Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион

Так он ходил взад и вперед, размышляя о своей проблеме. Руководители открыто заявляли о своей неудовлетворенности; за этим мог последовать полный пересмотр политики Братства, и одновременно с этим весьма радикальное подрезание его собственных крыльев; его даже могли уволить с поста секретаря. Эту ситуацию он постарался предусмотреть. По соседству жил старый генерал, страдавший от нескончаемых приступов бронхита, один из которых мог оказаться смертельным; Лукас благоразумно поддерживал это знакомство, и главной пользой, которую он извлек из своего посвящения в степень ученика, было использование сил, которые оно дало ему, для того, чтобы заставить старика составить завещание в его пользу, так что Лукас надеялся в скором времени пополнить ряды помещиков и частных собственников, а в этом случае, думал он, ему было бы легче приблизиться к моральным стандартам Братства и получить желанные высшие степени. Единственной опасностью для него было то, что завещание могло быть оспорено, и тогда известия об этой сделке дошли бы до его руководителей, и то, что они могли бы сказать об этом, могло оказаться весьма неприятным, ибо он очень хорошо знал о страхе белых оккультистов перед черной магией и радикальными методами ее применения, поэтому он предполагал, что они и в самом деле сочтут эту сделку невероятно черной, хотя у него и не было намерения причинять кому-либо вред ради этих денег, которые могли бы, думал он, принести куда больше пользы, окажись они у него в руках, нежели если были бы распределены между троюродными племянниками и племянницами генерала в третьем и четвертом поколении.

В то же время у Лукаса был очень обоснованный страх перед той темной силой, которая почти всегда так или иначе настигала тех, кто сворачивал с пути правой руки. Некоторые, конечно, хотя и совсем немногие, имели к ней иммунитет; но это были люди, поднявшиеся довольно высоко перед тем, как свернуть влево, так что они стояли выше тех, кому приходилось иметь с ними дело, и часто, по сути, отвечали на оккультные нападения теми же способами; но эти избранные личности встречались редко; мало кто мог долго продержаться вживых, когда против него выступало братство.

Поэтому Лукас просчитывал свои перспективы и они не казались ему слишком многообещающими, если только он не сможет разузнать эти Слова Силы, которые, по крайней мере, позволили бы ему сражаться на равных. Этим вечером ему стало абсолютно ясно, что Братство не откроет их ему; как, во имя неба, земли и воды, могли быть раскрыты эти тщательно оберегаемые секреты? Шаги Лукаса удлинялись и ускорялись по мере того, как возврастала его растерянность. Глядя перед собой ничего не видящими глазами, он бродил, словно маятник, туда и обратно по комнате.

Внезапно его метания прекратились. В своем слепом марше он ходил из стороны в сторону до тех пор, пока не наткнулся на низкую кушетку, на которой прежде лежал человек, использовавшийся в качестве трубки оккультного телефона. Он стоял и смотрел на нее, как если бы спящий все еще лежал на ней, и думал, что эти зачарованные губы вполне могли бы помочь и в решении его проблемы. Ответ был найден. Внезапно вздрогнув, Лукас осознал, что любой, кто мог войти в достаточно глубокий транс, мог «вслушаться» в слова оккультных церемоний и узнать Слова Силы – если бы только он решился пойти на риск! У Лукаса были стальные нервы, какие и положено было иметь оккультисту, и его самого этот риск нисколько не пугал.

Он все еще стоял, разглядывая кушетку и пытаясь почерпнуть еще больше вдохновения из источника, который уже продемонстрировал свою пользу. Что, если он сможет «подступиться» к Спенсеру и заставить его присоединиться к нему в его вылазке за секретами Братства? Но он отбросил эту мысль; все братья подбирались самым тщательным образом и их трудно было подкупить обещаниями или угрозами; кроме того, Спенсер не захотел бы рисковать больше, чем он сам, однако сама по себе идея была прекрасной. А что,

если он, допустим, нашел бы трансмедиума, который, не обладая достаточными знаниями, не испугался бы этой задачи, и смог бы получить собственный оккультный телефон, чтобы безнаказанно «послушивать» с его помощью? Тогда силы «обрушились» бы на этого медиума, но им было бы сложно вычислить человека, который им управлял.

