Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

― Что-то о…, ― начал Полидори; Шелли метнул на него предостерегающий взгляд, но возможно юный доктор его не заметил, так как продолжил, ― …о женщине, у которой ― вы сказали ― были глаза на груди.

Удивление лишь на миг мелькнуло во взгляде Шелли, но от Байрона это не укрылось, затем Шелли скрыл эмоции и кивнул. ― Правильно, так и было, ― согласился он. ― Галлюцинации, я уже говорил.

Байрон был заинтригован, но из уважения к явно находящемуся не в своей тарелке другу, решил не выяснять, что же на самом деле сказал Шелли, а Полидори неправильно понял.

Он подмигнул Шелли, а затем переменил тему. ― Я думаю, каждый из нас должен написать по страшной истории! ― с воодушевлением сказал он. ― Посмотрим, что получится вылепить из этой глиняной особы[8], которая повсюду преследует нашего бедного Шелли.

Всем, в конце концов, удалось рассмеяться.

Над затупленными башнями Шильона пролегла тень. Она протянулась сквозь мили озера, разделяющие это зловещее строение и лодку. Байрон повернулся на своем месте, на носу лодки и посмотрел на север. С тех пор, как он последний раз глядел в эту сторону, половину неба заволокла туча.

― Похоже, нам лучше остановиться в Сен Жиню[9], ― сказал он, указывая на тучу. Его слуга закрыл книгу и спрятал ее в карман.

Шелли поднялся и оперся о борт. ― Это что, шторм?

― Боюсь что так. Я разбужу этих чертовых мореходов ― что случилось? ― спросил он Шелли, который внезапно отшатнулся от борта и принялся искать что-то в куче их багажа.

― Мне нужен eisener breche! ― выкрикнул Шелли ― и мгновение спустя он вскочил на ноги, сжимая в кулаке трость-шпагу Байрона. ― Над твоей головой, берегись!

Почти уверенный, что Шелли, в конце концов, окончательно сошел с ума, Байрон запрыгнул на метровую секцию ограждения вблизи бушприта[10] и уже рассчитывал, как далеко прыгнуть, чтобы приземлится возле висящего на мачте рюкзака, в котором помимо двух бутылок вина, лежали также два заряженных пистолета. Но убежденность в голосе Шелли заставила его все же рискнуть и бросить наверх беглый взгляд.

Приближающееся облако было узловатым и бугристым, и в одном месте очень походило на обнаженную женщину, мчащуюся с неба прямо на лодку. Байрон был уже готов облегченно рассмеяться и сказать Шелли что-нибудь колкое, но затем увидел, что фигура женщины не была частью далекого облака или, по крайней мере, уже не была. Туманная фигура неслась прямо к ним, и была намного меньше и ближе, чем он решил сначала.

Затем он встретил ее яростный взгляд и бросился к пистолетам.

Лодка накренилась, когда облачная женщина столкнулась с ней, и Шелли и моряки пронзительно завопили; когда Байрон, пригибаясь, обернулся с пистолетом в руке, он увидел, как Шелли ударил обнаженной шпагой призрачную женщину, висящую теперь у самого борта. И хотя клинок словно налетел на камень, так что его верхняя половина тут же со звоном отломилась, облако в ужасе отпрянуло и утратило свою форму. На щеке и волосах Шелли виднелась кровь, и Байрон нацелил пистолет в центр облака и спустил курок. Оглушительный выстрел наполнил его уши звоном, но он услышал, возглас Шелли ― Хорошо ― свинец неплой проводник ― хотя золото или серебро было бы лучше!

Шелли навалился худым высоким телом на ограждение борта и, взмахнув сломанной шпагой, обрушил на существо сокрушительный рубящий удар. Теряющее очертания облако отпрянуло вновь, больше уже ничем не напоминая женщину. Шелли ударил снова, и клинок косым ударом зацепил деревянное ограждение. Байрон подумал, что его друг промахнулся, но когда, мгновение спустя, Шелли снова ударил по ограждению, в этот раз прямо вниз, он сообразил, что тот задумал отколоть деревянную щепу.

Шелли выронил сломанную шпагу ― она упала за борт ― и худыми руками поднял отколотую щепку. ― Дай мне другой пистолет!

Байрон вытащил из упавшего мешка второй пистолет и бросил ему. Шелли щепку затолкнул в ствол, и хотя Байрон крикнул ему остановиться, направил этот странный, словно снабженный штыком, пистолет на облако и выстрелил.

Облако разлетелось в клочья, с едким запахом, словно взорвался камень. Шелли повалился обратно на сиденье. Переведя дух, он вытащил из кармана носовой платок и принялся стирать со лба кровь.

― Тебе чертовски повезло, ― только и смог сказать Байрон. Сердце бешено колотилось в его груди. Он засунул руки в карманы, чтобы Шелли не увидел, как они дрожат. Заткни ствол так еще раз, и останешься без рук.

