Повесть трудной поры девичьего счастья. Автобиографическая повесть. Рассказы. Стихи - Евгения Алфёрова

А весной приехал в гости брат Николай со всей семьёй, и остановились они в нашей коммуналке на месяц. Их четверо, да нас – четверо! Мама увидела сына впервые после войны. Переживала страшно, трогая его ужасные раны. Я пугалась поначалу. Да и как не пугаться, когда у человека половина лица в клочья, соштопанные кое-как. Но Николай умел и этим лицом улыбаться так, что любой оттаивал.

Седьмой класс отучилась в своей немецкой школе. Была этому обстоятельству несказанно рада.

А в восьмой класс, в 1955 году, перевели меня, и уже до выпуска, в новенькую школу №5. В том году мы учились танцевать. В основном вальсы. Кто нибудь напевал, а остальные кружились. В коммунальном доме широкие и длинные коридоры. Было где. Мне в кавалеры чаще всего попадался, или сам подхватывал верный Толька Волов. Начинали заговаривать о любви. И вновь записка, и вновь воздыхатель посрамлён. Не пришло ещё время.

Оптимистическое девичество

Война отдалялась в прошлое. О ней всё меньше говорили. Хотя переживали также остро. Десятилетие победы официально не праздновали. Но в каждой семье, в каждом дворе отмечали. В горькую. Как в атаку. Как в последний раз.

***

Он приходил изрядно выпивши, и приводил собутыльников. Пили дальше и закусывали так, что после них нам есть было уже нечего. И когда компания расходилась по домам, Иван, брат, в пьяном угаре кричал на маму. Мы заступались, и он набрасывался на нас.

– Нахлебницы! Я вас кормлю, так что молчите!

Ивану в 55-м было 27-мь. И мама его защищала. Она нам всё время говорила, Иван нам всем вместо отца и вы должны его слушаться. Мы и слушались. Стоило ему только глянуть, и мы затихали. Если трезвый. А если нет, или на маму огрызается, молчать не могли, с сестрой.

Ему всегда – лучший кусок мяса. Всё лучшее – для Ивана.

Дина на него гладила, стирала, ушивала, так он и любил её больше, чем меня. Мне же говорил, что я способна только коровам хвосты крутить. Смеялся. А мне обидно.

Дине деньги давал, и она позволяла себе хоть что то купить. А у меня в седьмом классе было единственное из шотландки в клеточку платье с плеча сестры. Которое я каждый день стирала, гладила и пришивала белый воротничёк. Так и проходила в нём весь класс. А мама нас всё убеждала, «вот выучитесь и тогда и там всё будет».

Прошла зима. С Устюга стал подтягиваться плавсостав для подготовки судов к навигации и погрузки. Приехал и брат, Павел. Со всей семьёй. Зато один раз привез всякого из сельпо! Мы с мамой и не видели такого. Павел зимой, оказывается, закончил курсы речников, и получил право на самостоятельное плаванье. Шкипером. Зарплата выросла, но все деньги он отдавал жене.

Мама же по ночам дежурила, днём кормила семью из 8-ми человек, покупая всё сама. Магазин был в Котласе. Она после смены туда. Наберёт две сумки продуктов, перевяжет их, и зерез плечо. Пешком на Нижний караван километра три. Так до середины апреля, когда они, мама, Павел, его жена Рая, и двое пацанов уплыли. А мы с Диной остались доучиваться.

В мае посадили картошку и стали готовиться к экзаменам. Дина сдавала за 10-й класс, а я – за седьмой. Тогда же встал вопрос, куда идти дальше?

Дина подала документы в Кировский сельскохозяйственный институт. Сдала хорошо вступительные экзамены, ей сообщили, что поступила и обещали прислать вызов. Но не прислали. Она прождала до октября, поехала, но было уже поздно. Опоздала. Забрала документы, вернулась домой и успела поступить в Лимендский речной техникум на механика. Времена были дисциплинарными. Без команды, приказа никуда не решались. Вот и осталась так Дина без высшего образования.

Я же, с Надей Андреевской, решила поступать в Устюжский библиотечный техникум (очень уж книжки любила), да отнеслись мы к подготовке несерьёзно, и не прошли по конкурсу. Пришлось нам с Надей идти в восьмой класс.

