как это дорога оборвалась?

— Лесовозная дорога...

— Вы говорили, что хорошо знаете этот лес, почему же вы шли не по тем тропкам, которые знаете десятиле­тия, господин доктор Шаад, тем более в такой туманный день, как сегодня?

— Я не люблю бродить по асфальту.

— Вы любите подлесок...

— Необязательно, нет, и не тогда, когда сыро, как сегодня, а ты идешь в туфлях, да еще все время оступаешься.

— А что вы называете лесовозной дорогой?

— Ее сразу не распознаешь, поначалу вроде бы хорошая дорога, довольно широкая, местами шагаешь по гравию, потом гравий кончается, но все-таки это еще дорога. Она идет между поваленными стволами. Мне кажется, со стволов уже ободрали кору. И вдруг от про­галины — только глубокие следы бульдозера, извилины в глине, а кругом подлесок.

— Вы встретили рабочих в лесу?

— Нет.

— Вы слышали механическую пилу?

— Нет.

— Вы, значит, полагаете, господин доктор Шаад, что в течение часа вас никто не видел?

— Этого я не знаю.

— А вы знаете, где в данную минуту находитесь?

— Где-то за Тоггвилем...

— Почему вы вдруг мочитесь на эту паутину?

Потом мне захотелось пива, сосисок.

— Был ли на господине галстук, когда он зашел в трактир? И если да, то какого цвета был галстук?

Кельнерша задумывается.

— Вы не помните...

— Нет.

— Вы прежде встречали этого господина?

— Я ведь только месяц здесь работаю.

— И вы ничего не слышали о деле Шаада?

— Нет.

— Что вам тогда бросилось в глаза?

Свидетельница задумывается.

— Вам ничего не бросилось в глаза...

— Он приложил руку к зеленой изразцовой печи, да, вот это мне и бросилось в глаза, да, еще он пожелал сесть за столик у изразцовой печи, а это место, по правде говоря, только для постоянных клиентов, и еще мне бросилось в глаза, что господин был небрит, по-моему, и шапки не снял, да, не снял берета.

— Он нервничал?

— Когда я подала ему карточку, он даже не глянул на меню и сразу заказал маленькую кружку пива.

— Что было потом?

— Он так и сидел там у изразцовой печи.

— А вас не удивило, когда он спросил, как вас зовут, и потом записал имя на клочке бумаги?

— Записал имя?

— Вы этого не заметили...

— Когда я принесла пиво, он заказал жареную сардельку, а их у нас не бывает в такое время дня. Вид­но, он и не поглядел в карточку. После двух часов у нас подают только холодные закуски — салями, например.

— Было, значит, больше двух часов...

— Уж конечно.

— Господин разговаривал с вами?

— Я, само собой, заметила, что господин все по­сматривал на меня, когда я стояла у буфета, но для кельнерши это дело привычное. Может быть, он и сказал что-нибудь о погоде. Но я не слушаю, когда клиенты говорят о погоде.