Лукас в задумчивости собрал бумаги, потушил свет и отправился в кровать.

Когда заканчивалась школа и начинались летние каникулы, ученики обычно отправлялись куда-нибудь за город или на побережье. Однако так везло далеко не всем, и ученица, только что вышедшая из темных дверей бизнес-колледжа на залитую ослепительным солнечным светом улицу, закончив свои секретарские курсы, теперь занималась срочным поиском новой работы. Только очень жесткое самоотречение позволило ей закончить учебу; третий триместр был для нее одним из полуголодных, и это, вдобавок к нагрузке выпускных экзаменов, стало причиной ее ненормального состояния, в котором ей казалось, что она не идет, а плывет, и видит вокруг себя серых призраков вместо мужчин и женщин.

В руках она сжимала конверт с отчетом о своих достижениях и рекомендациями и адресом ближайшего сквера, и сердце ее наполнялось гнетущей тревогой при мысли о том, что она будет делать, если не сможет получить перспективную должность. Три других девушки, тоже с конвертами в руках, присоединились к ней на залитой солнцем мостовой и поинтересовались у нее о ее направлении, которое оказалось точно таким же, как и у них, и сердце ее еще сильнее сжалось от мысли, что на желанную должность будет конкурс, а в голове всплыло отражение ее собственного лица, которое она увидела в оконном стекле раздевалки, когда надевала шляпу – бледное и изможденное, с глубокими морщинами под глазами и темными кругами вокруг них, и она подумала, что если бы она сама искала секретаря, то ее выбор определенно не пал бы на Веронику Мэйнеринг.

Другие буднично болтали по пути к скверу и их не слишком заботило, получат ли они эту должность, ведь они присматривались к ней лишь на тот случай, если она окажется настолько хорошей, что компенсирует им потерянные месяцы летних каникул, и они ясно дали Веронике понять, что было бы большой удачей получить работу в это время года. Она же, со своей стороны, решила соглашаться на любую работу, на которую ее примут, лишь бы не остаться без ничего в пустоте Лондонского лета.

Бесстрастный дворецкий впустил их в дом через большие двойные двери и провел в комнату, которая, очевидно, скорее служила приемной, нежели жилым помещением. Веронике в ее ненормальном, почти сонном состоянии показалось, что с ее подсознанием заговорил дух этого места; дворецкий показался ей не просто дворецким, но послушником какого-нибудь братства; она гадала, скрывался ли на цепочке, видневшейся под его безупречной рубашкой, нательный крест, или же на ней висел символ какого-нибудь странного языческого культа. Она была уверена, что в его черепе, под тщательно напомаженными прядями волос, уложенными на равном расстоянии друг от друга вокруг его лысой макушки, хранился огромный запас знаний, которым не обладал ни один обычный дворецкий. Атмосфера в комнате, не смотря на переполнявшие ее странные и почти электрические вибрации, была необычайно спокойной, оказывая прекрасное воздействие на взвинченные нервы девушки. Хоть ее и переполняло желание задержаться в этом спокойном месте, теперь она куда меньше беспокоилась о том, достанется ли ей желанная должность, ибо половина секретарских

агенств Лондона, казалось, отправила сюда своих кандидатов всех форм, размеров и видов, от кисейных барышень в огромных шляпах до суровой женщины лет пятидесяти в курсантском пиджаке, и чем больше Вероника смотрела на них, тем меньше беспокоилась о своих перспективах.

Внезапно отворилась дверь и возникший на пороге мужчина осмотрел собравшихся. Он был среднего роста, худым и ходил быстрым пружинистым шагом, чем напоминал Веронике оленя, который мог в мгновение ока унестись прочь на полной скорости. Неспешно и совершенно бесстрастно он изучал собравшихся здесь женщин одну за другой. Наконец, настала очередь Вероники. Взгляд мужчины, когда он смотрел на нее, был таким же, как обычно, наблюдательным и холодным, но затем, совершенно неожиданно, выражение его глаз сменилось свирепой напряженностью, и начало казаться, что он смотрит не на нее, а куда-то сквозь нее. Секундой позже его глаза вновь приняли нормальное выражение и впервые с тех пор, как он вошел в комнату, он заговорил: