Адам и Эвелин - Инго Шульце

— Адам, ты здесь, внутри? — Она открыла дверь. — Адам?

— Извините, — прошептала Лили.

Она резко подтянула трусики наверх, так что теперь они шнуром обвивались вокруг ее бедер, и зажала полотенце под мышками, прикрывая грудь.

— Извините, — повторила она.

— Вы не видели Адама?

Лили смотрела в окно, словно ища его на улице, в саду. Почему она ничего не говорила? «Я далеко, далеко отсюда», — думал Адам. В этот момент к нему как раз подошла Эвелин. Он не сдержал улыбки, потому что на ней все еще были ее белая блузка с черной юбкой и фартук подавальщицы.

— Это кто? — спросила Эвелин и указала головой на Лили. Она взяла полотенце, висевшее на умывальнике, и бросила его в грудь Адаму. Оттуда оно упало на пол. — Кто эта женщина?

Он поднял полотенце и прикрылся им, словно повязкой.

— Извините, — прошептала Лили.

— Вот, значит, какие у тебя примерки?

Лили подняла глаза, но сразу же снова перевела взгляд на пол.

— Было так жарко, — сказал Адам.

— Скажи ей, чтоб домылась, теперь уже все равно.

В дверях Эвелин ненадолго остановилась и посмотрела на Лили, которая стояла, слегка нагнувшись вперед, прижав руки к туловищу, и пыталась раскатать свои белые трусики и натянуть их на ягодицы.

Адам считал шаги Эвелин. На пороге своей комнаты она, казалось, застыла. Он боялся, что она повернет назад и снова зайдет в ванную. Но затем громко хлопнула дверь. В тишине дома был хорошо слышен скрип ее старого дивана.

Сидя за кухонным столом, Адам пальцами сметал в сторону хлебные крошки. От того, что он сидел, обхватив голову руками, ему становилось легче. Перед ним, рядом с открытой банкой айвового компота, лежал бумажный кулек с фруктами лилового цвета. Они были похожи на маленькие луковички, но на ощупь, сквозь бумагу, казались мягкими. Он не решился вынуть фрукты из пакета и дотронуться до них руками. Возможно, он и так слишком далеко зашел, перенеся пакет с лестницы на кухню.

Адам, босиком, обернув бедра полотенцем, собрал в ателье свои вещи и вещи Лили и снова был послан ею наверх, потому что вернулся без лифчика и фотографии. Ему вновь пришлось проходить мимо комнаты Эвелин, вновь по скрипящим ступеням наверх и вновь обратно — но только с одной фотографией. Наверное, это Эвелин куда-то запрятала мой новый лифчик, зло прошипела Лили, после чего, правда, тут же расплакалась.

Ее постоянное «что же делать?» вынудило его прошептать: «Не страшно, все не так страшно».

При этом ему просто хотелось, чтобы Лили наконец закрыла свой рот. Каждое ее слово лишь еще больше привязывало его к ней. Да, в тот момент он точно был неадекватен. Как еще объяснить, что он, вместо того чтобы одеться, в халате пошел вслед за Лили, чтобы поднять велосипед Эвелин, который упал и лежал под айвовым деревом? Халат его при этом раскрылся. Вряд ли ему удалось бы более наглядно продемонстрировать соседям, что сейчас произошло. Раньше надо было Лили рот раскрывать, а не теперь, когда было уже поздно. «Он в саду. Мне кажется, он пошел в сад». Не более. Он успел бы прошмыгнуть в ателье, и хорошо. Ничего бы не произошло, ничего.

Вернувшись в дом, Адам на какое-то мгновение и вправду поверил, что все в порядке, как всегда было в порядке, как только он переступал порог собственного дома. Поэтому он повесил ключи Эвелин на место и отнес пакет на кухню. Она всегда разбрасывала свои вещи. Полупустую вазочку с айвовым компотом он обнаружил на хлебнице и поставил в холодильник. Вместо того чтобы взять доску, она порезала хлеб на газете — с недавних пор она все время покупала эту газетенку. А вытрясать газету над раковиной, складывать ее и относить в подвал, в стопку с макулатурой, опять-таки пришлось ему. Он удивился, увидев, что музейная экскурсия «История группы Лаокоона» отмечена фломастером, хотя Эвелин точно знала, что не успевает на нее.

Эвелин бегала взад-вперед по второму этажу. Хлопала дверями и снова распахивала их, книги сыпались на пол. Может быть, его долгом было подняться к ней наверх, сделать первый шаг?

Но вот все опять стихло, слышно было только гудение холодильника. Время от времени Адам сдвигал в сторону хлебные крошки, но затем снова принимал прежнюю позу. Он был благодарен за каждую минуту, в течение которой ему можно было сидеть за столом на кухне, не произнося ни слова.