― Надо было рискнуть ― дерево почти наихудший проводник. Шелли откинулся назад и с тревогой посмотрел на небо. ― Скажи перевозчикам, пусть поторопятся.

― Что, думаешь, мы можем повстречать еще одну? Байрон обернулся к мертвенно-бледным морякам. ― Доставьте нас на берег ― bougez nous dans le rivage plus pres! Vite, very goddamn vite![11]

Снова повернувшись к Шелли, он заставил себя говорить спокойно. ― Что это было за существо? И что… ему… черт побери… было нужно?

Шелли закончил вытирать кровь, аккуратно сложил платок и убрал его обратно в карман. Его, очевидно, ничуть не беспокоило, что кто-нибудь увидит, как он дрожит, но его глаза, когда он встретил пристальный взгляд Байрона, были спокойными. ― Оно хотело то того же, чего хотят туристы в Женеве всякий раз, когда указывают на меня друг другу. Увидеть что-то, не соответствующее общепринятым нормам, неправильное, порочное. Он поднял руку, призывая Байрона помолчать. ― Что же до того, что это было ― ты можешь называть это существо ламия. Где же ее встретить, как не на озере Леман?

Байрон отстранился, раздумывая над сказанным. ― Я никогда не задумывался о названии этого озера. Леман, любовница.[12] Он неуверенно рассмеялся. ― Ты, похоже, привел ее в ярость.

Шелли тоже расслабился и склонился над бортом. ― Это было не озеро ― озеро просто так назвали за его ласковый характер. Черт возьми, я бы сказал, озеро скорее друг.

Человек у румпеля[13] заложил галс[14], ловя в паруса прибрежный бриз, и замок Шильон развернулся, оставшись позади по левому борту. Винные фужеры разбились, когда безумное облако налетело на лодку, так что Байрон поднял бутылку, вытащил пробку зубами и глотнул прямо из горла. Он передал бутылку Шелли, а затем спросил: ― Если дерево самый худший проводник, почему это сработало? Ты сказал…

Шелли отхлебнул из бутылки и вытер рот рукавом. ― Я думаю, это… своего рода электрическая крайность. Эти существа как прудовая рыба ― боятся как быстрого течения, так и заболачивания. Он криво усмехнулся и сделал еще глоток. ― Серебряные пули и деревянные колья, верно?

― Боже правый, о чем мы здесь говорим? Звучит словно вампиры и оборотни.

Шелли пожал плечами. ― Это… не совсем так, хотя совпадение не случайно. Как бы там ни было, серебро лучший проводник, а дерево почти самый худший. Серебро, как правило, слишком дорого для людей, которые верят в старинные придания, так что они обычно пользуются железными кольями. Они называют эти колья Eisener brechen ― это очень старое понятие, означающее что-то вроде «железный пролом», «железная брешь» или «железное разрушение», хотя brechen может так же относиться к преломлению света или даже к нарушению супружеской верности. Очевидно, в понимании древних эти вещи были в некотором смысле синонимами ― странная мысль, а? В действительности, четыре дня назад в твоем доме, я требовал eisener breche. Полидори же ― идиот, решил, я сказал «глаза на ее груди»[15]. Шелли захохотал. ― Когда я пришел в себя, мне ничего не оставалось, кроме как согласится с его глупым толкованием. Мэри, наверное, решила, что я сошел с ума, но это было лучше, чем позволить ей узнать, что я сказал на самом деле.

― Зачем он тебе понадобился той ночью? Это существо что, было там, за моим окном?

― Это, или весьма на него похожее. 

Байрон хотел было что-то сказать, но остановился, уставившись за спину. Бурлящая темная волна неслась с севера прямо на них. ― Парус, desserrez la voile![16] ― крикнул он морякам; затем, ― Держись за что-нибудь, ― бросил он Шелли сквозь сжатые зубы.

Ветер словно лавина обрушился на лодку, раздирая парус и накренив лодку вправо так, что мачта почти легла. Вода сплошным потоком хлынула через планшир[17], яростно обрушиваясь на скамьи и румпель. В течение несколько секунд казалось, что лодка неизбежно перевернется ― пронзительно воющий ветер отрывал хватающиеся за обшивку руки и бросал в лицо острые соленые брызги ― затем неохотно, сопротивляясь, словно корни вырываемого из земли дерева, мачта пошла обратно, и полузатопленная лодка тяжело повернулась на беспокойных волнах. Один из моряков подергал туда-сюда румпель, но тот лишь свободно болтался в своем гнезде; руль был сломан. Ветер все еще пронзительно завывал в изорванном парусе и такелаже, и поднимал буруны, с грохотом разбивающиеся о прибрежные скалы в сотне ярдов[18] от них.