На еду постоянно не хватало того, что присылала мама, но поездки были столь дешёвыми, что как то и не ощущали этих трат. Перед мамой нам с сестрой было стыдно. А она, наоборот, порадовалась, что дома остались.

Этим же летом маме с Иваном дали комнатку в Лименде. В квартире на две семьи с большой кухней и длинным коридором. По тем временам это было шикарно! Мы с Диной выбелили все стены. Перевезли железную кровать, стол и сундучок, сделанные Иваном. Вот и всё наше хозяйство.

У Ивана, когда трезвый, были золотые руки и светлая голова. Запомнился случай, когда зимовали мы в Обокше, и было это после окончания войны. Было Ивану тогда 18-ть лет. В Обокшу прилетел самолёт, и что-то у него с двигателем случилось. Экипаж из 3-х человек трое суток горевал, а Иван за это время успел с ним перезнакомиться. Всё ходил вокруг самолёта и упросил командира покопаться. Залез в него и несколько часов ковырялся, вылез, весь чёрный, в масле, сказал «Попробуйте», и ушёл спать, не оглядываясь. А самолёт завёлся! Командир обрадовался, передал Ване через меня, что вернутся, и прокатят! Улетели, и конечно не вернулись. Ваня же даже не загордился.

Со всей Лименды в новую, 5-ю школу собрали восьмиклассников. И половину класса набрали из «заречья». Из прошлого класса осталось лишь четверо: Я, Надя, Эльза Бонка и Вася Нюхин. Да и те после 8-го ушли кто куда, Надя например, пошла работать, т.к. у неё умерла мама. Тем не менее, из нового набора были и старые знакомые: Боря Черных, Аля Русанова, Юра Лукошков, Саня Игумнова, Нина Бурцева. Единства в классе не получилось, т.к. зареченские ребята так до окончания школы и не сдружились с поселковыми. Но я подружилась с Ниной Мелентьевой, и мы все три года просидели за одной партой. Жила она также на Советской улице и мы вместе ходили в школу.

Рядом со мной жила Галя Никонова, сестра которой торговала в ларьке и всё время подкармливала нас списанными фруктами. Через Галю я познакомилась со Светой Черных, Валей Карагодиной и Зиной Вороховой, с которыми бегали на танцы.

В этом году за Северной Двиной в Тулубьевском затоне стали строить двухэтажные дома, и Иван осенью, по завершению навигации, оформился в строительную бригаду. Зимой, по реке, мы с Диной иногда бегали туда, за 10 километров. Там же, в Тулубьево купили комод и швейную машинку! На санках вдвоём с сестрой прикатили их домой. Сколько было восторгов и радости! Дина пристрастилась шить и вышивать «ришелье».

К зиме стало не в чем ходить в школу. Мама где-то купила маркизету, а Дина сшила. До сих пор помню в деталях это маркизетовое платье расцветки «тёмная земля с крупными красными цветами». Оно было очень тонкое и просвечивало насквозь. Я стеснялась в нём ходить в школу, и особенно когда вызывали отвечать к доске. И я или отказывалась отвечать, или когда нельзя было не выйти, от смущения молола бог знает что. Все смеялись, а я совсем перестала выходить. Плакала ночами в подушку.

Наполучала двоек, маму вызвали в школу. Пришлось сказать причину. Стали уже учителя думать, что делать?

Дина тоже искала, через сверстников, хотя бы поношенное платье.

И счастье подвернулось! Купили поношенное платье из тёмно-синей шерсти. Я сразу пришила к нему белый воротник. Настроение вернулось. Исправилась в учёбе.

Только вот физика никак не давалась.

По окончании 8-го класса мама и Иван не пошли в навигацию. Иван продолжил строить Тулубьево. Мама устроилась матросом на дебаркадер в Котласском речном порту, и я постоянно бегала к ней. 7 километров тогда не считались расстоянием. Маме запретили плавать, как сердечнице, назначили пенсию по инвалидности. Но надо было работать.

Соседствовали мы с семьёй Комаровых, Фаиной, Анатолием и их сынишкой, Сашенькой. Дружно. И была у Фаины подруга, Тася, которую та стала сватать маме за Ивана. Познакомили их, и зимой уже играли свадьбу. 56—57 годы они прожили с нами, в комнате. 5 человек. В сентябре 1957 года Таисья родила сына, назвали Серёжей. Теперь уже шестерым пришлось жить в комнатёнке.

Конец ознакомительного фрагмента.