Вдруг он почувствовал боль. Сильное жжение в груди, словно в ней застряло что-то жесткое. Адам мысленно увидел себя лежащим на полу, без сознания, и Эвелин, стоящую на пороге кухни.

Вдруг он испугался, что Эвелин что-нибудь с собой сделает. Но звук спускаемой в унитаз воды, а потом и шагов Эвелин устрашили его не меньше. Он встал. Держа в одной руке пакет, а другой массируя грудь, Адам посмотрел на потолок, словно мог увидеть сквозь него Эвелин. Все, что пришло ему в голову, было попросить прощения. Он подошел к лестнице, сел на вторую ступеньку и положил пакет рядом. С разочарованием отметил, что боль проходит.

Поставив локти на колени, он обхватил голову руками, которая чем дольше он так сидел, тем больше казалась ему неестественно тяжелой.

4

УХОД

Адам встал, словно готовясь к дуэли. Эвелин остановилась за несколько ступенек от него и поставила чемодан. Зеленую палатку она продолжала держать под мышкой. Она улыбалась.

— Я пойду к Симоне, на первое время.

— На первое время?

— Ну посмотрим, у нее тоже есть виза, может, вместе поедем.

Адам хотел ее поправить — то, что было вклеено в их паспорта, не виза. Но потом он только спросил:

— И куда?

— Куда-куда, на Карибы!

Адам снял руку с перил, чтобы не создавалось впечатления, что он загораживает ей дорогу. Он с удовольствием положил бы руки в карманы, но в левой руке он держал бумажный пакет с фруктами, который прихватил, вставая.

— Ты не хочешь подождать?

— Чего?

— Может, поговорим?

— О чем?

Адам страдальчески скривил губы:

— О том, что произошло.

Он не мог отвести взгляда от накрашенных алым лаком ногтей, ярко блестевших на ногах. Она была в босоножках.

— Если тебе есть что сказать.

Она обхватила палатку руками, словно младенца, и присела на чемодан.

— Мне очень жаль, прости, пожалуйста.

Он смотрел ей в лицо ровно до тех пор, пока не увидел, что она покачивает головой. Затем его взгляд снова соскользнул к ее ногам. В то время как он терзался страхом, что она что-нибудь с собой сделает, она, судя по всему, красила ногти.

— Мне очень, очень жаль.

— Мне тоже очень, очень жаль, Адам. — Эвелин так преувеличенно кивала, словно говорила с ребенком.

— А если я скажу тебе, что ничего, ничего такого не было, о чем ты подумала, мы с Лили знаем друг друга…

— Ты что это? — перебила она его.

— Что?

— Ты лжешь. — В ее голосе звучало разочарование, словно она опасалась именно такого поворота событий. — Пойду-ка я, пока ты еще большей ерунды не наговорил.

— А что я могу сказать?!

— Ты же сам хотел поговорить. — Эвелин встала.

— Ты просто берешь и сбегаешь?

— Ничего себе «просто». Я пытаюсь всего лишь уйти отсюда, пока меня обухом не огрело.

— Каким еще обухом?

— Пока я не поняла на самом деле, что случилось.

— Все это ничего не значит, ничего!

— Да что ты?

— Говорю тебе!

— Для меня это значит практически все.

— Да ты загляни ко мне в душу, это ничего, ничего не значит, понимаешь? Ты обо всем можешь у меня спросить!

— О чем? Как долго это уже тянется? У тебя только Рената Хорн из Маркклееберга? Ты тащишься от жирных баб? Тебе для разогрева нужны такие телки? Со мной, что ли, стесняешься? Или разнообразия хочется? Творец требует вознаграждения? Ты их работой своей охмуряешь или они к тебе ходят, потому что им дома уже ничего не светит?

Адам втянул губы и начал массировать грудную клетку свободной рукой.

— Я всегда надеялась, что ничего об этом не узнаю, что меня ничто не заставит думать о том, как у вас тут все бывает, когда эти твои создания надевают на голое тело шелковые блузки или ходят с такими огромными вырезами, с задницами, которые ты им уменьшаешь нехуже любого хирурга…

— Эви… — сказал он и ударил правой рукой по перилам.

— Я надеялась, что предательство касается только моих туфель, или сада, или дивана, пусть бы она тебе… Если тебе это нужно, пожалуйста! Но этого я знать не хотела, я не хотела этого ни видеть, ни чувствовать, понимаешь? Когда я с работы бежала, я вдруг словно голос какой-то услышала, он говорил: осторожно, будь очень осторожна! Но я к нему не прислушалась. А теперь я это и почувствовала, и увидела, и теперь все кончено. Конец связи.

Прижав к себе палатку левой рукой, Эвелин взяла свой чемодан и продолжила спускаться по лестнице, пока не остановилась перед Адамом. Ее взгляд скользил мимо него. Она ждала, пока он освободит дорогу.