Технология рассказа - Кир Булычев

Тут я увидел, как рассказ перерастает в повесть с определенным гражданским звучанием. Нет, о повести мы не договаривались. Пускай мотивы останутся нераскрытыми – кто их знает, пришельцев, чего им хочется.

Итак, рассказ готов, осталось пройтись рукой мастера по запятым и многоточиям…

А что скажет Лев Христофорович?

Как же я раньше не подумал? Лев Христофорович Минц, великий ученый, временно поселенный мною в городок Великий Гусляр, еще не знает, что в сутках у спелеонавтов 48 часов. Надо ему срочно сообщить.

…Они пошли к краеведу Сидякину.

Впереди шагал профессор Минц. Замшевый пиджак туго обтягивал его живот, осеннее солнышко игриво отражалось от профессорской лысины. Вторым шел его сосед Корнелий Удалов, курносый начальник гуслярской стройконторы.

Дом краеведа и фенолога Сидякина ничем бы не отличался от прочих домов на Голубиной улице, если бы не мемориальная доска.

Доска стояла, прислоненная к стене и отделенная от тротуара штакетником. На сером мраморе было выбито золотыми буквами: «В этом доме с 12.01.1878-го по 1 мая 2012 г. проживал выдающийся краевед, почетный гражданин города Великий Гусляр Артемий Сидорович Сидякин».

Сидякин был глубоко убежден, что судьба не посмеет спорить с мрамором и потому до начала XXI века он обязательно дотянет. Тем более что на самом деле он родился не так давно, а в нашем столетии, сразу после революции.

То место на стене, где доске предстояло висеть, было аккуратно побелено, по углам до половины вкручены латунные толстые болты.

У приоткрытого окна, подсвеченное зубоврачебной яркой лампой, сидело нечто белое и величественное с рыжим котом на коленях. Сидякин редко покидал свой дом – он предпочитал, чтобы к нему приходили за советом. Он так и говорил: «Не имею права покинуть пост, могу понадобиться человеку». На самом деле он ждал, когда из горсовета принесут грамоту о возведении его в звание почетного гражданина.

Увидев людей, остановившихся перед мемориальной доской, Сидякин принялся причесывать усы, седые, пышные – к сожалению, накладные. Он понял, что идут к нему, но не со званием, а за советом. В связи с борьбой за экологию к краеведу заходили нередко – то из газеты, то из школы, то даже из области.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Минц, занимая указанный перстом гостевой табурет.

Удалов встал за его спиной. Они оробели в комнате краеведа, украшенной по стенам рогами копытных животных, видами Гусляра и портретами хозяина дома, выполненными методом чеканки. Старик сам освоил этот метод, так как был убежден, что чеканные портреты лучше сохраняются.

– Устал, – сказал Сидякин. – Старость. Вчера отмечали мое стодесятилетие. Выпили, потанцевали.

Сидякин искоса поглядел на гостей – верят или нет. Гости вежливо склонили головы. Старик понял – не верят, но он им нужен.

– Чем могу быть полезен? – спросил он, поглаживая кота.

– Нам нужна пещера, – сказал профессор Минц. – Глубокая. Чем ближе к Гусляру, тем лучше.

– Пещер у нас не водится, – ответил Сидякин, покачав львиной снежной шевелюрой, к сожалению, накладной.

– Я же говорил, – сказал Удалов. – Придется ехать в Крым.

– Зачем пещера? – спросил Сидякин.

– Пещера нам нужна для очень важных экспериментов, которые могут повлиять на судьбу всего человечества.

– Организуем в Крыму, – повторил Удалов. – Там и море, и климат помягче.

– Какой может быть климат в пещере? – поморщился Минц.

– Вы все забываете, – возразил Удалов, – что нам, контрольной группе, сверху сидеть, продукты вам подавать.

– А что за эксперимент? – спросил Сидякин.

– Вам это неинтересно, – сказал Удалов. – Все равно же здесь пещер нету.

– Есть пещеры или нет, решаю здесь я, – сказал краевед.

– Выяснилось, – пояснил Минц, – что человечество зародилось не на Земле, а совсем на другой планете.

Сидякин нахмурился. Кот зашипел.

Минц продолжал:

– Французские спелеологи обнаружили, что жизненный цикл человека – 48 часов. Значит, когда-то люди жили на планете, где сутки вдвое длиннее земных. Именно оттуда в незапамятные времена и были посланы сюда первые люди.

– Французы? – спросил с недоверием Сидякин.

– Не только французы. Все люди. Включая китайцев.

– Французы, может быть, и жили, – сказал Сидякин. – Они лягушек едят. Но русский человек – местный. Я знаю.

– Вопрос не требует обсуждения, – отрезал Минц. – Нам нужна пещера, в которой мы продолжим опыты.

– Мне с вами не по пути, – упорствовал Сидякин. – Русский человек всегда на Земле жил. Еще до татаро-монгольского нашествия.

И Сидякин сделал рукой жест, указывающий гостям на дверь.

На улице они на минуту задержались возле мемориальной доски. Удалов поглядел в окно, встретил колючий взгляд из-за занавески и громко сказал:

– Не стать тебе, Сидякин, почетным гражданином.

Окно захлопнулось.

Исследователи вернулись домой расстроенные. Беседа с Сидякиным перечеркнула последние надежды. В Великом Гусляре они могли надеяться на поддержку общественности и бескорыстную помощь молодежи, но жители Крыма вряд ли разделят их энтузиазм.

На Минца было жалко глядеть.

– Не печалься, – сказал Удалов. – У меня интуиция. Сейчас постучат в окно и скажут: «Есть пещера!»

Минц грустно улыбнулся.

В окно постучали. За окном стоял краевед Сидякин в черном пальто до пят и надвинутой на брови заячьей шапке. Усы тяжело свешивались на красный мохеровый шарф.

– Я, – сказал Сидякин, – много думал. И пришел к выводу: вас требуется разоблачить. Вас и ваших французов.

– Господи! – вздохнул Минц. – А мы думали, что вы нам пещеру принесли.

– Пещера будет, – сказал Сидякин. – Но в пещере буду я.

– Как так? – не понял Минц.

– Я пойду в пещеру и докажу вам, что, в отличие от некоторых, лично я происхожу из этих мест. И что мой ритм – 24 часа. Можете сообщать прессе.

Сидякин сунул руку за пазуху и извлек оттуда пожелтевший листок.

– Вот координаты. Я надеюсь, что вы, как честные люди, забронируете мне место в пещере.

Минц протянул было руку за листком, но удержался.

– Нет, – произнес он. – Я не могу согласиться на это. В вашем возрасте пребывание в пещере совершенно исключено.

– Я приму меры, – уверенно сказал Сидякин. – К тому же я куда лучше сохранился, чем некоторые думают.

Через шесть дней в Черном яре, глубоком, заросшем осиной овраге, что тянется почти до озера Копенгаген, закипела работа. С утра туда пробивались грузовики, груженные ящиками, клетками и коробками, которые издавали различные звуки. За грузовиками шли автокран и слониха Магарани из цирка шапито. За ними на велосипедах и пешком двигалась общественность. Шли пионеры, шел кружок юных краеведов, общество любителей театра, хор пенсионерок и речной техникум.